Парадокс одиночества. Глобальное исследование нарастающей разобщенности человечества и ее последствий - Норина Герц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эта та ситуация в которой мы сегодня находимся. Узы, связывающие нас друг с другом и с государством, ослабли в этот Одинокий Век, потому что все больше людей чувствуют себя изолированными и отчужденными, оторванными как от своих сограждан, так и от ведущих политиков, которые, по их мнению, не слушают их или не заботятся об их интересах.
Несмотря на то, что это было просто тенденцией в течение некоторого времени, опасность заключается в том, что пандемия усугубит это. Экономические трудности могут привести к более глубокому разочарованию в наших политических лидерах, особенно если они воспринимаются как несправедливые, в то время как страх риска заразиться COVID-19 заставляет многих из нас опасаться наших сограждан как на глубоко инстинктивном, так на и физическом уровне.
Это должно беспокоить всех нас, потому что, как мы видели в последнее время,
такие условия создают благодатную почву для эксплуатации ее политиками, стремящимися к крайностям, популистами, тонко чувствующими недовольство людей и стремящимися использовать его для политической выгоды.
Под «популистами» я подразумеваю политиков, которые открыто противопоставляют «народ», который, по их утверждениям, они не просто представляют, но и единственные обладают способностью делать это экономической, политической или культурной «элите», которую они обычно демонизируют; эта «элита» часто включает в себя ключевые институты, которые объединяют законное и толерантное общество, будь то парламент, судебная система или свободная пресса. В частности, в случае правых популистов их риторика обычно подчеркивает культурные различия и важность национальной идентичности, часто изображая их нацию как страну, находящуюся под угрозой «вторжения» иммигрантов или представителей других национальностей или религий. Поступая так, они представляют очень серьезную угрозу сплоченному обществу, в котором существует уважение к институтам и нормам, которые нас связывают, а также культуре терпимости, понимания и справедливости. Они стремятся разделить общество, а не объединить его, и готовы разжигать расовую, религиозную и этническую напряженность, если это соответствует их целям. Одинокие люди, тревожные и недоверчивые, отчаянно нуждающиеся в принадлежности, но постоянно «видящие змей», являются их идеальной – и наиболее уязвимой – аудиторией.
Одиночество и политика нетерпимости
Ханна Арендт первой написала о связи между одиночеством и политикой нетерпимости. Один из титанов интеллектуальной мысли двадцатого века, Ханна Арендт выросла в немецком городе Кёнигсберге (ныне Калининград в России), городе одного из ее величайших философских вдохновителей, Иммануила Канта. В то время как жизнь Канта отличалась крайней укорененностью – он никогда не покидал родного города, и, как гласит популярная легенда, горожане Кёнигсберга сверяли часы по его неизменно регулярным прогулкам, – жизнь Арендт была жизнью изгнания и лишений.
Ее родители были ассимилированными евреями. «Слово “еврей” никогда не упоминалось дома», – вспоминала она позже, но растущая волна антисемитских преследований в Германии быстро заставила ее осознать свою религиозную принадлежность. Переломным стал 1933 год: год пожара Рейхстага и захвата власти Гитлером. Арендт жила в Берлине, предлагая свою квартиру в качестве убежища для оппозиционеров Гитлера и проводя нелегальные исследования для Немецкой сионистской организации о масштабах официального антисемитизма. Гестапо стало известно о ее деятельности и Арендт с ее матерью заключили в тюрьму на восемь дней. После освобождения в ожидании суда, несмотря на отсутствие законных проездных документов, они вдвоем бежали из Германии; сначала в Прагу через леса Рудных гор и сочувствющую немецкую семью, чей дом пересекала граница; затем в Женеву через друга семьи социалиста, работавшего в Лиге Наций. Арендт, теперь не имеющая гражданства, затем отправилась в Париж, где прожила семь лет как «беженка без документов».
Когда нацисты вторглись во Францию в 1940 году, Арендт разлучили с ее мужем Генрихом Блюхером, активистом, также бежавшим из гитлеровской Германии, и отправили в печально известный лагерь для интернированных Гюрс на юге Франции. В хаосе поражения Франции она сбежала и воссоединилась со своим мужем в маленьком городке Монтобан. Затем паре удалось получить экстренную визу в США, они пересекли испанскую границу через Пиренеи, сели на поезд до Лиссабона и через три месяца наконец отплыли в Нью-Йорк в апреле 1941 года.
Это был удачный побег. Летом 1941 года Государственный департамент прекратил свою экстренную визовую программу, перекрыв еще один выходной путь для евреев, спасающихся от нацистов. За восемь лет, что Арендт прожила жизнью беглянки – жизнью без оседлости и бегства только по той причине, что она была еврейкой, – немцы попали под чары нацистского тоталитаризма.
После войны документальные свидетельства, представленные на Нюрнбергском процессе, обнажили весь ужас нацистской машины истребления. Как такое могло случиться, недоумевала Арендт? Что побуждает обычного человека участвовать или, по крайней мере, терпеть промышленно развитый план совершения геноцида? Арендт стремилась «выявить основные элементы нацизма, проследить их в прошлом и обнаружить лежащие в их основе реальные политические проблемы». В 1951 году она опубликовала культовую и неоднозначную книгу на эту тему: «Истоки тоталитаризма». Это широкий том, охватывающий рост антисемитизма, роль пропаганды и империалистический сплав расизма и бюрократии. Но в конце книги она обращается к тому, что кажется удивительным: к одиночеству. Для Арендт тоталитаризм «основан на одиночестве… которое является одним из самых радикальных и отчаянных переживаний человека». Находя своих единомышленников в тех, чья «главная характеристика… это не жестокость и узколобие, а изоляция и отсутствие нормальных социальных отношений, – она утверждает, что для тех,
«кто чувствует, что ему нет места в обществе, именно через подчинение своей индивидуальности идеологии одинокие заново открывают свое предназначение и самоуважение».
Одиночество, или «опыт полной непричастности к миру – это, – пишет она, – сущность тоталитарного правления, подготовка его палачей и жертв».
Одиночество, о котором говорит Арендт, перекликается с ключевыми аспектами моего определения: чувства маргинализации и бессилия, изоляции, исключения и лишения статуса и поддержки. И эти критерии одиночества представляют собой явную и растущую опасность здесь и сейчас, в двадцать первом веке.
Одиночество и новый век популистов
Ясно, что сегодня наш мир – это не Германия 1930-х годов. Несмотря на рост популизма во всем мире за последние несколько лет и ряд авторитарных лидеров, включая Виктора Орбана в Венгрии, Родриго Дутерте из Филиппин, Си Цзиньпина в Китае и Реджепа Тайипа Эрдогана в Турции использующих прикрытие COVID-19, чтобы еще больше укрепить свою власть и подавить свободы своих граждан, мы не переживаем повсеместного возникновения тоталитарного правления.
Однако есть предостережения из истории, которые мы не должны игнорировать. Воздействие COVID-19 заставило многих сравнить сегодняшний день с Великой депрессией 1930-х годов, когда безработица и бедность росли.
И
