В гостях у турок - Николай Лейкин

— А гдѣ-же кельнеръ вашъ? Я три раза звонилъ, спросилъ онъ. — Ну, да все равно. Счетъ намъ, умница, мы уѣзжаемъ часа черезъ два.

«Собарица» таращила глаза и не понимала.

— Счетъ, счетъ… повторилъ Николай Ивановичъ, показывая на ладони, какъ пишутъ. — Счетъ за соба (т. е. комната), за ѣду, за чай, за кофе… Поняла?

— А! Мастило и перо! Добре, господине, кивнула она, убѣгая за дверь и черезъ минуту явилась съ чернильницей и перомъ.

— Да развѣ я у тебя это спрашивалъ? Ступай вонъ! крикнулъ Николай Ивановичъ на «сабарицу» и отправился внизъ къ швейцару за счетомъ.

Черезъ нѣсколько времени онъ явился, потрясая листикомъ бумажки.

— Рачунъ — вотъ какъ счетъ называется по-сербски, проговорилъ онъ, показывая женѣ. — Вотъ тутъ напечатано.

— Ну, что, сильно ограбили? спросила жена.

— Нѣтъ, ничего. За свѣчи и лампу два динара поставили, за вчерашнюю ѣду и чай восемь динаровъ, а за прислугу и постели ничего не поставили.

— Еще-бы за эдакую прислугу да что нибудь ставить!

— Но зато за отопленіе цѣлый динаръ поставленъ.

— Какъ за отопленіе? Мы даже и не топили.

— А давеча утромъ-то малецъ въ опанкахъ связку дровъ притащилъ — вотъ за это и поставлено. «Ложенье» по ихнему. Тутъ въ счетѣ по-сербски и по-нѣмецки. «Хицунгъ — ложенье». Ну, да чертъ съ ними! Только-бы поскорѣе выбраться отсюда. Я черезъ часъ заказалъ карету Поѣдемъ на желѣзную дорогу пораньше и поужинаемъ тамъ въ буфетѣ. Авось, хоть въ желѣзнодорожномъ-то буфетѣ насъ получше покормятъ!

Поѣздъ, отправляющійся въ Софію и Константинополь, приходилъ въ Бѣлградъ въ девять часовъ съ половиной, а супруги въ семь часовъ уѣзжали ужъ на желѣзную дорогу. Вытаскивать въ карету ихъ багажъ явился весь штатъ гостинничной прислуги и, что удивительно, даже тотъ «кельнеръ», котораго Николай Ивановичъ не могъ къ себѣ дозвониться, суетился на этотъ разъ больше всѣхъ. Онъ оттолкнулъ «собарицу» отъ Глафиры Семеновны, сталъ ей надѣвать калоши, вырвалъ изъ рукъ у Николая Ивановича трость и зонтикъ и потащилъ ихъ съ лѣстницы. Карета была что вчера и сегодня днемъ, на козлахъ сидѣлъ тотъ же длинноусый возница въ бараньей шапкѣ. Прислуга отъ усердія буквально впихивала супруговъ въ карету. Наконецъ, всѣ протянули руки пригоршнями и стали просить бакшишъ. Виднѣлись съ протянутыми руками лица, совершенно незнакомыя супругамъ. Николай Ивановичъ, намѣнявшій уже въ дорогу никелевыхъ монетокъ по десяти пара, сталъ раздавать по три, четыре монетки въ руку, а швейцару сунулъ динаръ, за что тотъ наградилъ его превосходительствомъ, сказавъ:

— Захвалюемъ, екселенцъ!

— Гайда! крикнулъ возницѣ кельнеръ, когда раздача кончилась, и лошади помчались.

Карета ѣхала по знакомымъ со вчерашняго дня улицамъ. Было всего только семь часовъ, а ужъ магазины и лавки были всѣ заперты. Въ окнахъ обывательскихъ домовъ была почти повсюду темнота и только открытыя кафаны (т. е. кофейни) свѣтились огнями.

Вотъ и станція желѣзной дороги. Карета остановилась. Дверцу ея отворили и передъ супругами предсталъ носатый полицейскій войникъ, сопровождавшій ихъ вчера на козлахъ отъ станціи. до гостинницы.

— Пемози Богъ! привѣтствовалъ онъ ихъ, улыбаясь, и протянулъ въ карету руки за багажомъ.

XVII

Полицейскій войникъ перетащилъ весь ручной багажъ супруговъ Ивановыхъ изъ кареты, и супруги въ ожиданіи поѣзда расположились въ станціонномъ буфетѣ за однимъ изъ столиковъ. Помѣщеніе буфета было очень приличное, на европейскій манеръ, отдѣланное по стѣнамъ рѣзнымъ дубомъ. На стойкѣ были выставлены закуски, состоявшія изъ консервовъ въ жестянкахъ, сыръ, ветчина; но въ горячихъ блюдахъ, когда супруги захотѣли поужинать, оказался тотъ-же недостатокъ, что и вчера въ гостинницѣ Престолонаслѣдника. Кельнеръ въ гороховаго цвѣта пиджакѣ и въ гарусномъ шарфѣ на шеѣ представилъ карту съ длиннѣйшимъ перечнемъ кушаній, но изъ горячаго можно было получить только овечье мясо съ рисомъ, да сосиськи, чѣмъ и прищлось воспользоваться. Овечье мясо, впрочемъ, было не подогрѣтое, свѣже изжаренное и въ мѣру приправлено чеснокомъ.

Желѣзнодорожный буфетъ былъ почти пустъ, пока супруги ужинали. Только за однимъ еще столикомъ сидѣли два бородача и усачъ и пили пиво. Усачъ былъ хозяинъ буфета. Онъ оказался сносно говорящимъ по-русски и, когда супруги Ивановы поужинали, подошелъ къ нимъ и справился, куда они ѣдутъ.

— Ахъ, вы говорите по-русски? обрадовался Николай Ивановичъ. — Въ Софію, въ Софію мы ѣдемъ. Посмотрѣли сербовъ, а вотъ теперь ѣдемъ болгаръ посмотрѣть.

— Если вы ѣдете до Софья, сказалъ буфетчикъ;- то на статіонъ вы никакой кушанья не получите, а потому молимо взять съ собой что нибудь изъ моего буфетъ.

— А когда мы пріѣдемъ въ Софію?

— Заутра послѣ поздне (т. е. полудня). Въ ѣдна часъ.

Въ поясненіе своихъ словъ буфетчикъ показалъ одинъ указательный палецъ.

— А если такъ рано пріѣдемъ, то зачѣмъ намъ ѣда? Мы ужъ поужинали, отвѣчала Глафира Семеновна. — Да у меня даже сыръ и хлѣбъ есть.

Но Николай Ивановичъ запротестовалъ.

— Нѣтъ, нѣтъ, безъ ѣды нельзя отправляться, тѣмъ болѣе, что насъ предупреждаютъ, что на станціяхъ ничего не найдешь, сказалъ онъ. — Утромъ проснемся рано и ѣсть захочется. Ну, что вы имате? Говорите. Курица жареная есть? Кокошъ… по сербски. Есть холодная жареная кокошъ?

— Есте, есте, господине.

— Не на деревянномъ маслѣ жареная? Не на оливковомъ?

— Нѣтъ, нѣтъ, господине.

— Ну, такъ вотъ тащи сюда жареную курицу да заварите намъ въ нашемъ чайникѣ нашего чаю. Глаша! Давай чайникъ.

И опять извлеченъ завязанный въ подушкахъ металлическій дорожный чайникъ.

Принесена жареная курица, приготовленъ для дороги чай и Николай Ивановичъ началъ расчитываться съ хозяиномъ за ужинъ и за взятую въ дорогу провизію сербскими кредитными билетами, какъ вдругъ подошелъ къ нему словно изъ земли выросшій полицейскій войникъ и сталъ его звать съ собой, повторяя слова «касса» и «билеты».

— А! Отворили ужъ кассу! Ну, пойдемъ брать билеты. А ты, Глаша, тутъ посиди, сказалъ Николай Ивановичъ и направился за войникомъ.

— Николай! Николай! Только ты, Бога ради, не ходи съ нимъ никуда дальше кассы, а то онъ тебя куда-нибудь завести можетъ, испуганно сказала Глафира Семеновна. — Я все еще за вчерашнюю таможенную исторію боюсь.

— Ну, вотъ, выдумай еще что-нибудь!

Николай Ивановичъ ушелъ изъ буфета и довольно долго не возвращался. Глафира Семеновна начала уже не на шутку тревожиться объ мужѣ, какъ вдругъ онъ появился въ буфетѣ и, потрясая рукой съ билетами и квитанціей отъ сданнаго багажа, восклицалъ:

— Нѣтъ, каковы подлецы!

— О, Господи! Въ полицію тебя таскали? Ну, такъ я и знала! въ свою очередь воскликнула Глафира Семеновна. — Да прогони ты отъ себя этого мерзавца! Чего онъ по пятамъ за тобой шляется!

— Войникъ тутъ не причемъ. Нѣтъ, каковы подлецы! продолжалъ Николай Ивановичъ, подойдя уже къ столу. — Ни за билеты, ни за багажъ не берутъ сербскими деньгами, которыя я давеча вымѣнялъ у жида.

— Это сербскими-то бумажками? спросила Глафира Семеновна.

— Да, да… Золотомъ имъ непремѣнно лодай. И правила показываютъ. «Билеты проѣздные мы, говоритъ, только за золото продаемъ». Принужденъ былъ имъ заплатить въ кассѣ французскимъ золотомъ. Еще хорошо, что нашлось. А не найдись золота — ну, и сиди на бобахъ или поѣзжай обратно въ гостинницу.

— А много у тебя этихъ сербскихъ бумажекъ еще осталось?

— Рублей на пятьдесятъ будетъ. Гдѣ ихъ теперь размѣняешь!

— Ну, въ Софіи размѣняешь. Или не размѣняетъ-ли тебѣ буфетчикъ?

Бумажки были предложены буфетчику, но тотъ отказался размѣнять, говоря, что у него такого количества золота нѣтъ.

— Ты говоришь, въ Софіи размѣняютъ, сказалъ Николай Ивановичъ женѣ. — Ужъ ежели ихъ здѣсь не вездѣ берутъ, такъ какъ-же ихъ въ Софіи возьмутъ! Софія совсѣмъ другое государство.

— Ну, вотъ… Тѣ-же братья-славяне. Мѣняла какой-нибудь навѣрное размѣняетъ.

Войникъ, между тѣмъ, суетился около ручнаго багажа и забиралъ его.

— Чего вы тутъ вертитесь! крикнула на него раздраженно Глафира Семеновна. — Подите прочь!

Войникъ заговорилъ что-то по-сербки и упоминалъ слово «вагенъ». Въ это время раздались свистокъ паровоза, глухой стукъ поѣзда и зазвонилъ станціонный звонокъ. Пришолъ изъ Вѣны поѣздъ, направляющійся въ Софію и въ Константинополь.

— Въ вагонъ онъ насъ сажать хочетъ, сказалъ Николай Ивановичъ про войника. — Ну, сажай, сажай, что съ тобой дѣлать. За вытаскиваніе изъ кареты багажа двадцать пара получилъ, а теперь еще столько-же получить хочешь? Получай… Только, братушка, чтобъ мѣста намъ были хорошія. Слышишь? Добры мѣста. Пойдемъ, Глафира Семеновна.

И супруги направились вслѣдъ за войникомъ садиться въ вагонъ.

Когда они вышли на платформу, движенія на ней было еще меньше вчерашняго. Пріѣзжихъ въ Бѣлградъ было только трое и ихъ можно было видѣть стоящими передъ полицейскимъ приставомъ, разсматривающимъ около входа въ таможню ихъ паспорты. Отправляющихся-же изъ Бѣлграда, кромѣ супруговъ Ивановыхъ, покуда никого не было. Супруги сѣли въ вагонъ прямаго сообщенія до Константинополя и, на ихъ счастье, нашлось для нихъ никѣмъ не занятое отдѣльное купэ, гдѣ они и размѣстились.