Кёнигсбергские цветы - Ирина Михайловна Радова

на журнальный столик, а сама села напротив. Но мне даже не пришлось ставить пластинку. Легко и быстро я вернулась сквозь время в послевоенный Кёнигсберг.

Маленький, но очень уютный дом, в нём полная тишина, в комнате только я и Гюнтер. Марта и Ева пьют чай во дворе, иногда я слышу доносящийся оттуда смех, а потом снова тишина, перемешенная с вечерним полумраком.

С тех пор, как у меня появился «парень Миша», я стала приходить к Гюнтеру по вечерам. Теперь я могла спокойно проводить с ним несколько часов. Риск был, конечно, большой, но Миша стал для меня отличным прикрытием.

По нашей договорённости, Миша приходил за мной несколько раз в неделю. И мы шли гулять. Гуляли мы полчаса, не больше, а потом я отправлялась в дом Марты.

Конечно же, мне пришлось рассказать всё Мише, и в восторге от моего замысла он совсем не был. Но этот простой и добрый парень никак не мог выносить моих слёз, и я откровенно этим пользовалась. Я была уже не ребёнком, и понимала, что Миша не из дружеских чувств делает это для меня, но ответить ему взаимностью я не могла.

Я не сказала ему о своей влюблённости в немецкого парня. Сказала лишь, что подружилась с Мартой и её детьми, что они учат меня немецкому языку и игре на фортепьяно. Хотя никакого фортепьяно у них никогда не было. Разумеется, Миша не разделял моих увлечений, и часто грубо об этом высказывался.

– Почему именно фрицы? – говорил он, – Неужели из русских ребят никто не играет на фортепьяно. И этот их омерзительный язык, как только вспоминаю его, так сразу кровь закипает в жилах, – при этих словах глаза его вспыхивали злобой, а на шее начинали бегать желваки.

– Миша, война закончилась, помнишь? Ты сам сказал: нужно жить.

– Да, Варенька, нужно жить, но в нашем мире, а им в этом мире не место. Я понимаю твоего отца, и почему он не отпускает тебя к ним.

– Хватит, – резко оборвала я его речь, – неужели ты не понимаешь, что они ни в чём не виноваты. Эта проклятая война виновата во всём. Слышишь, это проклятая война, – чуть ли не срываясь на крик, сказала я.

Миша молчал, он знал, что спорить со мной и убеждать бесполезно. Я всё равно пойду к ним.

В тот вечер мы с Мишей прошлись совсем немного, и я убежала к Гюнтеру. Сегодня он был сам не свой. То шутил и смеялся, то впадал в какое-то оцепенение и грусть.

– Знаешь, иногда я думаю о том, что будет с нами дальше, – сказал Гюнтер, неожиданно став серьёзным.

– Зачем ты об этом думаешь? – спросила я.

– Потому что всё рано или поздно заканчивается. Заканчивается либо хорошо, либо плохо, – сказав это, он замолчал, а я увидела в его глазах нестерпимую боль.

– Ну, ещё ведь ничего не заканчивается, – сказала я, стараясь выглядеть беззаботно, но внутри у меня всё переворачивалось.

Он промолчал и задумался. Эта тишина удручала. Я не знала, что ещё сказать, все слова казались не уместными. Я понимала, что с ним что-то происходит.

– Всему своё время, – сказал он, наконец, и эта фраза повисла в воздухе. Я не понимала её. Какое ещё время? Вот оно время, здесь и сейчас наше время. И в это время надо жить, надо любить.

– Что с тобой? – наконец не выдержав, спросила я его.

– Посмотри там, – кивнул он головой в сторону стола, – там письмо.

Я взяла белый конверт, он был аккуратно вскрыт ножницами. В нём была официальная бумага с подписью и множеством печатей. Я пробежалась глазами по письму, но ничего не могла понять. Там были написаны их фамилии и имена, даты рождения, место проживания.

– Что это? – спросила я Гюнтера.

– Это постановление.

– Какое постановление? Я не понимаю.

– Постановление о депортации.

Я онемела и растерянно села на диван, письмо медленно сползло с моих колен на пол.

«Как? Как же это возможно?» – только и крутилось у меня в голове.

– Когда? – еле выдавила я из себя. Слёзы, которые мне так не хотелось ему показывать, предательски скатывались по моим щекам.

– Пока не известно. Они не дали нам срок. Уверены, что получив бумагу, мы уберёмся сами.

– И как же теперь? Что же теперь? – только и сказала я.

– Мама решила, что мы никуда не уедем, пока не придут выселять. Сроки ведь не указаны, так что, по сути, мы не нарушаем. Ведь собираться мы можем долго, – усмехнулся он со злобой.

– Может Марте снова попросить… Может в ваше положение войдут и вас оставят… Ведь раньше…

– Нет. Мама больше не будет никого просить, – холодно перебил он меня.

Я не знала, что ещё сказать. И, впервые за всё это время, я задумалась о будущем. Что же будет, если они уедут? Что будет со мной, если уедет он?

– А могу я поехать с вами? – выпалила я, сама от себя этого не ожидая.

– Ты с ума сошла, Варя, – со злостью в голосе ответил Гюнтер, – Хочешь быть там так же, как мы здесь? Чужой, изгоем. И ты же понимаешь, что я не смогу тебя защитить, уберечь… О поездке с нами и речи быть не может, я никогда этого не допущу… Возможно, я и сам никуда не поеду.

После этих слов мне стало страшно. Если им нужно уехать, то пусть лучше они все вместе уедут, и все вместе приедут в назначенное место. Обязательно вместе.

– Пока ещё мы здесь, и никуда не уехали, а значит, не будем больше говорить об этом, – сказал он, – Я расстроил тебя, Варя. Извини меня, пожалуйста. Ты должна знать. Ты стала частью нашей семьи, а значит, ты должна была это узнать.

Видение прервалось. Я сидела словно в густом белом тумане, обволакивающем меня со всех сторон. Всё ещё были слышны голоса, но я уже не различала слов. Я снова была в своей квартире, на своём диване.

Спала я очень скверно. Мысли были о нём, о его депортации, о том, насколько судьба жестоко играет с людьми.

А утром, едва поднявшись, я позвонила на работу и сказала начальнику, что плохо себя чувствую, потому на работу прийти не смогу. После, я выпила чашку крепкого кофе, натянула старые синие джинсы и чёрную водолазку, и побежала к моей знакомой цветочнице.

Я не могла ни минуты медлить. Слишком много было вопросов. И мне почему-то казалось, что у меня очень мало времени, чтобы успеть получить на них ответы.

Глава 19

– И вы никогда больше не говорили с ними о депортации? – с ходу выпалила я при встрече со старухой.

– Здравствуй, Аня,– улыбнувшись, сказал она.

– Здравствуйте, простите, я сама не своя. Мне нужно много узнать.

– Ты узнаешь всё, что следует, – не прекращая улыбаться, ответила мне старуха. Эта её