Украденный голос. Гиляровский и Шаляпин - Андрей Добров

–  Вернее будет сказать – под него, – отозвался я.

–  Под?

–  Не помню, рассказывал ли я вам, Федор Иванович, что здесь, – я топнул ботинком по земле, – под этой площадью прорыты ходы и убежища для беглых каторжников и разных преступников, в которых они укрываются от полиции?

–  Да, было…

–  Я уверен, что наш убийца скрывается именно там – под землей. Иначе я бы давно знал о его существовании. Так что нам предстоит спуститься в подземелье, где даже я бывал всего один раз – да и то с местным провожатым.

–  Опасно? – спросил Шаляпин.

Я пожал плечами:

–  Вы могли бы сейчас отказаться и вернуться. Надеюсь, обратно вы пройдете без помех. Это у меня тут проблемы, а вы…

–  Поздно, – сказал Шаляпин, кивнув головой в ту сторону, откуда мы пришли.

Я быстро оглянулся. Позади нас собралась группа молчаливых оборванцев, от которой исходила явно ощущаемая угроза. Мы еще могли бы попытаться вдвоем прорваться и уйти, но пришлось бы пробираться к воротам через весь рынок, да еще и в густом тумане. А при нынешних обстоятельствах это могло означать и внезапный удар ножом, и даже пулю, прилетевшую непонятно откуда. Так что путь для отступления нам был отрезан. Впрочем, я решил хоть как-то исправить ситуацию – следовало объясниться с хитрованцами. Поэтому я шагнул вперед, успев заметить, как один из наших преследователей отвел за спину руку с зажатой в ней «финкой».

–  Слушайте меня! – как можно громче и тверже крикнул я. – Наврал вам Рудников. Я Блоху никому не сдавал. Это Рудников его арестовал по своему почину. А я собираюсь найти убийцу мальчика. И того, кто ворует голоса. Убьете меня – Блоха сгинет на каторге, а злодей останется.

Люди все так же стояли молча. Оглянувшись, я увидел в нижнем окне между досками, которыми оно было заколочено, чьи-то глаза, внимательно наблюдавшие за всей сценой.

–  А вас я не боюсь! – крикнул я, снова повернувшись к толпе. – Кто смелый – подходи, померяемся силой!

Я вытащил из кармана пятак, согнул его пальцами вдвое – трюк, уже однажды спасший мне жизнь в Самаре во времена моей молодости – и бросил под ноги собравшимся. Тот, с «финкой», быстро наклонился и поднял монету. Оборванцы сгрудились и тихо о чем-то посовещались. Наконец один из них, вероятно, заводила, крикнул мне в ответ:

–  Слушай, репортер! Мы тебя не тронем! Поклянись, что Блоху из Бутырок вытащишь, иначе не поверим. А не поверим – всё! Не ходить тебе больше по Хитровке!

–  Договорились! – ответил я. – Только вы мне помогите. Дайте мне провожатого под землю.

Они еще немного пошушукались, а потом тот, который с ножом, ответил:

–  Нет уж! Это теперь твое дело, репортер! Иди под землю сам. Господь не выдаст – свинья не съест!

–  Ну, ладно, коли так.

Они повернулись к нам спинами, и туман тут же поглотил их – мы остались одни перед входом в ночлежку.

–  Может, ну его? – спросил Шаляпин, выдохнув облегченно. – Путь свободен – они нас не задержат. Так ведь? Может, пойдем по домам?

Я повернулся к нему:

–  Федор Иванович. Опять говорю вам – возвращайтесь. Тут стало слишком опасно.

–  А вы?

–  А я теперь не могу. Я слово дал, и мне обратно нельзя.

–  Кому вы слово дали-то? – воскликнул Шаляпин. – Кучке бандитов?

Я нервно усмехнулся:

–  Так ведь слово-то мое! Мне и самому теперь будет стыдно, если я хотя бы не попробую. Иначе – вы слышали – мне сюда больше ходу не будет.

–  Да какой вам резон? И без Хитровки спокойно проживете!

–  Проживу, – кивнул я. – Прекрасно проживу. Считайте, у меня спортивный интерес. Ну так что – возвращаетесь?

Шаляпин помрачнел:

–  Владимир Алексеевич! Я вас очень прошу – никогда больше не предполагайте во мне труса. Я и сам знаю все свои грехи. Но трусости среди них пока не было. Чтобы Шаляпин струсил – такого никто никогда не скажет. И вам не позволю! – почти выкрикнул он.

Я схватил его за руку и крепко пожал ее.

–  Простите, Федор Иванович, за это искушение. Уж больно не хочется подвергать вас опасности. Но уж ежели вы решили не оставлять меня, то пойдем вдвоем. Только у меня просьба. Когда мы спустимся вниз, не отходите от меня ни на шаг.

–  А если мы потеряемся?

Я рассмеялся:

–  Тогда пойте!

–  Петь? Зачем?

–  Голос у вас громкий. Я вас по голосу отыщу.

Тут и Шаляпин заулыбался:

–  Идет!

И мы вошли в «Утюг».

Внутри нас встретили сырые облупившиеся стены, сильная вонь вареной капусты, смешанная с дровяным дымом, перегаром и запахом никогда не мытых тел. Вдалеке кричала женщина, и ей отвечал приглушенный рев мужчины. Кто-то уныло тренькал на самодельной балалайке. Плакал маленький ребенок. Старуха, скрюченная чуть не в дугу, при нашем появлении юркнула в занавешенную старым мятым ситцем дверь. Мы прошли коридором, который был освещен только чадившей керосинкой в дальнем углу.

–  Куда пойдем? – тихо спросил Шаляпин.

–  Вон туда, там живет арендатор.

Комнаты в этой ночлежке принадлежали одному или нескольким арендаторам, выкупившим их когда-то правдами или неправдами у прежних более состоятельных владельцев. Их разделили на углы – «номера». На самом деле эти «номера» были даже не углами, а лежачими местами – так, например, даже место под нарами отводили под два «номера», разделив их занавеской. Оттого в каждой комнате умещалась прорва народу, которые тут не жили, а только ночевали, проводя весь день «на промысле». Тут же находили себе пары, сходились, объединяя свои «номера», заводили детей, ссорились и умирали. Имущество покойного немедленно делилось между всеми жильцами комнаты. Арендаторы, или по-местному – «хозяева», не только собирали плату за постой – иногда силой, но и являлись поставщиками спиртного. В ночлежки, как и в иные приличные рестораны, нельзя было приходить со своей водкой – жильцы обязывались покупать ее только у «хозяина», который каждый раз пересчитывал бутылки в комнатах. И если находил лишние, не свои – немедленно выгонял провинившихся на улицу, предварительно отобрав в качестве штрафа у жильцов все имущество. Иногда при этом сильно избив несчастных. Такой строгостью нерушимо держались законы ночлежек и соблюдался интерес арендаторов, которые с нелегальной продажи спиртного получали барыша даже больше, чем от сдачи «номеров».

Мы подошли к двери под керосинкой, и я постучал. Через некоторое время послышались шаги, и дверь отворил толстый старик с красным лицом и заплывшими глазками. Неопрятная борода росла прямо из подбородка целой лопатой. Мышиного цвета волосы были всклокочены.

–  Здорово, Пахом Ильич! – кивнул я.

–  Здорово и ты, – сказал он высоким голосом, обычным у толстяков. – Чего надо?

–  Ищу я одного твоего подземного жильца.

–  Ну, ищи.

–  Покажи мне вход вниз.

Пахом поджал толстые губы и отвел глаза.

–  Не знаю ничего.

–  Да брось ты, Пахом Ильич! Ты ж небось слыхал, что я тут перед твоей дверью обещал обществу!

–  Ну слыхал. И что?

Я вздохнул и вынул из кармана пятерку.

–  Ты мне покажи – я у тебя, считай, там «номер» арендую.

Конечно, обычная арендная плата была много меньше. Пахом же был жаден до денег, как и все арендаторы. Он взял бумажку, сунул в карман и оглянулся. Заметив голову давешней старухи, торчавшей из-за занавески почти у самого пола, он погрозил ей кулаком.

Я вытащил еще рубль.

–  И дай нам свечей. Штуки четыре.

«Хозяин» ушел в свои апартаменты и вернулся со свечами.

–  Ну, пошли. Только чтобы по-быстрому.

Под лестницей был ход в полуподвальное помещение – такой узкий, что Пахом, тихо матерясь, едва в него протиснулся. Здесь было просторней, чем в комнатах наверху, но довольно сыро – не спасала даже маленькая чугунная печка с трубой, выведенной наружу. Лучик света тянулся в махорочном дыму до каменного пола, ложась на него бледным пятном. Возле печки в старом, подобранном на помойке кресле сидел детина в натянутом на уши картузе и маленьким ножиком вырезал из чурочки корявую фигурку голой женщины. Второй спал на нарах у дальней стены, повернувшись к нам спиной и влажно всхрапывая.

–  Сёмка, – позвал сидящего Пахом. – Замок отвори!

Он указал пальцем на дверь, обитую жестью в дальнем углу подвала.

Детина неспешно отряхнул колени от налипшей стружки, сложил ножик и свою «скульптуру» в одну руку, а другой достал из кармана ключ. Так же медленно встав, он подошел к двери и одной рукой ловко открыл большой амбарный замок, на который была заперта дверь. Потом открыл ее. За ней мы увидели темный прямоугольник входа в подземелье.

–  Идите, – повернулся к нам Пахом. – Тока я за вами запру. А то там шастают разные… Если этим путем вернетесь – стучите. Ребята тут у меня сторожат.

–  Спички? – спросил я у Шаляпина. Тот достал коробок, и мы зажгли свечи. На фонарь певца я не надеялся, и потому, вручив ему одну из свечей, первым нырнул в проем. Он последовал за мной. Сзади со стуком закрылась дверь, и прогремел замок.