Золотые уколы смерти - Ольга Экстер

— Успокойся, девочка моя. Тут ничего не попишешь, раз он такой вот… Нас уже знаешь как взгрели за это в министерстве, хотя что мы могли поделать? Его ведь не спеленаешь и силком, в чемодане, через границу не перетащишь. Времена не те: свобода, демократия…

— Но как он мог, как он мог, Олег Павлович!

Роксана уткнулась в плечо Рощина, продолжая рыдать. Тот нервно кусал губы, отчаянно жалея свою воспитанницу и не зная, чем ей помочь.

— Милая моя, не убивайся ты так из-за него. Если уж такой человек… гнилой внутри… ты бы все равно с ним обожглась.

— Нет, он со мной другим бы стал.

— Да брось ты. Черного кобеля, как говорится, не отмоешь добела. Забудь про него, ты сильная, талантливая, на следующем чемпионате утрешь нос и этой Ненси, и Крутову. Тренироваться надо больше, и вся дурь из башки вылетит. А парня стоящего мы тебе подыщем. Вон, обрати внимание, как Алешка Мизинов из сборной на тебя смотрит! На руках будет носить.

Роксана всхлипнула:

— Один уже поносил да бросил.

— Ну и черт с ним! Забудь, я говорю. Иди сейчас домой, пореви там от души, выпей чуть-чуть — и к черту его. Отрежь раз и навсегда. А завтра чтоб была на тренировке как штык.

Но ни завтра, ни послезавтра в спортзале Роксана не появилась. После разговора с тренером она доплелась, как во сне, до дому. Там в отсутствие матери вытащила из бара бутылку коньяка и, перебирая их со Славиком фотографии, плача, почти всю бутылку выпила. Затем свалилась на диван и забылась тяжелым сном.

Наутро девушка выслушала нравоучения Ашур и, когда та ушла на работу, допила вчерашний коньяк, чтобы снять ноющую головную боль, и сжевала дольку лимона. Физически полегчало, но…

Роксана с каким-то внутренним для себя ужасом осознала, что больше не хочет жить. Совсем. Никак. Пустота позади, впереди, в голове, в сердце. И заполнить ее нечем, да и не хочется. Даже мысль взять в руки рапиру казалась ей странной, смешной, неуместной.

Вспомнив, как это описывается в книгах, девушка, с ее-то характером, не стала долго раздумывать. Она достала из бара еще одну бутылку, в несколько глотков выпила почти целый стакан коньяку. Безразличие и туман в голове помогали ей действовать механически.

Она наполнила ванну теплой водой, раздевшись, залезла туда. Полежала какое-то время, полуприкрыв глаза. Затем взяла с полочки бритвенное лезвие и, до крови закусив губу, полоснула себе по вене левой руки. Перехватив лезвие, полоснула по правой. Совсем не чувствуя боли, а, наоборот, какое-то необъяснимое облегчение, опустила руки в теплую воду и совсем закрыла глаза.

Тихое журчание воды… круги красного цвета, плывущие перед глазами… Роксана медленно куда-то погружалась, в некую бездонную глубину, и ей было так спокойно, так хорошо…

Очнулась она с перебинтованными запястьями в своей кровати. В кресле сидела мать, бледная как мел, и глазами, полными ужаса и тоски, смотрела на дочь.

— Господи, мама! Что со мной?

— Ой ты, горе мое, горе, — вдруг запричитала Ашур и упала на колени перед кроватью, — и зачем же ты это сделала?!

Ощущая необыкновенную слабость в теле, когда даже голову трудно оторвать от подушки, с молочной пеленой перед глазами, Роксана памяти все же не потеряла — она ясно вспомнила, что делала в ванной…

— Ну почему, мама?

— Что, доченька?

— Зачем меня спасли, зачем это сделали?

— Ты с ума сошла! Что же из-за этого подонка жизни себя лишать! Не о себе, хоть обо мне подумай: как я без тебя одна тут была бы?

Роксане стало стыдно за свою черствость. Она слабо улыбнулась:

— Прости меня. Я, мама, просто не хочу жить больше, незачем…

Ашур вскочила и чуть не закричала:

— Так неужели жить надо только чтоб спать с этими козлами? А дети, а родители? Ты точно рехнулась, дочка. Тебя вон, пока откачивали, уже на учет к психиатру автоматически записали.

— Мам, лучше скажи, почему меня спасли?

— Слава Богу, мне надо было забежать домой за деньгами. Слышу — вода из ванны на пол льется, бутылка на столе… Хорошо хоть ты щеколду забыла в ванной закрыть. Я чуть с ума не сошла, «скорую» вызвала. Они вовремя приехали, сумели кровь остановить. Сказали, мол, хорошо, что ты неграмотно порезалась, иначе кровь почти невозможно остановить… Вот. Ну записали все, велели от тебя не отходить ни на минуту, чтоб рецидива не было. Лекарства всякие восстанавливающие велели принимать.

Роксана безучастно слушала, а в мозгу ее билась одна мысль: «Ну почему так нелепо все вышло, почему мне не дали довести начатое до конца?»

Несколько дней она провела в постели. Мать пичкала девушку всякими деликатесами, но аппетита у нее не было. Большую часть времени Роксана тупо смотрела в потолок. Только однажды у нее наблюдалось подобное состояние: когда переживала несчастную влюбленность в своего первого тренера. Но в сравнении с теперешним все тогдашнее казалось милым наивным капризом подростка. А теперь была настоящая катастрофа, крушение «Титаника» от айсберга по имени Вячеслав.

Даже когда Роксана начала передвигаться по квартире, мать не отходила от нее ни на шаг. Когда же ей приходилось отлучаться по какой-либо необходимости, она звала своих или дочкиных подруг, чтобы они на время заменили ее.

Так прошел месяц. Ни о каких тренировках Роксана и не помышляла. Что-то выключилось у нее в голове, в душе, как будто тумблер некий особый щелкнул. Она даже попросила убрать с глаз долой свою любимую рапиру, висевшую обычно на стене над кроватью.

Как ни уговаривал ее вернуться несколько раз заходивший Рощин, она только твердила: «Нет, ни за что!» И тренеру приходилось откланиваться, сокрушенно вздыхая.

Однажды, случайно подойдя в материной комнате к ее ночному столику, она увидела лежащий на нем большой красочный конверт. На нем было написано имя Роксаны.

Девушка распечатала письмо, заперлась от матери в туалете и стала читать.

«Дорогая! Прости меня за все случившееся. Я понимаю, что причинил тебе сильную боль, душевную травму, может быть, невыносимую. Поверь, мне тоже тяжело, я чувствую себя негодяем по отношению к тебе. Нам было очень хорошо с тобой, Роксана! Но когда речь зашла о свадьбе всерьез, я испугался и понял, что целоваться и спать вместе — это одно дело, а жить семейной жизнью — совсем другое. Тем более когда мы оба делаем успешную спортивную карьеру.

Сказать же тебе открыто я не мог, боялся, и в этом моя огромная вина перед тобой. Я предпочел найти удобный предлог… И вот он попался. Может быть, перед Богом меня оправдывает только любовь — я действительно искренне влюбился в Ненси, иначе еще подумал бы насчет того, стоит ли мне оставаться в Америке. Все-таки без родины тяжело, без близких и друзей.

Я, конечно, буду прилетать в Россию, мы, очевидно, не раз встретимся на соревнованиях. Но уверен, нам не стоит пытаться возобновить отношения. К тому же мы с Ненси уже обвенчались. Прости меня».

Роксана выронила письмо из рук. Как сомнамбула она добралась до шкафа с одеждой. Мать за ней в последнее время следила уже не так пристально, видя, что дочь успокоилась и вряд ли решится на повтор. Поэтому девушке удалось беспрепятственно вынести из ее комнаты ножницы. После чего она с тупой методичностью стала резать на ленты разложенное на кровати сногсшибательное свадебное платье. При этом в голове у нее навязчиво вертелось; «И платье сшила белое, когда цвели сады, но что же тут поделаешь — другую встретил ты…»

Когда Ашур появилась в комнате дочери, она пришла в ужас: Роксана сидела на полу, вся, как рождественская елка, увешанная розовыми лоскутками и лентами. Она не плакала. Наоборот, тихо смеялась и что-то напевала себе под нос.

Глава 9

На следующий день на дом пришел психиатр. Он участливым тоном задавал Роксане какие-то дурацкие вопросы, девушка спокойно отвечала на них, хотя мысли ее витали далеко.

Потом на кухне врач с Ашур долго вполголоса переговаривались, затем он ушел, и со следующего дня мать начала пичкать дочку какими-то разноцветными таблетками. От них на девушку волны душевного отупения накатывали совсем уж с необыкновенной силой.

Через неделю Роксана наотрез отказалась пить эту дрянь и даже попыталась закатить матери скандал, чтобы та оставила ее в покое.

— Но ты понимаешь, дочка, что тебя могут принудительно забрать в психбольницу?

— Как это принудительно? Насколько я знаю, требуется согласие ближайших родственников. Неужели ты хочешь упрятать меня в психушку?

Ашур возмущенно всплеснула руками.

— Как ты можешь такое говорить! Я забочусь день и ночь, чтоб ты была здорова, жива. И если встанет вопрос, что для сохранения жизни и здоровья тебе надо будет лечь в больницу, — я дам свое согласие. И можешь на меня обижаться сколько угодно, мне лучше знать. А письмо от этого подлеца ты зря у меня взяла, я его специально тебе не давала, чтоб не расстраивать. Выкинь его.