Чёрная книга - Геннадий Русский

Но так возлюбил Бог человека, что отдал Сына Своего Единородного, дабы искупить грехопадение Адамово.

Но не побежден еще враг рода человеческого. И идет брань великая добра со злом. И в той борьбе крепчает и мужает человек, но и урону немало для слабых душ. Крепнет человек, но и сила дьявольская крепнет, и тому примеры повседенно зрим: полетел человек по небу, как птица, а зла средь нас стало больше.

И вот почему не может человек окончательно устранить зло сам: отпавшее Божье творение Сам Бог-Творец упразднит. И будет так в день Страшного Суда».

Продолжали недоумевать иные, слабые верой, слыша эти старцевы слова, спрашивали: «Почто ж Бог отдал человека на состязание с диаволом, почто не упразднил его власть заранее?»

Отвечал старец: «Не отдавал Бог человека на состязание с диаволом, а человек сам себе определил участь через грехопадение. Но не оставил Бог человека. Душа в человеке - Божья. Уготовал нам Творец жизнь вечную. Здесь мы только странники, только приуготовляемся в путь, и спасен будет тот, кто до́бро приуготовлен. Пройдя юдоль скорби, пройдя плоть и тление, входит душа в обитель горнюю. Адам, первый человек, имел жизнь райскую, туда же все праведные вернутся, и есть в этом конец и начало, начало и конец. Иного не мыслю».

И еще добавил старец: «Не задавайтесь вопросами крайними, веру искушающими, не допускайте в душе своей ржавчины сомнений, как один из вас, маловер, только что вопрошал. Выходит, по его словам, что коли мир есть творение Божье, то и за неустройство его Бог ответствен. Грех большой он взял на душу: тварь стала спрашивать с Творца! Но еще раз скажу, чтоб не осталось недоумений: Бог дал простор миру, дал ему свою Душу и свой Разум. Так и враг душу свою и разум имеет. И вот душой и разумом своим он вступил в состязание с Богом, а поле той битвы - души людские. Всякое творение Божье вольно в умыслах своих, в любую сторону склониться может, к добру и ко злу, потому что дал Творец творению волю и простор. И столь велика та воля, что в гордой душе переходит она в самоволие. Так отпал некогда любимый ангел Божий и стал в самоволии своем врагом Ему, такова участь и всех иных самовольцев - все они враги Божьи. И вот стал самовольный враг осквернять всякое творение Божие и высшее из творений Его - человека. И толкнул он первых людей на грехопадение, и так началась борьба тьмы со светом. Но предречен ее исход. Погибнет враг, а с ним всё зло, но перед этим, в последние дни, власть его будет небывало велика, потому что самоволие распространится в мире. Знает он, что немного ему остается, и потому будет лютовать. И будет казаться, что совсем он победил. И страшен будет вид последних людей, потому что в сердцах их тьма загасит свет. И крохотная искорка, быть может, одна останется - уж не в детском ли сердце? - и не даст погаснуть свету, ибо не может тьма победить свет окончательно. И радостно нам знать это, и ничего не страшно, потому что Господь не отвернется от Им созданного мира - доброго весьма - и даст ему новый облик, совершенный, как Божье Сияние!

Так на что же люди приходят в мир, зачем живут в сей юдоли скорби и греха? Для искушений ли? Нет! Для утверждения Высшей Славы Божьей, для прославления Имени Божьего, для грядущего соцарствия со Христом, и это такая радость, выше которой нет ничего и не может быть! Нет ничего выше Бога, и радость тому, кто это понял, а иначе - смерть духовная, обездушивание полное, человек, как отблеск Божий, превращается в лишнего человека».

И тогда заговорил старец о неугодных душах. «Сызмальства я задумывался, почему Бог наш, такой добрый, и допускает, что родятся уроды всякие, безумные, кривые, горбатые, хромые, слепые, глухие, и детки малые в крестьянстве почему мрут как мухи или как котята ненужные? Жалко-то их как! Знаем, что жизнь наша есть юдоль скорби и что страдая живет человек. Так то - человек обычный, созданный по образу и подобию Божьему, а те, уроды, по чьему они образу? Кто их искривил, исказил, затворил те врата, чрез кои в нас входит мир? Да как же они Бога познают, коли слепы и безумны? Странным мне это казалось - кто же столь зло исказил человеческий облик? Уж не вечный ли исказитель? Вестимо, он. Но почто же получается так? Такова расплата за грех первородный, который вошел в мир и поразил человека и всю тварь. И одно утешение сердцу, что не будет таких в Царствии Божьем, что обрящут все тело воскресшее и преображенное. Но вот деточек-то невинных так жалко!..

Страшно урода видеть, но то уродство зримое и взору понятное. А души́ искажение? Кабы ду́ши, внутреннее наше, можно было столь же просто обозрить, как внешнее, как бы мы ужаснулись! Тут и кривые, и хромые, и горбатые, и слепые, и глухие! Так где же больше уродства: во внешнем или внутреннем? Вестимо, во внутреннем, в душе. Плоть наша изменна и бренна, пройдет сквозь распад и воскрешение, душа же неизменна, и душа злая, нераскаянная пребудет веки вечные в уродстве своем, во тьме погибельной до скончания времен.

Как предречено, придут последние времена и останутся последние люди. В этом тайна и намек. Что это за люди? Это люди лишние, это ду́ши уродливые. Веру забывшие, облик человеческий утратившие, оскотинившиеся, озверившиеся. Просто будут плыть они по течению жизни и просто сходить без Бога. Вся жизнь их будет в ненависти, и чем дальше, тем больше будет их ненависть бесчеловечная и потеря святого начала в себе.

Как же так - вы спро́сите? Неужто есть лишние для Бога, для милосердия Его? Безгранично милосердие Божие, и нет для него ни лишних, ни избранных среди тех, кто приходит к Нему. Вспомните притчу Христову про пастыря и заблудшую овцу. Все - дети Божьи, все Ему дороги. Но есть иные - проклявшие Бога, принявшие врага; они - лишние. Они сами от души бессмертной отказались в дерзком самоволии своем, и лишит их Бог души! Ни воскресения, ни прихода Спасителя, ни грозного Суда Его они не узнают - как прах они истлеют. Их жизнь - уже смерть, а смерть их - есть смерть вторая.

Дерзаю на сии слова, ибо, как во времена апостольские, настали дни гонений. Прости, Господи, согрешение мое!

Всех, всех Господь рассудит по делам и помыслам, и даже неверных, сомневающихся среди них, даже татей и злыдней и многих раскаявшихся простит в бесконечном Милосердии Своем, но проклявших Его отринет Бог от Себя, и тьма их ждет, и пустота во веки вечные! И много уже таких, лишних, в ком чувства животные и страсти диавольские и нет сердца человеческого, много! Их-то и возьмет в легкую добычу князь мира сего. Без них-то он ничто, он ими силен. Ненавидеть будут лишние праведных, и бить, и гнать, и мучить, и мало кто спасется. Вы, праведные, приуготовляйтесь к пути крестному!

Но вот придет день последний, придет, как "тать в нощи", и явится миру Утешитель и Спаситель в сияющих ризах, в Фаворском сиянии. И тогда в един миг всё прейдет. Всё, что мы мнили и ценным и великим, чем в жизни услаждались, чего домогались и людей обижали, чем радовались и чем печалились - всё уйдет, ничего не будет, кроме Совершенного Лика Божьего.

Многое мы знаем, ве́дома нам Благая Весть Господа нашего Иисуса Христа, но не всё, а в тот час мы будем знать всё, всё до последнего! Узна́ем мы Высшие Тайны Божии и позна́ем, зачем всё было так и весь замысел Божий. И что тогда будет - несказа́нно, выше это ума человеческого! Дерзаю я жалко лепетать и проклинаю дерзкий язык свой. Прости меня, Господи! Помолимся, други!»

И чего сказываю? Препустейший ведь человек, никакой во мне основательности, враль я московский. А вот все складываю, чего для? Передаю вам поучения угодника нового старца Иринарха. Славы мне, что ли? Куда такому нескладному! И вот ведь о чем говорим, о каких высоких материях рассуждаем: о Боге, о конце мира, об антихристе - не меньше, о вещах великих, а сами в жалком ничтожестве пребываем, живем в крайней мизерности, при подвальном образе жизни, на торжище людском толчемся, муравьи незаметные. А вот уж - судьбы народов решаем, куда там - судьбы мира! А сами... Куда взял! А надо говорить, Валаамова ослица и та заголосила...

На той последней беседе Иринарха с верными своими вспомнил старче про ту ослицу и себя с ней сравнил: никогда-де он не говорил и не проповедовал, а вот разобрало его перед близкой разлукой, и поведал он нам одну историю, с ним в давние годы случившуюся.

«Я тогда проходил обет молчания, наложенный на меня наставником моим, и работал в хлебне. Целый день в занятии, помолиться некогда. И еще сторонился я люда, а у нас в монастыре всегда гостей жило довольно, богомольцев со всех сторон. Уже поздно было ночью, пробираюсь я из хлебни в свою келейку и вижу - распахнуты врата Успенского храма, главной нашей святыни.

Странно мне сие показалось - на ночь, когда службы нет, храм запирался. Вошел я. Темно в храме, пустынно, еле лампадки у икон светятся, а иные погасли. Прошел я вперед немного и чуть о кого-то не споткнулся. Думал - молится человек, перед Богом простерся. Пригляделся - без памяти лежит. Я его из храма вынес и у паперти на скамеечку посадил. Там фонарь у нас горел. Узнал я его - философ это был знаменитый, очень его у нас в монастыре все любили, и ему гостить у нас нравилось. На воздухе он отдышался, в себя пришел, спрашивает меня: "Что со мной было?" А я ответить не могу, палец к губам прикладываю. "А, знаю, - говорит, - ты молчальник, помню. А они где?" И при этом вопросе затрясся весь. Я его руку взял, а он ко мне подался и шепчет: "Я его видел!" Понял я, о ком он, и перекрестился. Он тоже стал креститься и, вижу, плачет. Я бы хотел его утешить ласковым словом, да не могу, не дано мне говорить, а он совсем как ребенок ко мне прижался и всё плачет так горестно, что и я с ним заплакал.