Парадокс одиночества. Глобальное исследование нарастающей разобщенности человечества и ее последствий - Норина Герц

покинутой самопровозглашенной элитой», такие тщательно подобранные сообщения вполне могут быть заманчивыми. А реальность такова, что многие были забыты на десятилетия, поскольку за неолиберальным капитализмом и деиндустриализацией последовал финансовый кризис 2008 года и последующая рецессия в сочетании с политикой жесткой экономии. В совокупности они понесли асимметричные экономические потери: среди тех, кто чувствовал, что они страдают больше всего, были мужчины с более низкой квалификацией – целевой рынок для правых популистов.

Одиночество и потеря статуса и уважения

Многие популистские лидеры понимают и другое: одиночество – это не только чувство забытости, социальной изоляции или лишения голоса, но и чувство утраты. Конечно же потеря сообщества. Также потеря экономической безопасности. Но также в решающей степени потеря социального положения. Помните определение Арендт об одиноких как о тех, кому «нет места в обществе»? И социальное положение неразрывно связано, особенно для мужчин, с товариществом, гордостью и статусом, которые приходят не только с работой, но и с достойной работой со своей историей, взаимопомощью и целью. Действительно, в риторике Трампа «Сделать Америку снова великой» имеется в виду восстановление старого мирового порядка, в котором традиционные отрасли промышленности находятся в центре районов, обеспечивая занятость, которая создает как мощное чувство собственного достоинства, так и сильное чувство общности. Помните его часто повторяемое обещание вернуть «наших великих шахтеров к работе»? В мире, в котором «я произвожу, следовательно, я существую», в котором постыдно быть безработным или иметь работу с низким статусом, особенно приветствуется перспектива возрождения сообщества и восстановления социального положения.

Поэтому неудивительно, что обещания Трампа так понравились железнодорожникам, таким как Терри, который сетовал на то, что «раньше мы гордились работой на железной дороге, гордились тем, что мы сделали, а теперь никто не гордится». Или Гэри, который записал список заводов в своей области, которые были закрыты в последние годы (будь то стекольный завод Libbey-Owens-Ford, Union Carbide, True Temper или военно-морской артиллерийский завод недалеко от его родного города Южного Чарльстона), заводов, которые производили разные вещи. Далее Гэри объяснил, что, хотя «есть и другие рабочие места, которые можно получить… работа в сети быстрого питания, продуктовом магазине или в супермаркете Walmart – все это низкооплачиваемая работа».

Вопрос о том, неизбежно ли на таких работах платят меньше, чем на старых фабричных работах, остается спорным. Но дело не только в том, что эти «новые» рабочие места низкооплачиваемые. Более серьезная проблема заключается в том, что это работа, которая считается принижающей социальный статус и положение, работа, при которой человек, возможно, не гордится тем, что занимается ею. Еще до того, как пандемия коронавируса привела к резкому росту безработицы, такие

«работы с низким статусом» были единственным, что предлагалось все большему числу людей, особенно в бывших производственных центрах и деиндустриальных регионах.

Низкие показатели безработицы скрыли это, тем самым замаскировав неудовлетворенность и недовольство, которые прятались за статистикой.

Социологи Ноам Гидрон и Питер А. Холл считают, что именно чувство приниженного статуса, возможно, даже больше, чем заработок как таковой, лежит в основе того, почему так много белых мужчин из рабочего класса, в особенности такие, как Гэри, Расти, Терри или Эрик, повернулись в последние годы к правым популистам. В статье 2017 года, в которой они проанализировали взаимосвязь между чувством потери социального положения и предпочтениями при голосовании в двенадцати развитых демократиях в период с 1987 по 2013 год, они обнаружили, что белые мужчины без высшего образования, которые чувствовали, что им не хватает социального статуса – или из-за низкого качества работы, доступной им, или потому, что у них не было работы, или потому, что они чувствовали, что их положение ухудшилось из-за повышения статуса лиц с высшим образованием, небелых и женщин – значительно чаще голосовали за правые популистские партии, чем те, кто не ощущал ухудшения положения своего статуса. За это такие партии обещали им уважение и восстановление статуса.

Как заявил Дональд Трамп во время предвыборной кампании в 2016 году: «Хотя мой оппонент клевещет на вас как на прискорбных и неисправимых, я называю вас трудолюбивыми американскими патриотами, которые любят свою страну и хотят лучшего будущего для всего нашего народа. Вы… солдаты и матросы, плотники и сварщики… Вы американцы, и вы имеете право на правительство, которое чтит вас, лелеет и защищает вас. Каждый американец имеет право на достойное и уважительное обращение в нашей стране».

Возвращаясь к этой теме в 2020 году, Трамп снова решил активизировать свою базу, апеллируя к их стремлению к статусу и самоуважению: «Гордые граждане, подобные вам, помогли построить эту страну», – написал бывший президент в Twitter в октябре 2020 года, продолжая: «И вместе мы вернем нашу страну. Мы вернем власть вам, американскому народу».

Торговля сообществом

Есть еще кое-что, что предлагают популисты: принадлежность. Для кадров, утративших не только статус, но и ту общность, которую до сих пор обеспечивала их работа и их профсоюзы, и которые были несоразмерно изолированы и лишены социальных связей, это также было чрезвычайно важно. Потеря «братства», когда он и его коллеги-инженеры столкнулись друг с другом из-за малого количества рабочих мест, была тем, помимо всего прочего, что Расти особенно оплакивал.

Именно в эту пустоту общности и взаимности популисты вроде Трампа так успешно и целеустремленно шагнули со своим собственным очень ясным и ярким взглядом на принадлежность.

Подумайте о митингах Трампа, которые были основным продуктом его деятельности на протяжении всей его политической карьеры, не только до того, как он стал президентом, но и после, насчитывая почти семьдесят за первые три года его президентского срока – он продолжал проводить их даже в разгар пандемии. Хотя, конечно, митинги проводят и другие американские политики, митинги Трампа были качественно иными. Они привлекали людей не только как политические демонстрации, но и как массовые общественные ритуалы, на которых люди чувствовали себя частью товарищества. Они были семейным делом, на которое регулярно затягивало три поколения: матерей и сыновей, бабушек и дедушек. В отличие от митингов его политических соперников, где люди обычно появлялись в своей повседневной одежде, на митингах Трампа вы видели море одетых в красное людей в одинаковых шляпах, со значками и футболками с надписью «Make America Great Again» (Сделаем Америку снова великой). Повторяющиеся плейлисты («Гордимся быть американцами», иногда на повторе) означали, что люди могли подпевать знакомой музыке, поскольку она заполняла фон патриотическими мантрами. Одни и те же скандирования и аплодисменты означали, что каждый член аудитории чувствовал себя синхронно с тысячами других. В то время как предвыборные митинги Хиллари Клинтон были серьезными и некоторые могли бы назвать их вполне скучными, а действия Байдена были