Заметки поклонника святой горы - архимандрит Антонин (Капустин)

море, весьма редко спокойное в этих местах. Я еще прежде слышал, что на Св. Горе не бывает времени, в которое бы не производилась постройка в пяти-шести монастырях. Опыт уверил меня в справедливости сего. В Русике я видел постройку, в Серае – постройку, в Ивере – также постройку. Прихоть ли или нужда тому причиною, только обстоятельство это служит, по-видимому, в пользу святогорцев, упрекаемых нередко в пристрастии к стяжанию ради стяжания. Вокруг Иверского монастыря в то время выводили внешнюю стену для предохранения обители от наводнений в зимнее время.

Не доезжая монастыря, мы спешились, и явились в него смиренными пешеходами, боясь потревожить покой его. Братия, утомленные службою, отдыхали после только что оконченной литургии. Нам отворили малую церковь Вратарницы, где мы приложились к знаменитой иконе Божией Матери, так называемой Иверской, получившей имя свое от монастыря, в свою очередь получившего оное от основателей своих, иверцев или грузинцев родом, святых Иоанна и Евфимия, отца и сына. Возвышающуюся возле самой церкви старую башню нам указали как место подвигов сих св. здателей обители. Они были современники св. Афанасия и, след<овательно>, жили в X веке. Церковь Вратарницы, однако же, позднейшей постройки. Вставленная в стене ее снаружи на мраморной доске стихотворная надпись64 относит постройку ее к половине XVII столетия. Самое явление иконы Божией Матери у монастырского берега было, как надобно заключать, тогда, когда монастырь был уже хорошо устроен и многолюден. На св<ятой> иконе, показавшейся Барскому «ужаснозрачною», без сомнения, оттого, что написана в большую против естественной величину, еще хорошо видны черты божественных ликов. Язва на ланите богоматернего лица65 менее заметна, чем повреждение красок на шее, отчего иногда первая смешивается с последним в рассказах поклонников. Внутренность церкви обнаруживает общий архитектурный план святогорских церквей, с четырьмя колоннами под куполом, клиросными выступами и пр. Стены украшены живописью среднего достоинства, поразительно яркою и мне показавшеюся очень новою. Барский говорит, что церковь расписана коштом и иждивением светлейшего Иоанна Сербина воеводы Кантуказина66, а о. а<рхимандрит> Порфирий замечает, что – расписана в 1683 г. В притворе обращают на себя внимание: а) икона Божией Матери на доске весьма больших размеров и, по-видимому, о<чень> древняя, б) изображение ктиторов или возобновителей храма, в) изображение св. Вáрвара, поразившего некогда копьем икону Вратарницы, а потом вблизи ее целую жизнь оплакивавшего свой порыв неистовства. Он представлен почему-то черным67, г) изображение древних философов: из них Аристотель так же мало похож на бюсты философа, как, вероятно, и св. Варвар на дерзкого посягателя святыни68.

От церкви Вратарницы мы перешли к стоящему почти на одной линии с нею, но южнее ее, собору, зданию огромному и массивному, хотя и не высокому. На тот раз он был заперт. Любопытству нашему предстоял искус часов на 5 или на 6. Нам сказали, что по положениям монастырским никто не может приказать экклисиарху отворить церковь в неурочное время. Его можно только просить, но вместо этого советовали нам лучше подождать вечерни. Целью этой отговорки было обязательное желание о. епитропа угостить нас поскорее трапезою. Мы подчинились правилу обители. Не ранее как часа через два потом открылась вожделенная свобода наблюдения. Обошед монастырь извнутрь и совне, я тщательно отыскивал в стенах его и других постройках следов отдаленной древности. Все однако же, казалось недавним, по крайней мере не многовековым. Северо-восточный угол монастыря представляет в себе на обеих смыкающихся в нем стенах по две больших закладенных двери. Мне сказали, что тут была в старину тарсан á, род до́ка, куда втаскиваемы были во время бури монастырские (а вероятно и чужие) суда, – прибавляя к тому, что море тогда подходило к самой стене, тогда как теперь отстоит от нее на десятки саженей. Согласен с этим. Но когда же было это тогда? Вообще стены не кажутся очень древними. Даже самая надвратная постройка, где жили будто бы св. ктиторы, мне показалась сомнительной древности. Вне монастыря при самом море к западу выстроена башнею нынешняя тарсана монастырская, которую так умилительно описывает Барский, а к востоку, почти в полуверсте от нее, также над самым морем, – небольшая часовня с обильным родником пресной воды. На этом месте была прибита волнами моря чудотворная икона Богоматери. В малой ниши там теперь поставлен список с нее. Часовня несколько пренебрежена. Почти на половине пути между часовнею и монастырем находится небольшая церковь хорошей архитектуры, недавно выстроенная одним из братий обители. При ней есть и келлии. Церковь мы нашли запертою, а келлии открытыми, хотя в них никого не было. Простота, достойная Св. Горы! Возвратившись в монастырь, я с немалым удовольствием рассматривал паперть собора, образуемую рядом мраморных колонн с арками поверх их и с перекинутым от них к стене собора сводом во всю длину паперти. И свод и стены ее сплошь покрыты иконописью, представляющею главным образом три предмета: хваление Бога тварию, Апокалипсис и Акафист Божией Матери, – предметы, общие почти всем притворам соборных церквей афонских. Кисть небогатая и, по-видимому, не очень давняя. Однако же от сырости или других причин изображения во многих местах уже попорчены. Обитель имеет в виду исправить поврежденное и вступила по поводу этого в переговоры с одним живописцем – питомцем политехнической школы в Афинах, обнаруживающим замечательное дарование. Желательно, чтобы дело состоялось. Местные иконописцы Св. Горы едва ли в состоянии поправлять даже посредственную живопись веков минувших.

Настало наконец желанное время вечерни. Мы вошли в церковь, столько обещавшую моему воображению. Впечатление более сильное и глубокое произвела она на меня, нежели храм Св. великомученика Пантелеймона, однако же далеко не то, которого я ожидал. Пестрота убранства ее мешает ее величию. План ее в общих чертах тот же, что и вратарницы. Стены все исписаны иконами. Кисть не плохая, но и не бойкая. Время расписания относится к последним годам XVI столетия. Но, конечно, с тех пор, может быть, уже не раз иконопись была подновляема. По крайней мере, теперь она так блестит красками и золотом, что получает характер более простого украшения, нежели почтительного представления исторических судеб Христовой Церкви. Видимое желание блестеть и ослеплять зрителей, соединенное с мало развитым чувством изящного, печатлеющим себя повсюду в храме, неприятно действует на того, кто имел случай видеть другие, не менее древние, образцы церковного изящества – простого, но гораздо более великолепного, так же блестящего, но не развлекающего души мелкими прикрасами, привесками, приделками, прилепками. Эта косметика отцветающей красоты, высказывающая собою ясно последние годы