Перегон - Игорь Сапожков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Время шло, одно поколение сменялось другим, уже давно пленные французы, мирно спали на деревенском кладбище Ла Морт. Уже состарились их дети, но внуки и правнуки всё так же бегло болтали по-французски, напевали под балалайку песенку про Авиньонский Мост, устраивали спектакли, пили туземное полусладкое, закусывая его паштетом из гусиной печёнки. Они давно уже носили русские имена, сохранив при этом французские фамилии, среди них встречались Демьян Ла Кротте, Фома Кретьен или Капитон Вандерпют.
Большевицкую Революцию французы встретили настороженно, видимо сработало что-то на генном уровне. На общем собрании большинством голосов они решили придерживаться нейтралитета. Против принятого решения проголосовал кузнец Прохор Д’Жюр. Взяв слово он очень эмоционально призывал к объединению в колхоз. Дальше лозунгов дело не пошло, кузнец так и не смог толком объяснить преимуществ коллективного хозяйства. Вобщем французы не выказывали особой радости от надвигающихся перемен. Вскоре присланный губкомом военно-партийный отряд ЧОН,[7] отобрал у них все излишки продовольствия — вино и паштет, и пригрозив частным собственникам «крайними мерами» весело ускакал в город. Когда пыль улеглась, авиньонцы, понимая что выход из сложившейся ситуации только один, решили объединиться в колхоз. Председателем единогласно выбрали Д’Жюра, колхоз не колеблясь назвали «Commune de Paris», над кузней натянули кумачовый транспарант «Отречёмся от старого мира!»
Наступившую зиму продержались — из оставшегося после производства вина жмыха сделали масло и съели спрятанных от солдат гусей. Весной по указанию губкома, дружно вырубили виноградники и посадили картошку. Она даже не взошла. Прибывшие за продналогом красноармейцы, чтобы не уезжать с пустыми руками, увезли с собой испуганного и голодного председателя. Прошло ещё несколько лет, слабенького урожая картошки едва хватало, чтобы не голодать. Кроме того колхозники заготавливали с лета грибы, ягоды, берёзовый сок, охотились на диких кабанов, когда было совсем голодно кормились легендами про Братца-Якова и Весёлую Пастушку, вобщем кое-как выживали.
В 1924 году, когда Советский Союз установил дипломатические отношения с Францией, из Нового Авиньона в Москву отправилась группа колхозников. Мсье Жан Эрбетт, посол республики пришёл в восторг от услышанной истории. Он угостил ходоков сухим Шатонэф дю Пеп девятнадцатого года, рокфором и гусиным паштетом, приготовленным посольским поваром. За десертом русские французы попросили посла, помочь им с отъездом на историческую Родину. Эрберт обещал сделать всё возможное. Но новоавиньонцам не суждено было увидеть Францию. После их визита в Москву у них начались неприятнисти. В «Commune de Paris» прибыла правительственная комиссия, целью которой было разобраться в причинах побудивших советских граждан покинуть Родину. Выводы комиссии были неутешительными: в колхозе процветает антисоветчина и ведётся деятельность, направленная на подрыв государственного строя. Всех мужчин старше тридцати быстренько арестовали и после выездного суда расстелили, как франко-бельгийских шпионов, женщин переселили в Карелию, детей рассовали по детским домам.
После войны, разбросанные «от Москвы до самых до окраин» выжившие французы стали возвращаться в Новый Авиньон. Первым делом они навели порядок на кладбище и вычистили винные погреба. К шестидесятым годам в деревне было уже сорок дворов. Но вот виноград больше не приживался, в округе тепеть пользовался спросом самогон «Гильотиновка», изготовленный из перебродившего берёзового сока. Секрет паштета был навсегда утерян, а вкус почти забыт, если о нём и вспоминали то всегда с оглядкой и шёпотом. Старики умирали, молодёжь переезжала в близлежащий Ярославль. Вот и рядовой Тимофей Лавилль, домой не собирался. Он по-собачьи махнул головой, будто вытряхивая из неё мысли о доме, затем неспешно смазал разобранные части Калашникова, ловко собрал автомат, снял с предохранителя и передёрнув затвор, послал верхнюю пулю магазина в патронник.
* * *Саша сидел на корточках рядом с Мамонтом и поил его водой из фляги. Фадей набивал солдатские вещмешки одеялами и сухими пайками. В дальнем углу караулки, на полу лежал крепко связанный и оглушённый Косорот.
— Ты всё запомнил, Саша? — вор почти шептал, каждое слово давалось ему с трудом.
— Да… Но всё же я думаю вам нужно срываться с нами…
— Уговаривая меня ты теряешь время, которого у тебя в и так обрез, — голос вора чуть дрогнул, — мне кажется у меня инфаркт, сердце горит и трудно двигаться… Мамонт замолчал и закрыл глаза. Немного отдохнув, он продолжил:
— Ещё раз прошу тебя, делай всё так, как я сказал. Малейшее отклонение от плана и вы все дубари…
Преодолевая боль он протянул Саше твёрдую холодную ладонь:
— Помнишь, как там у самураев: никогда не начинай драку, но всегда её заканчивай, — Мамонт улыбнулся уголками губ, — прощай, сынок…
— Я всё сделаю… — Саша запнулся, болезненная судорога резко сдавила его горло, он внезапно почувствовал, что теряет близкого человека.
Между тем Фадей сложил у двери плотно набитые вещмешки и стал заталкивать в один из них, подвернувшуюся под руку аптечку. Ещё раз бегло оглядев всё вокруг, он перекинул через плечо снятый с Косорота ремень с кобурой и подошёл к Саше. Вместе, они осторожно усадили вора на табурет возле зарешеченного окна. У двери Саша оглянулся. Мамонт кивнул ему и закрыл глаза, потом несколько раз порывисто вздохнул и облокотился спиной на стальное рёбро вагона…
* * *Самсонова разбудил тревожный стук в дверь. Он открыл глаза и сразу посмотрел на светящиеся стрелки командирских часов.
— Товарищ капитан! Пожар…
Офицер несколько раз кашлянул чтобы прочистить горло.
— Что случилось Конюхов?
— Прачечная горит…
— Жилкявичус знает? Он там?
— Так точно! И Камень тоже там…
Пружинисто вскочив с кушетки, он застегнул китель, достал из сейфа кобуру с пистолетом и приладил её на ремень. Затем он налил из графина пол стакана воды, выпил её одним глотком и шагнул к двери. Перед тем как выйти из кабинета, он взглянул в зеркало, недовольно провёл тыльной стороной ладони по выросшей за ночь щетине и нервным движением выключил свет.
— Лавилль со мной, Конюхов остаёшься за старшего смены.
В тушении пожара принимал участие весь свободный от нарядов личный состав. Даже здесь, в самой голове состава, чувствовался едкий запах гари.
Войдя в вагон караулки Самсонов неожиданно сбавил темп и жестом показал солдату остановиться.