Огненный ручей - Неизвестно

— Денег?

— Нам немножко,— смутился Афоня.

— Да не надо! Зачем они? — покраснев, сказал Аидрюша.

— Как зачем? — удивлённо спросил Афоня. Он уже справился со своим смущением.— Это такая вещь, что везде пригодится.

— Ну и сколько же вам? — сказала тётя Фрося.

— Да сколько не жалко!

— Мне для вас, честное слово, и тыщи рублей не жалко, только вот скажите точно…

— Ну дайте четвертную — и достаточно.

— А это как понять — четвертная? — поинтересовался Андрюша.

— Двадцать пять рублей,— ответил Афоня.

— Двадцать пять, хлопчики,— это много. У меня у са¬мой денег в обрез. Давайте чуток меньше.

Андрюша готов был провалиться сквозь землю при этом торге. Но Афоня был неумолим.

— Ну и сколько же тогда? — спросил он.

Тётя Фрося вынула из комода десять рублей и протя¬нула их Афоне.

Держась за материнскую юбку, на ребят весело погляды¬вал толстоногий малыш.

Выйдя за ворота, Андрюша раздражённо сказал:

— Афонька, и зачем ты у неё взял эту проклятую десят¬ку? И не стыдно!

— Хм, стыдно! — ухмыльнулся Афоня.— Она же сама дала — не видел, что ли? Деньги за детский труд. Или об¬ратно отнести?

— Но мы же бесплатно должны были сделать. У тётки, слыхал, муж инвалид!

— Инвалид?.. — вдруг остановился Афоня.— Вот не со¬образил… Ну да ладно, что поделаешь! Десятка — деньги небольшие. Сейчас на базар пойдём — и нет твоей десятки…

— Э-эх! — с сердцем сказал Андрюша.— А всё-таки зря мы так…

На поселковом базаре торговля шла бойко. Здесь было много рабочих, пришедших после дневной смены поесть че¬го-нибудь свеженького. Они покупали себе хлеба, помидоров, масла, колбасы и, усевшись в стороне от прилавков, торопливо принимались за еду. Ели они быстро, запивая молоком прямо из бутылки.

На длинных столах лежали горы снеди; зелёные огурцы, кочаны хрустящей капусты, варёные кукурузные початки, жирные шматки сала, белоснежный творог в эмалирован¬ных мисках, яйца, пышки, пирожки…

Афоня и Андрюша ходили мимо палаток с надписями: «Готовый одяг», «Продовольчи товары», «Овочi —фрукти», толкались в рядах.

Они пробовали у тёток с ложечек мёд, будто собирались купить его, брали из мешков по большой щепотке семечек на пробу — жареные ли,— приценивались к общипанным курицам.

Колхозницы торговали в белых косынках и передниках. А на некоторых были даже белые нарукавники.

Кругом было шумно: то тут, то там раздавались звуки баяна, ржали лошади.

Вспотевшие колхозники прямо с возов продавали меш¬ки с овсом, жмых, сено, чечевицу.

— Табачок-крепачок, в нос шпыняет, с ног сшибает! — кричал какой-то старик, расхаживая по базару с ящиком махорки.

— Эй, Марьяна, здорово! — услыхал Андрюша в молоч¬ном ряду сзади себя радостный возглас.

Он обернулся. На прилавок перед какой-то дородной женщиной с лоснящимся лицом облокотился измазанный в мазуте рабочий.

— Не узнаёшь, что ли? В прошлый выходной мы в ва¬шем колхозе работали.

— Ах, помню! — улыбнулась Марьяна.— Як тут у вас дила? Як домба… чи, бишь, донба?

— Домна, а не домба,— засмеялся рабочий.— Всё пере¬путала… Скоро её, родную, поднимать будем. Хватит, от¬дохнула… А как там у вас в колхозе — от яблок, наверное, сучья ломятся?..

Они разговаривали долго. Андрюша уже два раза обо¬шёл базар, а они всё говорили.

— Чего тут только не увидишь, на базаре! Тут тебе и спе¬циальный ножик для чистки картошки, и зубоврачебные стальные клещи, и пепельница с электрической зажигалкой, и старые, ржавые замки с полкилограммовыми ключами. На фанерном домике фотографа висят разные национальные костюмы: черкески с газырями и папахой, украинская вы¬шитая рубаха с шароварами… В каком наряде захочешь сниматься, в таком тебя и снимут.

Ребята шныряли меж прилавков около часа, пока не ку¬пили себе три стакана тыквенных семечек и по два пирожка.

У Афони ещё оставалось два рубля.

— А знаешь, Андрюшка,— вдруг предложил он,— да¬вай Майке купим какую-нибудь штучку, а? Подарок… от нас обоих. И ты ей отдашь.

— А почему это я? — сказал Андрюша.— Ты ведь сам сможешь.

— Я-то смогу… Только ты ведь с ней давно знаком, тебе удобнее. Отдашь?

— Отдам уж, отдам! — хитренько улыбнулся Андрю¬ша. У него было уже хорошее настроение.— А где мы с то¬бой были, ей говорить?

— Не надо. Она, знаешь, с норовом. Ещё разозлится, что её не взяли.

Они подошли к палатке — на прилавке блестели разные заколки, гребешки, пуговицы — и купили брошку на платье.

Стеклянная звёздочка на солнце переливалась всеми цве¬тами.

Глава XI ССОРА С МАЙКОЙ

Майка не понимала, куда делся Андрюша. Она стояла перед закрытой дверью с противнем в руках. На широком листе лежали матово-белые плюшки.

И всего лишь десять минут назад, когда она месила на столе пышный, пахучий ком теста, а Андрюша в звонкой ступке толок сахар, она попросила его затопить в кухне печ¬ку, и он согласился. А теперь его не было ни в коридоре, ни в комнате, ни в кухне. И печка была не затоплена.

Майка чуть не плакала. Она думала, что, пока сделает плюшки, на кухне будет уже жаркая духовка и она быстро разделается со своим печеньем. Но теперь всё затягивалось: надо печку затапливать самой.

«Андрюшка ни одной плюшки не получит,— думала Майка, стоя на четвереньках перед топкой и раздувая огонь.— Как сахар с корицей толочь — он первый, а как печку затопить — удрал. Куда же он пошёл?»

Но Майкина злость прошла сразу, как только она увиде¬ла на противне своё готовое изделие.

Плюшки вышли румяными, узорчатыми. Девочка взяла одну в руки, разломила её, дымящуюся, и надкусила. Тёплый ноздреватый комочек растаял во рту.

«Вкусные получились! — подумала ока.— Только нуж¬но было в тесто побольше яиц положить».

Майка спрятала плюшки в сумку и пошла к отцу. Иван Васильевич работал на домне. Но к нему Майка направилась не прямым путём, а окольным, через прокат¬ный цех. Она надеялась встретить здесь Андрюшу. Вчера вечером вместе с Афоней они договаривались зайти сюда и достать для ночного факела баночку смолы.

В цехе, высоко под потолком, стекольщики, привязан¬ные стальными тросами к балкам, стеклили крышу.

Горели костры, над которыми в котлах кипела смола. Какие-то люди в прокопчённой одежде обмакивали в кипя¬щую смолу деревянные кубики и укладывали ими пол.

— Эй, девочка, берегись! — раздался окрик.

Майка от неожиданности присела. Над головой проплы¬ла огромная плита. И в этот момент она наступила на чьи-то ноги, торчащие из-под чугунной станины.

— Ты что, не видишь?—закричал на неё перемазанный рабочий, высунув на свет голову.— Пятый раз наступают! Вывеску мне вешать, что ли? •

— Извините, дядя,—попятилась Майка.—Не сердитесь!

— Да, есть у меня время на тебя сердиться! — снисходи¬тельно проворчал рабочий.— Ты только тут не мешайся. Видишь — горячка. Подай-ка лучше гаечный ключ, вон там лежит.

Майка подала ключ.

Вдоль просторного и светлого здания, длиной чуть ли не в километр, тянулся так называемый горячий рольганг — конвейер с тысячью маленьких роликов. По бокам рольган¬га лежали какие-то огромные махины, зубчатые колёса, по¬лированные многотонные валы и стальные гайки, в дырку которых могли свободно пролезть два человека.

В конце цеха монтировался слябинг — гигантские нож¬ницы для разрезки металла.

Майка медленно шла вдоль цеха.

Как много ещё оставалось тут сделать! Но уже, несмотря на кажущиеся неразбериху и беспорядок, можно было хоро¬шо себе представить этот цех в день пуска горячего рольган¬га. Майка уже видела такой цех на одном из заводов Ура¬ла. Он вырабатывал в день больше десяти километров сталь¬ного листа. Кругом чистота — ни соринки, ни пылинки,— и, кажется, совсем нет людей. Весь прокат управляется простым нажимом кнопок. Нажал одну кнопку — и из нагревательного колодца медленно вытягивается клещами раскалённый добела кусок стали — сляб. Тронул другую кнопку — со всех сторон его обжимают тяжёлые валы, и он делается длинным прямоугольником. Потом двухтонный слиток плывёт к слябингу. Гигантские ножницы, как мас¬ло, режут металл на равные плитки, и они, уже потемнев¬шие, становятся похожими на шоколадные. Магнитный кран переносит их к новым нагревательным колодцам, а за¬тем на рольганг. И тут начинается самое красивое. Раска¬лённая плитка летит, летит по рольгангу, приближаясь к ва¬лам, и вдруг — удар! Урчат валы, пропуская через себя сталь. И вот она, уже тонкая, малинового цвета, на ходу меняя окраску и увеличивая скорость, летит в пасть к сле¬дующим валам. Удар! Сталь совсем превращается в бумаж¬ный лист — его хоть рви руками. Но это только кажется… Она крепкая.

А потом стальная полоса, как курьерский поезд, выле¬тает на просторный приёмный рольганг и, попав в высокие фонтаны воды, затихает, чистая и гладкая.

Звенит звонок: идёт новый лист!

И вдали уже слышатся глухие удары…