Категории
Самые читаемые
Лучшие книги » Документальные книги » Публицистика » Статьи из газеты «Вечерняя Москва» - Дмитрий Быков

Статьи из газеты «Вечерняя Москва» - Дмитрий Быков

Читать онлайн Статьи из газеты «Вечерняя Москва» - Дмитрий Быков

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 11 12 13 14 15 16 17 18 19 ... 35
Перейти на страницу:

Это касалось всего — и музыки, которая выродилась, по сути, в обслуживание чисто ритуальных мероприятий власти (кантаты, хоры, оратории), и изобразительного искусства, которое превратилось в древнеегипетское. Почему? Да потому, что древнеегипетская графика так же статична, симметрична, торжественна, так же кружится вокруг десятка-другого основных (разрешенных и рекомендованных) сюжетов. Каждому социальному слою соответствует определенное положение и строго регламентированная роль, свой жест, свой размер (крестьяне всегда маленькие, фараон — гигантский…).

Сталина изображали рослым, выше Ворошилова; прочие персонажи имели непременные атрибуты — добрая мать всегда вытирала руки о платок, коротко стриженный светловолосый мальчик страдал из-за двойки или читал «Родную речь», стройная красавица с косой играла со стройной собакой… На полотнах сталинских времен все так же статично — даже когда героев застали за чем-нибудь очень динамичным, вроде уборки хлеба, — как на фресках позднего Рима. Интересно, что на доисторических картинках все еще весьма динамично — бегают охотники, грозят кому-то копьями, исполняют танец охоты…

Но вот началось государство, и с ним пришла статика. Она бывает разной: молодой, напряженной и грозной, как в картинках раннего Египта, или усталой, разложившейся, пресыщенной, как в позднем Риме. Однако изобразительное искусство при Сталине ориентировалось именно на египетские, римские и византийские каноны. Почему, собственно, оно и не развивалось толком — и бесконечно далеко отошло от русской национальной традиции, которая как раз предполагала игру, юмор, эрос. Но все это относилось скорей к рудиментам язычества и было накрепко задавлено: осталось разве что в частушке и лубке. Ориентация Сталина на «русское, национальное» была на самом деле принципиальным отходом от него — в сторону Византии и Золотой Орды.

В день его смерти Шостакович носился по комнате, насвистывая сквозь зубы, и принимался петь на мотив «Лезгинки»: «Асса! Дол-жна быть музыка изящной, дол-жна быть музыка прекрасной!» Шостаковича никто и никогда не видел хохочущим и пляшущим. Только в этот день. И это свидетельство дорогого стоит.

23 декабря 2004 года,

№ 242(24040)

Похвала трезвости

именно Новый год — главный праздник для атеиста и второстепенный для верующего — сопровождается у нас небывалыми по интенсивности возлияниями

Главной темой предновогодних публикаций снова становится пьянство. Как пить, чтобы не отравиться. Сколько и чего пить, чтобы не болела голова. Госдума прибавила пьяную неделю для полноты народного счастья. И все это время в голове моей вертится единственный вопрос: помилуйте, но нельзя ли не пить вовсе? Обязана ли наша каникулярная неделя быть пьяной? И почему пьянство так уж прочно увязано с образом России — не по причине ли отсутствия остальных объектов для национальной гордости?

Вот живет Федор Углов, дай Бог ему здоровья. Сто лет человеку, и скоро будет сто один. Оперирует до сих пор. Больше того — до сих пор «остается мужчиной», как он корректно формулирует в интервью.

Жена младше его втрое. Он работает над новой книгой, ездит на конгрессы, следит за современной словесностью. Я не в восторге, допустим, от политических взглядов Углова, и меня смущает его непримиримость. Но вот что он вовсе никогда не брал в рот алкоголя и всем не советует — это меня приводит в восторг.

Здесь я ему как врачу с восьмидесятилетним стажем, хирургу с фронтовым опытом, доверяю стопроцентно.

Хотя бы потому, что имею мрачный личный опыт — нет, не алкоголизма, Боже сохрани, но маний и фобий на почве утреннего похмелья. Оказалось, что мне пить нельзя вовсе. Да мне, собственно, и не хотелось никогда. Во всякой выпивке я ценил больше всего закуску. То есть когда бы не вечный — тоже надуманный, внушенный — страх перед сверстниками и коллегами показаться недостаточно мужчиной, недостаточно авантюристом и журналистом и пр., я бы вообще ничего не пил крепче кефира, от которого, кстати, испытываю эмоции куда более положительные, чем от алкоголя. И если в России нельзя директивно вводить сухой закон (о чем свидетельствует печальный опыт Горбачева и его крайне неудачного дебюта в большой политике), то ввести его для себя лично, по-моему, обязан каждый мыслящий человек.

Собственно, вся наша перестройка случилась из-за водки. Вся эта вакханалия, с внезапным и бессмысленным разрешением вещей, которые разрешать нельзя по определению. Разрешили национализм, воровство, бандитский рэкет (который одно время называли формой рыночной экономики, вполне себе цивилизованной охраной предпринимателя, «во всем мире так»). Разрешили врать направо и налево, ругать все советское, обожествлять все западное. Антисоветской ложью стали попирать советскую. Обожествили распад и лень, назвав их нормальной реакцией на семьдесят лет угнетения.

Коррупцию чуть ли не поощряли. А все почему? Потому что генсек Горбачев жаждал народной популярности. Он жить без нее не мог! Сначала ему показалось, что основой этой популярности станет борьба с водкой — Бог весть почему, наверное, шепнул кто-то, что главная проблема наша в пьянстве. А все остальное время он просто преодолевал мрачные последствия того своего первого эксперимента. И разрешал народу все — лишь бы любили, а прессе устроил вообще небывалую вольницу — лишь бы хвалили.

Нет, нельзя в России устраивать сухой закон. Потому что ненависть нашего народа к закону — любому, такой уж опыт жизни — даже сильней любви к спиртному. А уж когда они накладываются друг на друга — вообще пиши пропало. Нельзя запрещать распитие пива на улице, нельзя запрещать даже пивную рекламу — хотя у меня как гражданина и телезрителя все эти меры вызывают самое горячее одобрение. Просто этот запрет каждый должен ввести для себя лично: не пить пива на улице, не демонстрировать человечеству, какой ты крутой, несмотря на свои пятнадцать лет, не бить бутылки по случаю весны или просто праздничного настроения. Не дурманить себе голову дешевой и быстропроходящей эйфорией. Нельзя законодательно запрещать то, что относится только к сфере личного выбора, — но на уровне личного выбора я бы раз навсегда упразднил всякое спиртное. Потому что, по справедливому замечанию героя старой песенки Новеллы Матвеевой, — «Кто пьет без горя, тот его накликает, кто пьет от горя, тот его умножит».

Я бы, если честно, и рекламу водки не запрещал — потому что к рекламе наш народ относится немногим лучше, чем к законам. Водка все-таки лучше пива — в том отношении, что похмелье от нее тяжелее, а значит, и избавиться от нее легче. Кто раз как следует напьется, потом как следует поблюет, простите за выражение, да помучается утренним раскаянием, — тот все-таки имеет шансы увидеть реальное лицо алкоголизма, а не жизнерадостную его маску, медвежью или толстячью. Водка быстрей помогает понять, какая же это, в сущности, дрянь — любое спиртное, когда оно используется не в целях дезинфекции или согревания.

Россия давно уже привыкла, что водка в ней — универсальный смазочный материал. С ее помощью решаются проблемы, на улаживание которых в трезвом обществе ушли бы месяцы. Водка помогает вытерпеть неприятного собеседника, уговорить упрямую подругу или дать взятку нерадивому сантехнику. При этом обычно забывают, что подруга наутро испытает к вам стойкое отвращение (да и вы к ней, боюсь, тоже), неприятный собеседник в агрессивной стадии опьянения почти наверняка затеет с вами драку, а подпоенный и задобренный таким образом сантехник сделает с вашими трубами такое, что не разберутся трое трезвых. Мне возразят, конечно, что русская жизнь сама по себе чудовищна и человеку необходимо забываться. Но ведь если он продолжит забываться именно такими способами — шансов на изменение русской жизни в некоей перспективе не остается вообще! Вся наша жизнь очень похожа на опьянение, и в этом единственное объяснение русско-водочной мифологии. Любую новую идею мы приветствуем так же громко, беспорядочно и некритично, как выпивку.

Сначала подхватываем, потом впадаем в восторг, потом братаемся и клянемся во взаимном уважении, потом плачем, потом злимся и кровавим друг другу лица. А падая и засыпая, проклинаем все те же условия жизни, доведшие нас до всего этого. Проснувшись, ничего не помним и переписываем историю. Это не я ходил вчера по столу и давил ботинками помидоры, не я выдавил в чай канарейку, не я пытался умыкнуть невесту у жениха (который был к тому времени уже вообще в хлам), не я сделал революцию 1917 года и большой террор двадцать лет спустя. Наблюдая сейчас украинскую революционную эйфорию, медленно переходящую в усталость, печаль, а в перспективе и ярость, — я отлично узнаю наше прошлое, наш 1991 год и похмелье два года спустя. И лозунги на оппозиционных транспарантах всегда звучат как тосты: «За Ющенко!», «За власть Советов!», «За нашу и вашу свободу!», «За присутствующих здесь дам!», «За то, чтобы не последняя!» Ох, не последняя.

1 ... 11 12 13 14 15 16 17 18 19 ... 35
Перейти на страницу:
На этой странице вы можете бесплатно скачать Статьи из газеты «Вечерняя Москва» - Дмитрий Быков торрент бесплатно.
Комментарии