В гостях у турок - Николай Лейкин

— Ужасно мнѣ нравится это слово — собарица, улыбнулся Николай Ивановичъ женѣ.

— Ну, ну, ну… сморщила брови Глафира Семеновна — прошу только на нее особенно не заглядываться.

— Какъ тебѣ не стыдно, душечка! пожалъ плечами Николай Ивановичъ.

— Знаю я, знаю васъ! Помню исторію въ Парижѣ, въ гостинницѣ. Это только у васъ память коротка.

— Мы, милая собарица, звали кельнера, а не васъ, обратился къ горничной Николай Ивановичъ.

— Вотъ ужъ ты сейчасъ и «милая», и все… поставила ему шпильку жена.

— Да брось ты. Какъ тебѣ не стыдно! Съ прислугой нужно быть ласковымъ.

— Однако, ты не называлъ милымъ вчерашняго эфіопа!

— Кафе намъ треба, кафе. Два кафе. Скажите кельнеру, чтобы онъ принесъ намъ два кафе съ молокомъ. Кафе, молоко. масло, хлѣбъ, старался сколь можно понятливѣе отдать приказъ Николай Ивановичъ и спросилъ:- Поняли?

— Кафе, млеко, масло, хлѣбъ? Добре, господине, поклонилась горничная и удалилась.

— Сейчасъ мы напьемся кофею, одѣнемся и поѣдемъ осматривать городъ, сказалъ Николай Ивановичъ женѣ, которая, все еще надувши губы, стояла у окна и смотрѣла на улицу.

— Да, но только надо будетъ послать изъ гостинницы за извощикомъ, потому вотъ ужъ я сколько времени стою у окна и смотрю на улицу — на улицѣ ни одного извощика, отвѣчала Глафира Семеновна.

— Пошлемъ, пошлемъ. Сейчасъ вотъ я позвоню и велю послать.

— Только ужъ пожалуйста не вызывайте этой собарицы!

— Позволь… Да кто-же ее вызывалъ? Она сама явилась.

— На ловца и звѣрь бѣжитъ. А ты ужъ сейчасъ и улыбки всякія передъ ней началъ расточать, плотоядные какіе-то глаза сдѣлалъ.

— Оставь пожалуйста. Ахъ, Глаша, Глаша!

Показался кельнеръ и принесъ кофе, молоко, хлѣбъ и масло. Все это было прилично сервировано.

— Ну, вотъ, что на нѣмецкій манеръ, то они здѣсь отлично подаютъ, проговорилъ Николай Ивановичъ, усаживаясь за столъ. — Вотъ что, милый мужчина, обратился онъ къ кельнеру:- намъ нужно извощика, экипажъ, чтобы ѣхать. Такъ вотъ приведите.

— Экипаже? Има, има, господине! — и кельнеръ заговорилъ что-то по сербски.

— Ну, довольно, довольно… Понялъ и уходи! махнулъ ему Николай Ивановичъ.

Черезъ часъ Николай Ивановичъ и разряженная Глафира Семеновна сходили по лѣстницѣ въ подъѣздъ, у котораго ихъ ждалъ экипажъ.

XII

— Помози Богъ! — раскланялся швейцаръ съ постояльцами.

— Добро ютро! — робко произнесъ малецъ въ опанкахъ, который былъ въ подъѣздѣ около швейцара.

Затѣмъ швейцаръ попросилъ у Николая Ивановича на нѣмецкомъ языкѣ дать ему визитную карточку, дабы съ нея выставить его фамилію на доскѣ съ именами постояльцевъ. Николай Ивановичъ далъ.

— Никола Ивановичъ Ивановъ, прочелъ вслухъ швейцаръ и спросилъ:- Экселенцъ? (То есть: превосходительство)?

— Какое! — махнулъ рукой Николай Ивановичъ. — Простой русскій человѣкъ.

— Эфенди? — допытывался швейцаръ. — Официръ? Съ Петроградъ?

— Ну, пусть буду эфенди съ Петроградъ.

Экипажъ, который ждалъ супруговъ у подъѣзда, былъ та же самая карета, въ которой они пріѣхали въ гостинницу со станціи, на козлахъ сидѣла та-же баранья шапка въ длинныхъ усахъ, которая вчера такъ долго спорила съ Николаемъ Ивановичемъ, не принимая русскаго рубля. Увидавъ карету и возницу, супруги замахали руками и не хотѣли въ нее садиться.

— Нѣтъ, нѣтъ! Что это за экипажъ! Неужто вы не могли лучшего намъ припасти! — закричалъ Николай Ивановичъ, обращаясь къ швейцару. — И наконецъ, намъ нужно фаэтонъ, а не карету. Мы ѣдемъ смотрѣть городъ. Что мы увидимъ изъ кареты? Приведи другой экипажъ.

— Не на другой.

— Какъ: не на? Намъ нуженъ открытый экипажъ, фаэтонъ.

— Будетъ фаэтонъ, — сказалъ возница, слыша разговоръ, соскочилъ съ козелъ и сталъ превращать карету въ фаэтонъ, такъ какъ она изображала изъ себя ландо, въ нѣсколькихъ мѣстахъ связанное по шарнирамъ веревками. Онъ вынулъ ножъ, перерѣзалъ веревки и сталъ откидывать верхъ.

— Добре буде. Изволите сѣсти, — сказалъ онъ наконецъ. сдѣлавъ экипажъ открытымъ.

Супруги посмотрѣли направо и налѣво по улицѣ, экипажа другого не было, и пришлось садиться въ этотъ.

Экипажъ помчался, дребезжа гайками и стеклами.

— Куда возити? обратился къ супругамъ извощикъ.

— Семо и овамо, отвѣчалъ Николай Ивановичъ, припоминая старославянскія слова и приспособляясь къ мѣстному языку. — Смотрѣть градъ… Градъ вашъ видити… улицы, дворецъ.

— Градъ позити? Добре, господине.

Проѣхали одну улицу, другую — пусто. Кой-гдѣ виднѣется пѣшеходъ, рѣдко два. Женщинъ еще того меньше. Прошелъ офицеръ въ сѣро-синемъ пальто и такой-же шапочкѣ-скуфейкѣ, гремя кавалерійской саблей — совсѣмъ австріецъ и даже монокль въ глазу на излюбленный австрійскій кавалерійскій манеръ. Онъ посмотрѣлъ на Глафиру Семеновну и улыбнулся.

— Чего онъ зубы скалитъ? спросила та мужа.

— Душечка, у тебя ужъ крылья очень велики на новой шляпкѣ — вотъ онъ должно быть…

— Да вѣдь это послѣдній фасонъ изъ Вѣны.

— Все-таки, велики. Ты знаешь, въ карету ты и не влѣзла въ этой шляпкѣ. Вѣдь каланча какая-то съ крыльями и флагами у тебя на головѣ.

— Выдумайте еще что-нибудь!

Въѣхали въ улицу съ магазинами въ домахъ. На окнахъ — матеріи, ковры, шляпки, мужскія шляпы и готовое платье, но ни входящихъ, ни выходящихъ изъ лавокъ не видать. Прошла черезъ улицу баба, совсѣмъ наша русская баба въ ситцевомъ платкѣ на головѣ и въ ситцевомъ кубовомъ платьѣ. Она несла на плечѣ палку, а на концахъ палки были глиняные кувшины съ узкими горлами, привязанные на веревкахъ. Прошелъ взводъ солдатъ, попался одинъ единственный экипажъ, еще болѣе убогій, чѣмъ тотъ, въ которомъ сидѣли супруги.

— Вотъ тебѣ и маленькая Вѣна! Очень похожа! иронически восклицала Глафира Семеновна. — Гдѣ-же наконецъ дамы-то? Мы еще не видѣли ни одной порядочной дамы.

— А вонъ на верху въ окнѣ дама подолъ у юбки вытряхаетъ, указалъ Николай Ивановичъ.

Дѣйствительно, во второмъ этажѣ выбѣленнаго известкой каменнаго дома стояла у окна, очевидно, «собарица» и вытрясала выставленный на улицу пыльный подолъ женскаго платья. Немного подальше другая такая-же «собарица» вывѣшивала за окно дѣтскій тюфякъ съ большимъ мокрымъ пятномъ посрединѣ.

Выѣхали на бульваръ. Стали попадаться дома съ лѣпной отдѣлкой и выкрашенные не въ одну только бѣлую краску. Зданія стали выше. Прошмыгнулъ вагонъ электрической конки, но на половину пустой.

— Какая это улица? Какъ она называется? спросилъ Николай Ивановичъ у извощика.

— Княже Михаила, а тамо Теразія улица… отвѣчалъ извощикъ, указывая на продолженіе улицы.

Улица эта со своими зданіями дѣйствительно смахивала немножко на Вѣну въ миніатюрѣ, если не обращать вниманія на малолюдность, и Глафира Семеновна сказала:

— Вотъ эту-то мѣстность, должно быть, нашъ сербскій брюнетъ и называлъ маленькой Вѣной.

Показалась площадь съ большимъ зданіемъ.

— Университетъ, указалъ извощикъ.

Ѣхали далѣе. Показалось двухъ-этажное красивое зданіе съ тремя куполами, стояли будки и ходили часовые.

— Кралевъ конакъ, отрекомендовалъ опять извощикъ.

— Конакъ — это дворецъ! Королевскій дворецъ, пояснилъ женѣ Николай Ивановичъ и спросилъ возницу: — Здѣсь и живетъ король?

— Не… Овзде краль. Малы конакъ, — указалъ онъ на другое зданіе, рядомъ.

— Вотъ видишь, у нихъ два дворца — большой и малый. Король живетъ въ маломъ, сказалъ Николай Ивановичъ и указалъ на слѣдующее зданіе, спросивъ возницу:- А это что?

— Кролевско министерство, былъ отвѣтъ.

— Дама, дама идетъ! Даже двѣ дамы! воскликнула Глафира Семеновна, указывая на идущихъ имъ на встрѣчу дамъ. — Ну, вотъ посмотри на нихъ. Развѣ у нихъ перья на шляпкахъ ниже моихъ? спросила она.

— Да, тоже двухъ-этажныя, но у тебя все-таки выше. У тебя какой-то мезонинъ еще сверху.

— Дуракъ, обидѣлась Глафира Семеновна. — Не понимаешь женскихъ модъ. Слушайте, извощикъ, свезите насъ теперь посмотрѣть Дунай. Понимаете: рѣка Дунай. Такъ по вашему она зовется, что-ли? обратилась она къ возницѣ.

— Есте, есте. Найпріе (т. е. прежде) треба твердыня пазити (т. е. крѣпость смотрѣть), отвѣчалъ тотъ.

— Ну, твердыню, такъ твердыню, сказалъ Николай Ивановичъ, понявъ, что твердыня крѣпость, и прибавилъ:- Слова-то у нихъ… Только вдуматься надо — и сейчасъ поймешь…

Возница погналъ лошадей. Экипажъ понесся въ гору и опять сталъ спускаться. Стали попадаться совсѣмъ развалившіеся домишки, иногда просто мазанки. У нѣкоторыхъ домишекъ прямо не хватало сбоку одной стѣны, то тамъ, то сямъ попадались заколоченныя досками окна. Въ болѣе сносныхъ домишкахъ были кофейни съ вывѣсками, гласящими «Кафана». Надъ дверями висѣли колбасы, попадались цирульни, въ отворенныя двери которыхъ были видны цирульники, бреющіе подбородки черноусыхъ субъектовъ. Народу стало попадаться по пути больше, но все это былъ простой народъ въ опанкахъ и бараньихъ шапкахъ, бабы въ ситцевыхъ платкахъ. То тамъ, то сямъ мелькали лавченки ремесленниковъ, тутъ-же на порогахъ своихъ лавченокъ занимающихся своимъ ремесломъ. Вотъ на ржавой вывѣскѣ изображены ножницы и надпись «Терзія» (т. е. портной), а на порогѣ сидитъ портной и ковыряетъ иглой какую-то матерію. Далѣе слесарь подпиливаетъ какой-то крюкъ.