Куратор - Оуэн Кинг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Роберт снова дал себе слово написать родителям – дело, которое он откладывал уже несколько месяцев, – и изложить в письме свои взгляды и как все вот-вот изменится к лучшему.
– Не, он как на иголках, просто держит лицо, – отозвался Ван Гур, тоже прикурив сигарету. Сунув ее в один угол рта, он выпустил сизый дым из другого. – Кроссли с ним любезничает, чтобы разговорить. Сразу видно, он надеется выйти сухим из воды. Вот увидите, все его благодушие сразу пропадет, когда его потащат на виселицу. Готов спорить, в люк он пролетит с визгом.
– Я с нетерпением жду, когда его признание будет публично зачитано в суде, – сказал Роберт.
– О да. Тогда мы все повеселимся.
Роберт почувствовал, что недооценивал сержанта. А ведь переворот организовывался как раз для того, чтобы дать пробиться наверх таким людям, как Ван Гур, неотесанным, но неглупым, в каком-то смысле его собратьям. Роберту захотелось как-то это выразить, и он не придумал ничего лучше, чем сказать:
– Вы не стесняйтесь обращаться, я всегда рад помочь. Даже с личной корреспонденцией, если у вас возникнет необходимость. Вы мне либо продиктуете, либо обрисуете в общих чертах, что вы хотите сказать, а остальное я беру на себя.
Сержант кашлянул.
– Как мило с вашей стороны, лейтенант.
Ван Гур покачивался на каблуках сапог, потирая большим пальцем изумруд в своей запонке. Так делать не годится – для этого берут мягкую ткань, но Роберт не стал указывать на это сержанту, сочтя подобное замечание неэтичным. Он предположил, что запонки достались Ван Гуру от отца, а может, и от деда – драгоценное наследство, и весь род Ван Гуров, один безобразный коротышка за другим, терли изумруд большим пальцем, создавая историю жирных пятен. В этом Роберту чудилось своеобразное достоинство – мощное давление грубых пальцев простых людей на маленький камушек. Несмотря на то что он ничего не сказал, Роберт вдруг почувствовал себя так, словно ему следует извиниться.
Образ отца у кромки поля, кивавшего батракам и издававшего конфузливое покашливание, пришел ему на память. Торопясь прогнать эту ассоциацию, Роберт сказал:
– Если вам понадобится починить сапоги, я уверен, что Дора – девушка, которую я вам представил и которой вы помогли, наша соратница, – о вас позаботится. Я уверен, она будет только рада.
– Починить мои сапоги? – Ван Гур, помедлив, кивнул, улыбнулся и затушил окурок о бедро тигра. – А-а… Очень любезно с вашей стороны, сэр.
В следующее мгновенье лейтенант смутно почуял некое недопонимание. Неужели Ван Гур решил, что он, Роберт, предлагает ему Дору? Мысль была омерзительной, но Роберт не знал, как проверить свою догадку, не оскорбив сержанта.
По брусчатке зацокали копыта, и на площадь въехали двое солдат.
Ван Гур резко свистнул и зашагал им навстречу. Роберт двинулся за ним, пробираясь между спящими. Споткнувшись о кого-то, он не удержался на ногах. Пока лейтенант извинялся перед полупьяным, не до конца проснувшимся солдатом, поперек которого упал, сержант Ван Гур уже оглушительно орал дежурному будить генерала.
Солдаты привезли новость о том, что недобитые королевские войска, бежавшие в гористые районы к северу от города, перекрыли Великий Тракт и подожгли почтовый дилижанс. Сил у них имелось не так много, но сопротивление обещало быть ожесточенным.
– Хватит еще боев на нашу долю? – спросил Роберт у сержанта.
– А как же, еще как хватит, сэр, – отозвался Ван Гур.
Он побежал трусцой, не дожидаясь ответа Роберта, который ради духа товарищества решился наступить на горло своей совести.
Δ
Только к полудню Ван Гур вспомнил о кучере во фраке. Да и то сказать, за все утро не присел, разнося сообщения. Отряд кавалерии и несколько пушек были откомандированы задать жару позициям противника. Простая математика показывала, что Кроссли легко одолеет жидкий арьергард свергнутого правительства, если дойдет до вооруженного противостояния, однако, если дать врагу закрепиться, схватка может оказаться кровопролитной. Генерал уже получил сообщение противной стороны; планировались переговоры о капитуляции.
Сержант мечтал только об одном – выпить и завалиться на свою походную кровать, когда вспомнил о чертовом кучере. Тот таскал чемоданы в вестховерскую карету, когда министра финансов арестовали, вот солдаты и привели его для допроса, хотя все понимали, что он никто и звать его никак. Ван Гур надеялся, что кучер проявил смекалку и дал дёру.
Но не тут-то было.
Ван Гур нашел его уже проснувшимся все на той же скамье у кабинета главного судьи.
– Я рассказал о Вестховере все что знаю, то есть ничего. Я на него работал. Мне здесь теперь целый год сидеть? – сварливо спросил кучер.
– Ты будешь сидеть там, где я тебя посажу, – отрубил сержант.
Кучер шмыгнул носом. Он поднял руку и поправил свой дурацкий шарф, который свешивался с его дурацкого цилиндра, но благоразумно промолчал.
Ван Гур зашел в пафосный богатый кабинет и сел за стол писать донесение. Затем он перечитал написанное, шевеля губами, вывел адрес на обратной стороне, сложил листок и запечатал бордовой печатью судьи. Он отлично умел писать, что бы ни возомнил себе этот чертов «лейтенант».
Сержант Ван Гур даже всхрапнул от смеха. До вчерашнего вечера он думал, что нет на свете человека, который вызовет у него больше отвращения, чем министр финансов, который раскололся до пупа, лишь бы сохранить себе жизнь, и держался так, будто он по-прежнему у власти, словно никто не знал, какой он двинутый разложенец, у которого в спальне все шкафы набиты костями животных.
(Когда их отправили в особняк министра искать документы, учетные книги – все, где могли оказаться записи о преступлениях Короны, Ван Гур лично выдернул первый ящик бюро – и невольно отскочил: костей оказалось так много, что штук двадцать выпали и разлетелись по полу. Все, кто случился рядом, засмеялись.
– Да пошли вы, – огрызнулся сержант. – Поглядим, как вы сами наткнетесь на ящик с объедками вампира!
Все пять ящиков бюро оказались набиты костями, и Ван Гуру не давало покоя не столько их количество, сколько то, что кости выглядели идеально чистыми, совсем белыми. Как министр вообще находил время грабить страну? Он каждую свободную минуту должен был посвящать вывариванию бедных тварей.
