Загадка Ватикана - Фредерик Тристан

Между тем жестокий римский наместник Руф все еще правил во Фессалии. Он продолжал подозревать христиан в самых неблаговидных намерениях, и они были вынуждены прятаться. Платные шпионы рыскали по городам и весям. Среди них было немало изменивших личину демонов. Ведь дьявол и иже с ним больше всего боялись распространения новой религии. Мученическая кончина святого Перпера и Павла Вынутого-из-Ножен-Меча, казалось, привела к распаду секты, но не стоило этим обманываться. Ведь в других областях Римской империи ученики Христа преуспели гораздо больше в обращении язычников. Даже стольный град Рим не мог считать себя в огражденным от этих опасных завоевателей.

И тогда Сатана собрал большой совет. Он боялся, как бы стоящий выше его в бесовской иерархии поверженный архангел Люцифер не посчитал его слишком мягкосердечным. Он поздравил Абраксаса с успехом его миссии и спросил у него, чего им следует опасаться или ожидать от тройного приговора, который вынес Базофону Соломон.

— Мой сиятельный господин, — сказал бес, — мне удалось поссорить этого юного шалопая с Небом, и я горжусь такой своей прытью.

— Не придавай этому слишком большого значения, — бросил Сатана. — Я боюсь, не прячется ли за всей этой историей какой-нибудь хитроумный план. Абраксас, не прекращай наблюдение за этим мальчишкой. Его возвращение во Фессалию может стать прелюдией каких-то божеских происков.

Абраксас пообещал ходить за Базофоном тенью и удалился. Тогда Сатана решил пойти посоветоваться к жабе Гадагону, своему великому прорицателю. Эта вонючая тварь ковырялась своими когтистыми лапами в тошнотворной тине. Она была явно в гневе.

— Что с тобой? — спросил Сатана.

— Ква-ква! Это настоящий ужас, настоящий ужас…

— О чем ты?

Жаба подняла свои круглые, как шары, глаза и устремила взгляд на дьявола.

— Если это позволить, настанет конец богам.

— Богам?

— И богиням, и нимфам… Поклонники этого назарянина заимствовали у евреев все самое худшее: страх перед человеческим телом, презрение к развлечениям и радости, любовь к страданию…

— Достаточно, — прервал его Сатана. — Я знаю этих людишек. И что же ты мне посоветуешь?

Гадагон подумал, потом сказал:

— Тебе следует встретиться с богами.

— Но ты ведь знаешь, что к Зевсу я не имею доступа и что Олимп презирает нас. Для тех, которые считают себя праотцами Греции, мы всего лишь варвары, наподобие персов или скифов.

— Однако есть среди них один бог, который имеет все основания опасаться новой религии, — сказала жаба. — Это Гермес. Разве не говорят, что Христос претендует занять его место? Неужто мы не сможем найти общий язык с этим ярмарочным зазывалой, который обожает спекуляцию и торговлю, обратив его внимание на то, что он может потерять монопольное право на доходы с морских перевозок и портовых взиманий?

— Блестящая идея! — рявкнул Сатана. — Он сейчас в Александрии, где руководит чем-то вроде колледжа. Его ученики готовят там Полное собрание его сочинений. Вот и удобный случай к нему подступиться.

И он тут же решил отправиться к Гермесу лично. Дело было слишком важное, чтобы доверить его подчиненному. Гермес имел репутацию великого знатока диалектики, а в этом деле Сатана мог кого угодно заткнуть за пояс.

Глава седьмая

Профессору Стэндапу стоило немалого труда закончить перевод этой главы. Каноник Тортелли корчил презрительные гримасы и возмущенно вскрикивал. Сцена, в которой Базофон остриг волосы у Самсона показалась ему нестерпимой; суд под председательством Соломона он посчитал еретическим; но это еще были цветочки. Когда Святой Дух и Иисус стали обсуждать, годится ли юноша на роль светоча Фессалии, несчастный каноник стал испускать такие горестные, такие зловещие вопли, что кардинал был вынужден попросить его покинуть зал, чтоб он смог на свежем воздухе прийти в себя.

Таким образом, чтение конца седьмой главы прошло относительно спокойно. Однако монсеньор Караколли не смог удержаться от замечания, что появление языческих богов, и в особенности Гермеса, в христианской легенде можно считать, по крайней мере, чем-то небывалым.

— Не создается ли впечатление, что автор хроники ставит на одну ногу Бога и Зевса, как будто Рай и Олимп — два государства, управляемые двумя разными императорами?

— Средневековый театр предлагает нам несколько подобных примеров, — заметил Сальва. — В «Тайне старого Адама» появляется Нептун, чтобы предупредить Еву о коварстве Змия. В «Мистерии новорожденного Младенца» в тот миг, когда рождается Иисус, мы видим Зевса и олимпийских богов, которые дрожат и вскоре падают со своих тронов под прибаутки ангелов.

— Coeli enarrant gloriam Dei[35], — прошептал Его Высокопреосвященство.

— А вы, профессор, что об этом думаете вы? — спросил нунций, оборачиваясь к Сальва.

— Я думаю, что этот текст продолжает развивать образ варвара, обращенного в христианство. Базофону очень нелегко понимать духовный язык. Для него быть назореем — это иметь сильные руки. Но что мне кажется весьма поучительным, так это постоянное обращение к Иосифу-плотнику. Молодой человек заинтересовался чисто прагматическими уроками своего учителя. Там, где мудрейшие патриархи потерпели полное поражение, покровитель плотников достиг успеха. Словом, Базофон приобщается к цеху мастеров обработки дерева. Он получает палицу — знак, что время ученичества для него закончилось. Посмотрим, куда приведет нас этот драгоценный подарок.

Но в этот самый миг дверь в зал святого Пия V отворилась словно под напором сильного ветра. От неожиданности присутствующие повскакивали со своих мест. Вошел швейцарский гвардеец с алебардой в руке, потом немного посторонился, пропуская священнослужителя, с которым до сих пор мы не имели чести встречаться, преподобного отца Жозефа Мореше, французского иезуита, профессора богословия на католическом факультете Парижского университета, известного своими трудами по древнему христианству, в частности, по иудео-мессианству. Маленький, сухопарый, мускулистый, с живым взглядом, он мелкими шажками пересек зал, сдержанно поклонился кардиналу, обменялся дружеским рукопожатием с монсеньором Караколли, приветствовал легким наклоном головы профессора Стэндапа и, к изумлению трех первых, упал в объятия Сальва.

— Как я рад снова с тобой увидеться, дорогой Адриан! А ты все разгадываешь загадки? Как только я узнал, что ты в Ватикане, сразу же поспешил сюда. Это правда — то, что сообщила «Стампа»?

— А что сообщила «Стампа»? — поинтересовался нунций, которого встревожила мысль, что какая-то светская газета оказалась лучше осведомленной, чем «Оссерваторе романо».

— Что вы обнаружили рукопись, которая может расшатать устои христианства! Ни больше, ни меньше! Забавно, правда?

Отец Мореше соединял ум с чувством юмора, из-за чего казался умным вдвойне. Сальва и он отсидели часть своего университетского курса на одних скамьях Сорбонны. Получив дипломы лиценциатов по философии, первый пошел на факультет медицины, второй — в семинарию иезуитов, чтобы завершить там свое начальное образование. Потом их пути нередко пересекались на маршрутах их жизненных путешествий. В частности, когда Сальва руководил психиатрической лечебницей в Вильжюифе, два старых приятеля часто и долго вместе размышляли о последних достижениях в области психологии, углубляясь в самые ее дебри и упрекая Карла Густава Юнга за то, что он ввел психею в сложнейший калейдоскоп гуманитарных наук.

Позже, когда Сальва увлекся изучением тайных китайских обществ, Мореше помогал ему переводить самые трудные тексты, так как в свободное время сумел изучить кантонский вариант китайского языка. Словом, они были друзья с давних пор, и никакие раздоры никогда не омрачали их удивительного взаимопонимания. Конечно же, Мореше знал, что Сальва неверующий, что религия и метафизика интересовали его лишь как проявления того, что он именовал «человеческим гением», «но в конечном счете что такое Бог?» — часто спрашивал себя ученик Лойолы.

Монсеньор Караколли с большим уважением относился к отцу Мореше, чьи произведения он читал. Поэтому ему было приятно с ним увидеться. Раньше им приходилось иногда встречаться на научных коллоквиумах. Караколли высоко ценил искусство, с каким иезуит умел перед лицом своих оппонентов рассмотреть с неожиданной стороны сложную теологическую проблему. Но разве это умение не присуще всем его собратьям по религиозному ордену?

— Если Его Высокопреосвященство не имеет возражений, то, возможно, ученому профессору Мореше будет дозволено принять участие в нашем слушании? — предложил нунций.