Россия на Западе: странные сближения - Александр Цыпкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В действиях Екатерины с самого начала были существенные отличия от намерений ее мужа Петра III. Она отдала Фридриху Восточную Пруссию, но отозвала в Россию корпус Чернышова и таким образом радикально не ухудшила отношений с Австрией. Была отменена и голштинская авантюра с походом против Дании. В отношении к прусскому королю императрица никогда не питала того восторженного поклонения, которое было свойственно ее супругу. Немецкий историк Клаус Шарф признает: «Если дело касалось интересов России, Екатерина не уступала ни на йоту».
Свою самостоятельность государыня стала демонстрировать очень быстро, но надо признать, что у нее были такие возможности. По итогам Семилетней войны Россия оказалась единственной из трех основательниц антипрусской коалиции, которая не понесла территориальных потерь и не проиграла ни одного сражения. Вся Европа увидела и осознала мощь русской армии и государственного аппарата, которые оказались способны успешно вести боевые действия далеко от своих границ против сильнейшего соперника. Это поставило Петербург на новую ступень влияния и могущества.
Хорошую науку получил и лично король Пруссии, понявший, что за пренебрежение к России можно заплатить самую высокую цену. Историк Сергей Соловьев писал о нем:
«Не должно забывать, что теперь Фридрих был другой человек, чем прежде. Как до Семилетней войны он был смел, предприимчив, всегда готов наступательным движением предупредить противника, так после этой войны он стал необыкновенно осторожен, начал страдать войнобоязнию».
Таким образом, не приобретя территории, Россия приобрела авторитет и славу победителей непобедимых прежде пруссаков. Пройдет много лет, и пожилой Суворов, вспоминая бурную молодость, с гордостью скажет: «Русаки пруссаков всегда бивали».
Эпизод третий. Когда пришел Наполеон
Поэт Державин ловко поиграл с фамилией Петра Ивановича Багратиона, переиначив ее так: Бог-Рати-Он. Острота прижилась, ибо полностью соответствовала положению дел. Угрюмый, резкий, грозный генерал, потомок грузинских царей, любимец самого Суворова, он как никто вызывает ассоциации с богом сражений. Зевс в эполетах, взирающий на нас с портрета мастерской Джорджа Доу, явно создан не для парадов и уж тем более не для паркета аристократических гостиных. Его место в пекле, «у мрачной бездны на краю», где свистят ядра, льется кровь, и смерть собирает обильную жатву. Багратион прошел десятки битв, и место одной из самых жестоких теперь носит его имя. Он единственный полководец наполеоновских войн, в честь которого назван город современной России. Впрочем, название это можно воспринять и как собирательное, в котором, наряду с Петром Ивановичем, ассоциативно присутствуют другие герои славной грозовой эпохи: Денис Давыдов, Сергей Волконский, Алексей Ермолов, Барклай-де-Толли – все они были тут.
Раньше Багратионовск именовался Прейсиш-Эйлау. Возле этого маленького городка, от которого шли две дороги – до Кенигсберга и до Фридланда у русской границы, – император Наполеон впервые получил болезненную пощечину. Здесь в феврале 1807 года его войска бились с русской армией и, выражаясь поэтически, потерпели сокрушительную ничью.
Итак, переносимся в 1807 год. Бонапарт разгромил Австрию, и теперь его войска победоносно идут по Пруссии. Армия короля Фридриха Вильгельма III находится при смерти после страшных ударов при Йене и Ауэрштедте. Единственный шанс прусской короны на спасение – помощь русского царя. Два года назад, еще до Аустерлицкого сражения, Александр I, король Пруссии и его супруга торжественно поклялись у гроба Фридриха Великого хранить друг другу верность в борьбе с Наполеоном. Малодушный Фридрих Вильгельм позднее нарушит эту клятву; накануне войны 1812 года он будет выпрашивать у императора французов остзейские провинции России и даже город Псков – за содействие в разгроме русских. Неудивительно, что Наполеон отреагирует на это фразой: «Какой он все-таки негодяй». Но Александр верен обету – в ноябре 1806-го его войска выдвигаются на помощь истекающим кровью пруссакам.
С 1 января 1807 года во главе русской армии встал персонаж яркий, малоизвестный и неоднозначный – уроженец Ганновера, барон и генерал Леонтий Леонтьевич Беннигсен. Сказать что-то определенное о его военных талантах на тот момент было трудно, и тем не менее Беннигсена хорошо знали в придворных кругах. Он прославился как один из вождей комплота против Павла I, который как один из заговорщиков проник в Михайловский замок ночью с 11 на 12 марта 1801 года. Когда мятежники ворвались в спальню императора и не увидели его в кровати, только Беннигсен сохранил хладнокровие. Он дотронулся до постели и почувствовал, что она теплая. «Если птичка и упорхнула, то куда-то недалеко», – сказал барон соратникам, чем развеял их нервозное замешательство. Те бросились искать Павла и вскоре нашли за занавеской – что и решило судьбу царя. Через несколько минут – после отказа подписать отречение – государь был убит. Правда, сам Беннигсен позже оправдывался тем, что покинул покои монарха до этого и в расправе не участвовал: но вряд ли, уходя, он не понимал, к чему все идет.
Новый хозяин земли Русской, Александр Павлович, не решился судить вершителей кровавого дела, поскольку, хоть и косвенно, был вовлечен в заговор сам. Бунтовщики уверяли наследника, что его взбалмошного, непредсказуемого отца возьмут под стражу и объявят безумным, после чего цесаревич начнет исполнять при нем роль регента. Молодой человек, изведенный болезненно подозрительным императором, дал на это согласие; однако на деле капризного венценосца цинично удушили шарфом, сделав его первенца в некотором смысле соучастником преступления, практически отцеубийцей. Неудивительно, что Александра зримо тяготило любое общение с участниками мартовского переворота.
Беннигсен не являлся исключением, но круг, из которого государь мог выбирать вождя для армии, был, мягко говоря, узок. Багратиона, известного своей горячностью, Александр даже не рассматривал, а Кутузов, недавно разбитый при Аустерлице, на время утратил высочайшее доверие. Первоначально же назначенный командующим русской Заграничной армией шестидесятивосьмилетний фельдмаршал Михаил Федотович Каменский с самого начала похода повел себя как безумец. Этот старик, которого в столице помпезно именовали «последним мечом Екатерины», отдавал взаимоисключающие приказы, жаловался на всевозможные болезни, молил императора об отставке и в конце концов просто бросил войска, предписав им возвращаться к русским границам, при необходимости оставляя неприятелю обозы и артиллерию! Такое «командование» грозило русским небывалой катастрофой, а Наполеону, наоборот, предвещало триумф, по сравнению с которым «Солнце Аустерлица» могло показаться малоразличимой звездочкой в ночном небе.
Но тут шестидесятиоднолетний генерал Беннигсен, состоявший под началом Каменского, своенравно не подчинился ему, справедливо посчитав, что «сей последний сошел с ума». 26 декабря 1806 года он на свой страх и риск вступил в бой при Пултуске с маршалом Ланном.
Ганноверский барон нежданно показал себя крепким орешком, не дав звезде французского маршалитета разгромить русские силы. Более того, русский генерал имел все основания считать, что у него похитили победу, и вовсе не французы: буквально в пятнадцати верстах от Беннигсена находились войска под началом его сослуживца Федора Буксгевдена которому сдал дела бежавший Каменский. Они, слыша грохот канонады, не двинулись на помощь своим, формально исполняя эксцентрический приказ надломленного старца. В чем тут было дело? В беспрекословном подчинении неадекватному командованию? Неверной оценке ситуации? Или, как шептались в армейских кругах, в ревности Буксгевдена, не желавшего лишней славы сопернику, метившему на место заржавевшего «екатерининского меча»?
Если верно последнее, то расчет с треском провалился: Беннигсен хоть и не разбил Ланна, но сражался с честью и войско свое сохранил. Удержав Пултуск 26 декабря, генерал все же отступил на следующий день, разумно опасаясь, что к неприятелю подойдут подкрепления и позиция русских станет уязвимой. Однако в Петербург полетела победная и, как водится, преувеличенная реляция, которая стала бальзамом для измученного сердца императора. В Беннигсене Александр увидел решительность, смелость и в конце концов полководческое дарование, как будто бы способное переломить военную удачу Наполеона. Царь ни на секунду не забывал о том, что автор донесения совершил когда-то в Михайловском замке, но теперь этот соучастник цареубийства подарил Александру надежду в ситуации, которая казалась отчаянно безнадежной. В столице шумно отпраздновали «победу» при Пултуске, Беннигсен получил орден Святого Георгия II степени и был немедленно назначен главнокомандующим, а пассивного Буксгевдена из Пруссии отозвали. Тот пришел в бешенство, но что делать? Фортуна любит дерзких; к тем, кто переминается с ноги на ногу,
