Озарение трансценденцией - Владимир Красиков

Институт колдунов, выполнявший комплекс функций психотерапевтов, врачей, астрологов, магов, характерен для всех известных нам архаичных обществ, и эти люди вызывали у людей смешанные чувства страха, презрения, тайного поклонения. Именно эти люди явятся в переломную эпоху генезиса городской цивилизации и государств как основоположники новых типов религий в виде пророков и гуру33.

В дальнейшем они – постоянная существенная фигура ментального пейзажа религиозной жизни, субъекты религиогенеза. Попробуем описать их основные психологические и интеллектуальные качества.

Прежде всего, после фундаментальной веберовской «Социологии религии» за ними закрепилась общая характеристика «харизматиков», «религиозных виртуозов». Что имел в виду под этими характеристиками М. Вебер и что сегодня можно к ним добавить?

«Харизма», как полагал Вебер, – это совокупность некоторых качеств либо состояний человека, присущих немногим людям в разных сферах их жизнедеятельности. Симптоматично, что Вебер использует именно слово «силы» для характеристики «харизмы». Это «силы, выходящие за пределы повседневности … что-то необычное, которое есть у определенных лиц, но что невозможно приобрести обычным путем»34. В дальнейшем Вебер крайне осторожен и скуп на слова, предпочитая полагать дело определения завершенным и пользоваться этим обозначением для характеристики всего необычного в человеческих качествах. Харизматическая власть порождается исключительными социальными обстоятельствами, строится на эмоциональной основе, недолговечна и рутинизируется. Для того чтобы этого не происходило, харизма должна непрерывно подтверждаться (С. Московичи).

Веберовская индивидуалистская позиция в понимании харизмы как в целом иррационального, персонального и радикального явления дополняется в настоящее время новыми идеями. Современное общество, начиная с XX века, постепенно теряет прежнее социальное пространство функционирования харизмы – пространство «площадей и митингов». Характерно, что веберовскую харизму называют «ранней», «живой» и, чтоособенно симптоматично, «истинной». В настоящее время, ввиду развития средств массовой информации и политтехнологий, разъединяющих массы и реального лидера посредством телевизионной картинки, радиопередачи, образа в СМИ, меняется и харизма, которая становится делом не столько живой связи лидера и масс, сколько «четвертой власти» и партийных манипуляторов. Здесь харизма превращается в образ, бренд, товар в политической торговле. Господствуют бюрократические структуры и личности с лишь небольшими харизматическими задатками, которые фабрикуются в «больших экранных лидеров». Здесь также личности наделяются какими-то сверхсвойствами – в виде проекции на личность идеалов группы в процессе ее сплочения, однако «поддельная харизма» поддерживается в основном медийными технологиями35.

Трудно не согласиться с этими современными поправками в понимании харизмы. Однако и в современном обществе осталась сфера, где продолжает оставаться «истинная», «живая» харизма, – в общении и «завязи» новых религиозных объединений, где религиозные виртуозы делом, словом, личным общением доказывают свою «силу». Попытаемся же уточнить характер и формы проявления этих «сил», оставленные Вебером без подробной характеристики. Господство «демагогической харизмы» в наши дни не отменяет актуальности анализа «истинной»: как ни верти, но и «поддельная» строится все же по образу и подобию «ранней».

Сначала рассмотрим общие, потом специфицирующие признаки харизмы. Итак, мы остановились на том, что харизма – это необычные силы, качества, не приобретаемые обычным путем (обмен, покупка, научение, дарение). Правда, это дар, но не от человеческого окружения, а природная, генетическая (в этом смысле можно сказать «божественная») благодать, т. е. алкаемые многими качества. Однако похоже, что эти силы не задействованы в полном объеме изначально. Сюжеты шокового пробуждения, глубокого потрясения, второго рождения, качественной трансформации универсальны и вечны для человеческой истории, обнимая собой и архаику, и современность36. И то, что харизматики не говорят об этом, не означает, что они этого не испытывали, – просто по каким-либо соображениям они не находят нужным это сообщать либо по обстоятельствам передачи мы не имеем о том информации.

В чем же заключается харизма или благодать? Мне представляется, что это очень интенсивная жизненность, до того превышающая среднечеловеческий уровень, что сами носители воспринимают ее силу как некую «отдельность» в себе, имеющую часто как бы принудительный, «внешний» характер37.

Эта сила обща всем ярко неординарным людям, так сказать, «любого профиля» и лишь интерпретируется по-разному – в зависимости от характера окружающей группы и ее обстоятельств, а также от степени интеллектуальной утонченности самого экстремала витальности.

В чем проявляется эта не только интенсивная, но и целеустремленная жизненность? В потрясающей физической стойкости (к лишениям и возлияниям), быстрой восстанавливаемости (небольшая потребность во сне) и феерической продуктивности38. Главным же проявлением того, скорее «публичного» типа интенсивной жизненности, которую квалифицируют как «харизма», в отличие от других возможных, следует считать ее ярко суггестивный характер: внутренняя властность, глубокая убежденность (в своей правоте, в себе) и убедительность, и притом непринужденность и естественность39.

Вместе с тем известно, что суггестивная харизматичность присуща в равной мере не только религиозным деятелям, но и выдающимся политикам, военным, бизнесменам, некоторым ученым, литераторам, художникам и философам. Однако лишь в достаточно редких случаях эта особая характерная жизненность целеустремляется к этическим ценностям трансцендентного порядка, часто ею же производимым, на пограничье религии и философии. Похоже, что основным отличительным признаком религиозной харизмы можно считать этический пафос трансцендентной направленности.

Развитие абстрагирующих способностей, спекулятивного мышления, появление стихийной интеллектуально-рефлексивной культуры форматирует, дисциплинирует неординарное воображение «патологического мышления» колдунов (К. ЛевиСтрос) в направлении генерирования религиозных объектов и целей предельного и трансцендентного характера: Бога и спасения от смерти. Колдун превращается в пророка и спасителя, а вместе с систематизацией представлений о мире и выработки по отношению к нему единой осмысленной позиции, собственно, и появляется этический пафос метафизической ориентации: познать высшую силу и действовать в соответствии с ее ориентацией, устранить зло из мира, спастись от смерти и страданий, перестроить вселенную40.

Причем, в отличие от харизматиков социальных революционеров, этический пафос многих религиозных харизматиков носит не только назидательный, поучающий, но и эмоциональноэмпативный характер. Это глубоко отзывчивые, сострадательные натуры, и их эмансипационный пафос есть манифестация их искреннего душевно-чувственного резонанса, ответного альтруистического импульса. Хорошо известны «рыцари космической доброты» типа Будды, Иисуса, Св. Франциска Ассизского, православных подвижников, Матери Терезы, некоторых индийских гуру. Вместе с тем следует признать, что известная часть религиозных харизматиков достаточно специфически понимала доброту и спасение, часто трактуя их радикально вразрез с общепринятыми человеческими нормами: либо как чувственную вседозволенность, либо, напротив, как прямое физически-органическое искоренение самой возможности чувственности («убеление» скопцов).

Определившись с общей характеристикой религиозных харизматиков, указывающей на своеобразие направленности их жизненности, посмотрим, что определяет различия между ними, дающие нам богатый ассортимент «спасителей» и «Божьих людей».

Прежде всего, несколько слов о своего рода «половом детерминизме». Хотя известны многие примеры женской религиозно-подвижнической деятельности пророчиц, соратниц религиозных харизматиков, однако, насколько мне известно, достаточно редки женские фигуры среди основателей религий и культов41. По-видимому, следует согласиться с Вебером в его мнении, что «влияние женщин обычно сказывается только в усилении эмоциональных, истерических аспектов религиозности … она деклассированна в религиозном смысле»42.

У Вебера же мы можем почерпнуть важные социологические различения относительно основных фигурантов «божественной среды» гуру и спасителей. Он не отрицает очевидного и давно известного обстоятельства, что религия более всего нужна и распространена среди социально обездоленных (вспомним пресловутое «опиум народа») и что социальная или экономическая приниженность являются одной из существенных предпосылок возникновения религии. Все же главным он полагает другое. Он исходит из того, что «делают» религии особые люди, но для «делания» необходима какая-то минимальная квалификация: культурная, интеллектуальная развитость. Фундаментальным для религий обстоятельством является то, что в истории разные слои были носителями интеллектуализма и/или рационализации43. Причем это не только интеллектуализм социально и экономически благоденствующих классов: аполитичных аристократов, рантье, чиновников и интеллигенции, проблемы которых – «легитимация счастья» (самооправдание своего привилегированного положения), стремление к метафизическим потребностям, спасение от внутренних бед (поиски смысла жизни). Вебер выделяет, и придает ему очень важное значение, особый интеллектуализм близких к пролетариату (в широком смысле – обездоленных и угнетенных) городских слоев. Это «мелкие чиновники и владельцы небольших доходов, грамотные люди, обладающие случайным образованием, учителя низших школ, странствующие артисты, интеллигенты-самоучки из низших слоев»44.