Диалоги Эвгемера - Вольтер

Калликрат. Только что ваши философы-изобретатели были богами, а сейчас они — маги.

Эвгемер. Вы ближе к истине, чем думаете. В Европе есть страны, где это пока малоизвестное искусство размножения картин и книг было принято за колдовство; однако оно станет более обычным, чем ветряные мельницы, о которых я уже говорил. Каждый пожелает напечатать книгу или размножить свой портрет; мир наводнится безвкусными книгами; литература станет пошлым ремеслом, и когда тщеславие автора усугубится в его сознании пропорционально его глупости, не останется ни одного бумагомараки, который не потребовал бы выгравировать свой портрет на заглавном листе своего собрания сочинений.

Калликрат. Я вполне согласен, что большое количество книг может представлять опасность; однако надо питать глубокую признательность к тем, кто открыл секрет, позволяющий сделать их сбыт таким легким. Друзей выбирают из многих.

Эвгемер. На самом деле среди этих многих есть большое число торговцев мыслями: одни продают бредни Платона, другие — непристойности Диогена; в одной и той же лавчонке можно увидеть Гермеса Трисмегиста и Аристофана. Недавно несколько таких торговцев объединились для продажи тридцати огромных томов[34] извлечений из всего того, что когда-либо греческие и варварские философы изобрели, повторили или критиковали в области наук и искусств. Имея подобное сочинение, можно, как утверждают, обойтись без всех остальных, ибо вы все узнаете из этого резюме, начиная от способа изготовления смертоносного порошка и вплоть до способа вдевать нитку в иголку.

Калликрат. О каком смертоносном порошке вы толкуете? Уж не яд ли это какой-то, изобретенный Анитом и Мелетом для очищения Земли от философов?

Эвгемер. Нет, это блестящий физический опыт, произведенный неким священником, который сам не разобрался во всей его тонкости: доведенный до степени искусства, этот опыт в совершенстве имитирует гром и молнию. Кроме того, он имеет и гораздо более страшные результаты: порошок этот воспламеняет и разрушает даже самые мощные крепости. Если бы нашему Александру было известно это изобретение, ему не потребовалась бы его доблесть для завоевания мира. Особенно вас удивит, что это искусство всеобщего уничтожения применяется во время празднеств и для развлечений. Празднуют свадьбу государя — и делается это не под звуки арф и лир, как у греков, а при вспышках молний и ударах грома, как если бы Юпитер явился заключить в объятья Семелу, облеченный всеми атрибутами своей славы.

Калликрат. То, что вы рассказываете, приводит меня в содрогание: это совсем новый мир, где в любой момент надо быть готовым к тому, что вас истребит молния; правда, те, кто этого избегает, наслаждаются великолепным зрелищем.

Эвгемер. Если бы я в действительности собрал все, что изобрели чужеземцы новой эпохи в различное время, вы посчитали бы их гигантами, в сравнении с коими наши греки — всего лишь дети, со временем обещающие стать мужами.

В самом деле, не удивлю ли я вас, если скажу, что эти так называемые варвары сумели из простого песка сделать некий род шлифованных алмазов, имеющих более чем пять футов в высоту и ширину и отражающих все объекты лучше, чем небольшое серебряное зеркальце, посвященное Венере прекрасной Фриной в храме этой богини? Такие алмазы свободно пропускают в дома свет, защищая их в то же время от нежелательного проникновения воздуха. Сказать ли вам, до какой степени усовершенствовали они все искусства, доставляющие наслаждения нашим чувствам и способствующие усладам жизни? Поверите ли вы мне, если я вам скажу, что их столицы десятикратно большего размера и более густо населены, нежели Афины и Сиракузы, и на пространстве более чем в тридцать стадиев они заполнены великолепными произведениями искусства в разных жанрах, превосходящих все шедевры роскоши, коими славятся Сузы и Вавилон?

Но еще более вас поразит, что большинство открытий в области этих гениальных искусств было сделано как раз во времена невежества и неотесанности. Похоже, что бог дал некоторым людям инстинкт, превосходящий обычный разум, подобно тому как слоны рождаются в землях, населенных малыми обезьянами. Но постепенно разум сформировался: в результате он исследует то, что изобрел инстинкт, и создает системы; в конце концов он запутывается в аргументах — у варваров так же, как и у греков.

Калликрат. Вы всегда приводите «за» и «против» во всем том, чему вы меня обучаете.

Эвгемер. Это потому, что все на свете имеет свою хорошую и дурную стороны. Например, среди наших варваров одни обладают воспитанностью и деликатностью афинян, другие же — суеверной жестокостью скифов. Отдельные лица получили в удел хороший вкус и талант, но они воспитываются в школах, где отсутствует здравый смысл. Они начинают превосходить греков в живописи и музыке, если они и не сравнялись с ними в скульптуре. У них есть экспериментальная физика, в которой у греков не было даже элементарных познаний, но в области метафизики они иногда предаются еще большим химерам, чем Платон, Пифагор, Зороастр и Меркурий Трисмегист.

Калликрат. Я предпочел бы обсуждать метафизические проблемы с каким-нибудь галлом или касситеридцем.

Эвгемер. Коли вы выучили бы их язык, к чему привел бы ваш диспут? Люди, споря устно, никогда не приходят к согласию; один из состязающихся плохо выражает свои мысли, другой еще хуже ему отвечает; один ложный аргумент опровергается другим, еще более ложным. Поэтому-то школьные диспуты долгое время отравляли человеческий разум. Без инстинкта — этого счастливого дара, способствовавшего изобретению и усовершенствованию искусств, без опытов, проводившихся вдали от словоблудия схоластов, общество до сих пор пребывало бы в состоянии дикости.

Но в чем честные люди более всего упрекали ученых и тех, кто претендует на это звание, будь то варвары или греки, так это в стремлении выйти за пределы природы. Они вырыли глубокие пропасти, и их засыпало вырытым грунтом.

Один из них,[35] и в самом деле бывший истинным гением, исследовал, чем был бы человек без головы, которому боги даровали бы все остальное. Другой[36] употребил всю проницательность высокого ума на выяснение вопроса, какую роль играл бы человек, который из всех органов чувств имел бы один только нос. Еще один философ[37] того же высокого уровня назначил день и час, когда более не будет существовать ни людей, ни животных. Что вы хотите? Это Гераклы, играющие в бабки, но от этого они не меньше Гераклы. Три знаменитых математика острова Касситерида наглядно объяснили, каждый по-своему, как был устроен мир до потопа Девкалиона и Пирры; выводы их совершенно различны; таким образом, и расчеты их должны были быть ошибочными; однако они не исправили их и оставили людям созданный ими мир. Следовало бы лучше предоставить эту заботу богу.

А что вы скажете о человеке,[38] открывшем секрет доводить себя до такой степени экзальтации, что ему якобы было даровано точно предсказывать будущее? И все это лишь на том дивном основании, что если мы мыслим о прошлом, коего уже нет, то с таким же успехом можно мыслить о будущем, еще не наступившем!

Вы можете видеть поэтому, что я — не безвкусный поклонник чужеземцев, которых я видел, я просто отдаю им должное, как и грекам: ошибки и злоупотребления встречаются всюду; если верить Гомеру, им нет счета и на небесах. Две вещи с ужасающей силой способствуют размножению книг среди наших варваров: тщеславие и нужда. Искусство сочинительства стало ремеслом, тем более универсальным, чем больше оно доступно.

Еще совсем недавно авторами были друиды, в объемистых томах объяснявшие, каким образом преломились у Аристотеля и Платона мистические свойства ветви дуба. Ныне большое число писателей посвятили себя преобразованию империй и республик. Человек, не умеющий управляться с курятником и даже не имеющий его в своем распоряжении, берется за перо и диктует законы королевству.

Другие в своих сочинениях воспитывают юношество, дав ему предварительно внушительные образцы своим собственным поведением. Читали ли вы роман афинянина Ксенофонта о воспитании Кира?

Калликрат. Да, и признаюсь вам, у меня составилось лучшее мнение о Ксенофонте, чем о самом Кире.

Эвгемер. Ну так вот, недавно незначительный человечек — варвар вообразил, будто он создал метод воспитания государей,[39] значительно лучший, чем воспитание покорителя Вавилона.

Сначала автор — полугерманец, полугалл — объявляет, что один великий государь умолял его соизволить стать воспитателем его сына; он-де отказал в этом государю, потому что никогда не станет наставником. Но тут же он нам сообщает, что является наставником некоего знатного юноши. И знаете ли, какой урок преподает он своему ученику? Он делает из него подмастерье столяра; он сопровождает его в б… Он убеждает его в том, что принц, вельможа, должен жениться на дочери палача, если у него будут для этого личные основания. Наконец, он ему говорит, что гораздо мудрее убить своего врага, чем вступить с ним в честный бой.