Маргинальные любовники - Юханна Нильссон

– Что?

– Ты разговаривала сама с собой.

– Я?

Роза кивает. У Мирьи кружится голова. Нужно что-нибудь съесть. Или подышать свежим воздухом? Пойти на прогулку? Нет, остаться здесь. Что мне делать, мама? Куда пойти?

– Я пойду пройдусь, – сообщает она, поднимаясь.

Роза кивает и смотрит, как она исчезает за дверью:

– Иди погуляй, доченька.

Из-под куртки она достает спрятанную коробку конфет, которую ей утром передала медсестра. «От семьи Йенса с пожеланиями скорейшего выздоровления», – значится на открытке.

Йенс – один из двоюродных братьев Виктора и, видимо, единственный, кому на него не наплевать. Преисполненная благодарности, Роза поедает шоколад, решив, что диету можно пока отложить.

Инстинкт ведет Мирью в родильное отделение. Медсестра останавливает и спрашивает, кого она пришла навестить. Мирья кивает и бормочет что-то про старшую сестру. У медсестры нет времени расспрашивать. Она спешит к роженице. Все остальные тоже заняты, так что Мирья может свободно разгуливать по отделению, пока ноги не приводят ее в зал с новорожденными.

Они все такие хорошенькие, что Мирье становится страшно.

Что, если она разжиреет во время беременности и потом не сможет похудеть? Тогда о карьере фотомодели можно забыть. А что, если она умрет во время родов или сойдет с ума? И тогда Филиппу придется заботиться о ребенке. Разве он сможет? Да он его случайно уронит в ручей, или малыш ему надоест, и он оставит его умирать в лесу. Что, если она все-таки родит ребенка и возненавидит его? Что, если он родится уродцем или инвалидом? Что, если она будет плохой мамой? Не справится с работой и покончит с собой от отчаяния?

Мирья разворачивается и бежит обратно в папину палату, полная решимости все рассказать маме.

Но Роза спит. Лежит на раскладушке и храпит вовсю. Рядом с ней на полу полупустая коробка от конфет. Мирье хочется ее ударить, разбудить, но она без сил опускается на стул и спрашивает Бога, почему Он не дал ее ребенка какой-нибудь несчастной бесплодной семье?

Прошло две недели с тех пор, как Монс в последний раз видел безымянную девушку. Две недели, полные непрерывного и бесплодного ожидания.

Он пьет кофе, подумывая, не взять ли еще вафлю, но в этот момент за соседний стол плюхается толстяк и набрасывается на вафлю с вареньем и сливками и мороженое с шоколадным соусом. Это настолько отвратительно, что тошнота подкатывает к горлу.

Монс думает: как можно так себя распускать? Если бы я был на его месте, то не выходил бы из дома, пока не похудею или не умру.

Когда толстяк заказывает третью вафлю у любезной официантки – настоящей профессионалки: по ее лицу невозможно сказать, что она думает, – Монс поднимается из-за стола.

Толстяк (который не мог не заметить презрительные взгляды Монса) тут же видит его кривые ноги, и на лице его появляется триумфальная улыбка. Мы с тобой, дружок, в одной лодке. Надо же, а когда сидел, выглядел совсем нормальным. Ха-ха-ха!

Монс видит его ухмылку, но что он может сделать? Как защититься от этих взглядов? Поэтому он просто медленно идет прочь, стараясь меньше прихрамывать.

Он сворачивает в переулок – отчасти потому, что там прохладнее, отчасти потому, что еще не утратил надежды случайно столкнуться с ней.

Но что он сделает, если она вдруг выйдет из подъезда и увидит его? Схватит за руку? Прижмет к стене? Страстно поцелует?

Или будет стоять в надежде, что она, как та девочка на школьной дискотеке, подойдет к нему, скажет, что он милый, и поцелует его?

Вряд ли второй вариант. Стоять и ждать – значит заранее обрекать себя на разочарование, потому что жизнь – это не кино, к которому заранее можно написать сценарий.

По дороге к метро Монс берет с себя обещание. Еще неделю он позволит себе думать о ней, но не больше.

– У меня есть время в пятницу в одиннадцать, – говорит Джек.

Он у себя в приемной, и мысли его заняты тем, кто мог проникнуть ночью в его квартиру и украсть фото Эвелин и незаконченное письмо, которое он ей писал.

– Мне подходит, – отвечает Беа, сидя за столом у себя дома и втыкая иголки в фотографию Эвелин.

– Тогда до встречи.

Он даже не спросил, что ее беспокоит на этот раз.

– До свидания.

Беа еще не решила, что придумать на этот раз. Проблемы с желудком или бессонницу? Хроническую усталость или боли в спине?

Оба кладут трубку.

На самом деле Беа решила, что пора покончить с этим наваждением. Она даст ему себя обследовать, сославшись на новое недомогание, в последний раз ощутит прикосновение его рук на своей коже и скажет, что, к сожалению, больше не может быть его пациенткой, потому что переезжает.

«Б. Каталин», – записывает Джек в журнал, швыряет ручку и слышит, как она ударяется об пол.

Кто был у него дома и рылся в его вещах?

Джек в таком бешенстве, что вынужден принять успокоительное (не вызывающее привыкания – своим здоровьем Джек рисковать не стал бы. А вот пациентам он обычно выписывает вызывающий зависимость собрил. Он и сам не знает почему. Наверное, таким образом выплескивает на них свою злость).

Черт!

Джек ударяет кулаком по столу, и ваза с цветами (которые анонимный отправитель начал присылать и в приемную тоже) подпрыгивает.

Джек вынимает красные розы из вазы и швыряет в мусорную корзину. Если это дело рук Эвелин, то почему? Или это ее так называемый бойфренд решил так над ним поиздеваться? Что за абсурдное поведение? А если это кто-то другой? Но кто? И зачем ему это надо?

Я так долго не выдержу, думает он, принимая пациентов.

Я схожу с ума, думает он по дороге домой.

Что мне делать? – вопрошает Джек, принимая душ и переодеваясь, чтобы пойти ужинать в кафе. После ужина он принимает таблетку, запивает ее имбирным пивом, звонит приятелям, идет по пабам, потом в ночной клуб, где кадрит девушку, похожую на Эвелин.

Что, черт возьми, со мной происходит? – думает он, занимаясь сексом с очередной девчонкой, которая стонет под ним, воображая себя желанной и сексуальной.

На следующее утро он просыпается один в очередном отеле и закуривает сигарету. Он курит одну за одной, пока не заканчивается пачка. Ему наплевать на риск заболеть раком. Жизнь не стоит того, чтобы жить.

Мини-бар Джек уже опустошил, поэтому заказывает в номер шампанское, чтобы отпраздновать тот факт, что он наконец понял на собственном опыте, что такое депрессия.

Джек выпивает пару бокалов, делает последнюю затяжку, засыпает и просыпается от стука в дверь: уборщица робко спрашивает, можно ли ей убрать номер.

На часах одиннадцать. Джек собирает свои вещи, оплачивает номер, выходит на улицу и достает из кармана сотовый. Пять пропущенных звонков. Сегодняшние пациенты. Сейчас у него нет сил, но позже он позвонит им и извинится, сославшись на чрезвычайные обстоятельства: несчастный случай, смерть родственника или внезапную болезнь.

Эвелин.

Что, если бы он сам зашел в приемную и сказал: я умру, если Эвелин ко мне не вернется.

Поняли бы они его?

Джек бесцельно бредет по улице, не разбирая дороги. То и дело останавливается у витрин и разглядывает в стекле свое отражение, не понимая, кто он такой.

Он полное ничтожество. Одна сплошная кровавая рана.

Джек идет дальше. Ноги не слушаются его. В ушах шумит. Трудно дышать. В глазах темнеет. Джек врезается в дерево. Это приводит его в чувство.

Он делает пару шагов назад. Смотрит на дерево, не понимая, как это случилось. Оглядывается по сторонам, ловит на себе недоуменные взгляды прохожих – пьяный?

Джек спешит прочь. Ему стыдно за себя. Решает сделать последнюю попытку. Если ничего не получится, он оставит Эвелин в покое.

Через четверть часа он стоит перед рабочим столом Эвелин в ее офисе. Офис у них организован по принципу открытого пространства, что превращает каждую встречу в публичное мероприятие.

Она редактор в ежедневной газете, и сейчас ее коллеги-журналисты уставились на него поверх компьютеров. Многие из них получили букеты, которые он посылал Эвелин и которые они в свою очередь отдали теще, чтобы ее умаслить, или взяли с собой в гости, чтобы не тратить деньги на подарки.

Многим она отдала коробки шоколадных конфет и корзины с фруктами, которые он посылал ей каждую неделю.

Кто-то из них тайком читал письма, которые каждый день приходили по почте и которые она, едва проглядев (зачем она вообще их тогда вскрывает?), мнет и бросает в корзину. Да-да, они тайком рылись в мусорной корзине, а потом, спрятавшись в туалете, жадно проглатывали чужие письма, как проглотили бы бульварную газету.

Некоторые думали про себя, что неплохо быть для кого-то навязчивой страстью.

– Что тебе нужно?

Эвелин так устала, что у нее нет сил даже негодовать.

– Мне надо поговорить с тобой, – отвечает он. – Я схожу с ума. Так больше не может продолжаться.

Эвелин удивлена. Не может? Вот уж чего она не ожидала от него услышать.

– Если это очередная уловка…