Маргинальные любовники - Юханна Нильссон

Пора на обед, но сначала он звонит в цветочный магазин и просит послать двадцать пять роз Эвелин на работу. Они обещают доставить их до конца рабочего дня. Нет, на карточке ничего писать не нужно.

Покинув приемную, Джек выходит на улицу Вэстерлонггатан и проходит мимо Монса, вернувшегося после сосиски с картофельным пюре к своему месту на площади.

Уличные музыканты ему не нравятся. Они насилуют уши своей музыкой. Им наплевать на то, что иногда людям хочется побыть в тишине. Окинув Монса презрительным взглядом, Джек спешит в свой любимый ресторан, где заказывает здоровый обед: вареную треску с отварным картофелем и вареными овощами. Удивительно, как его мозг еще не размягчился от всей этой вареной еды. Он жует обед без особого удовольствия, только потому, что хочет быть в форме, если вдруг Эвелин пожелает снова до него дотронуться.

Он помнит наизусть каждый сантиметр ее тела. Нежный пушок на затылке. Кудрявые волосы. Веснушки. Родимое пятно на внутренней стороне бедра. Шрамик после операции. Сухую кожу на локтях, которые она все время забывала смазывать. Обкусанные ногти – привычка, от которой она никак не может избавиться. Места, чувствительные к щекотке. Ее запах и вкус. Звук, с которым она ломала пальцы, хотя он просил ее этого не делать. То, как она зарывалась пальцами ног в теплый песок.

– Ты выйдешь за меня замуж? – спросил он, когда они были на Мадейре.

Рассмеявшись, она откинула волосы:

– Конечно.

Счастье казалось тогда таким абсолютным и таким естественным. Откуда ему было знать, что все так просто можно разрушить.

Он заказывает двойной эспрессо, размешивает сахар, выпивает, бросает на стол сотенную бумажку и выходит из кафе.

Монс чувствует дыхание скорби, когда Джек проходит мимо и скрывается в переулке, но не успевает разобрать его лица.

Он играет еще около часа под звон монет, которые слушатели бросают на дно футляра. Иногда раздается хруст купюр. Он гадает, где она и чем занимается.

На автомате Беа ворует кошельки у ничего не подозревающих юных дам, увлеченных шопингом на верхнем этаже торгового центра. Они были так заняты отбором последних модных новинок, что даже не заметили серую мышь за своими спинами. Со своей добычей Беа скрылась в туалете на первом этаже, где вытащила из кошельков всю наличность. 328,5+ 559 + 107 + 982,5 + 54 + 170. Итого: 2201 крона. Неплохо для импульсивной кражи. Беа и не думала сегодня воровать. В торговый центр она зашла за продуктами.

Пустые кошельки она запихнула в черный пластиковый пакет для прокладок, как и в тот первый раз.

Иногда она спрашивает себя, какой была бы ее жизнь, если бы она тогда рассказала все Катиному отцу и не стала воровать Катин кошелек.

Ей нравится представлять свои альтернативные жизни, особенно те, в которых она не одна.

Но это не меняет того факта, что Беа остается банальной воровкой, которая, сходив на дело, снимает перчатки, прячет их в карман куртки, моет руки и плещет в лицо холодной водой.

Банальной воровкой, да к тому же уродливой. С усталой кожей и темными кругами под глазами. Ей стоило бы сходить к косметологу. Уж это она может себе позволить, с ее-то доходами.

Выйдя из туалета, Беа направляется в цветочный магазин, чтобы послать анонимный букет цветов, или, как они это называют, цветочную телеграмму. Теперь осталось купить продукты:

2 вегетарианских шашлычка;

4 порции длиннозерного риса;

4 порции жареных овощей.

– Что-нибудь еще? – спрашивает мужчина за прилавком с готовой едой, улыбаясь тому, что она все время берет одно и то же.

Беа качает головой, мысленно посылая его к черту. Разве нелюбовь к переменам – это преступление?

Продавец думает: «Шашлычки пользуются популярностью. Поставщик будет рад. Клиентам надо улыбаться».

– Что-нибудь еще жела ете?

Беа расплачивается в кассе и выходит из торгового центра через гараж. В гараже прохладно. Пахнет бензином и подвалом, а из невидимых динамиков доносится музыка.

В один прекрасный день Беа уловила ее, музыку, и теперь у нее вошло в привычку останавливаться и вслушиваться.

Ей хочется думать, что где-то спрятан настоящий музыкант, играющий для немногочисленных прохожих на скрипке. Музыкант, который часами играет для одних только серых цементных стен.

Беа молча стоит и слушает, составляя компанию музыканту. Усталость давит на плечи.

Последние ночи она плохо спала: мешали кошмары. Один ей запомнился особенно хорошо.

Джек открывает дверь и принимает ее цветы. С улыбкой говорит, что ждал ее прихода. Не хочет ли она зайти? Они могут заняться любовью. Если, конечно, она хочет. Конечно, Беа хочет. Она кивает. И тогда Джек оглушительно смеется ей в лицо и захлопывает перед ней дверь. Через отверстие для почты он выкидывает смятые и поломанные цветы. Беа собирает их с пола руками и прижимает к себе, думая о маме.

Белые лилии, черный деготь…

Четыре ночи подряд один и тот же сон.

Четыре ночи подряд у дверей Джека.

Так больше не может продолжаться. Нужно или покончить с этим, или сделать что-то.

– Почему окраина?

София сидит в кухне, положив руки на стол прямо перед собой. Закусив губу и полностью сосредоточившись на своем занятии, Мирья красит ей ногти красным лаком. Обе одеты по-летнему. Софии видна грудь Мирьи, просвечивающая через футболку. На ней самой накладная грудь третьего размера, купленная по каталогу. София все заказывает по каталогу – одежду, косметику, парики.

– Потому что здесь кончается город, – поясняет Мирья, не отрываясь от работы. – На другом берегу канала уже Сольна.

– Так замок относится к Сольне?

– Да.

Мирья жует жвачку с клубничным вкусом – ее любимую. Волосы собраны в конский хвост. Несколько упрямых прядей торчат в стороны. Софии хочется коснуться их. Ей тоже хочется надувать клубничные пузыри, как это делает Мирья.

– И солдаты тоже? – спрашивает София, наблюдая, как надувается и с треском лопается розовый пузырь из жвачки.

Мирья фыркает, вспоминая молодых мужчин, строевым шагом проходивших мимо кафе осенью и свистевших ей вслед.

– Разве можно кому-то или чему-то принадлежать? – вздыхает она, выпуская мизинец Софии.

– Можно принадлежать к социальной группе, – отвечает София. – Семье. Общине.

От воспоминания о том, как она на выходных пыталась примкнуть к группе «Столичные транс и гомо», у Софии портится настроение. Она с трудом нашла клуб в центре, куда гетеросексуалов не пускали и где ей оказали самый радушный прием лесбиянки, стоявшие на входе. Одна из них, в черной кожанке и с короткой стрижкой, с улыбкой поставила ей штампик на запястье.

– Первый раз у нас? – поинтересовалась лесбиянка, с любопытством разглядывая Софию. – Добро пожаловать! Бар в глубине. Туалет направо. Если увидишь подозрительных натуралов, пришедших поглазеть, скажи нам. Здесь им не музей.

Кивнув, София прошла в клуб. Немного побродила по залу и под конец примостилась в углу с бокалом. Ей было здесь неуютно, среди всех этих модных педиков, крутых лесбиянок и остальных тусовщиков.

В отчаянии она пила бокал за бокалом, так что в конце концов едва держалась на ногах. И все это время она надеялась, что кто-нибудь из других трансвеститов подойдет к ней и скажет, что она такая же, как они, что они – одна семья.

Но никто к ней так и не подошел. А она не нашла в себе сил заговорить первой. Поэтому София продолжала пить, чувствуя себя одинокой и непонятой.

– … Йенни танцевала на столе… с ее-то габаритами… похоже, она ждет близнецов… а Робин напился до свинского состояния и…

Мирья рассказывает ей о семейном торжестве и походе в кино с Филиппом. Они держались за руки и целовались, а потом ели гамбургеры, сидя на скамейке, и Мирья рассказывала, как она боится, что Виктор умрет. Филипп великолепно выступил в роли утешителя. Он обнимал ее, шептал нежности, проводил до подъезда и даже не настаивал на том, чтобы зайти. Теперь она снова его любит.

– Лак высох?

Мирья не замечает, что София ее не слушает. Она вся поглощена работой.

– Давай я и ногти на ногах покрашу! – с энтузиазмом предлагает она.

– Нет, спасибо, – отвечает София, которой стыдно за свои огромные ступни.

– Я умею делать французский маникюр. И белый лак у меня есть. Вчера купила. Клади ноги мне на колени.

Мирье не хочется отпускать новую подругу домой. Она еще не все рассказала ей о Филиппе, о том, как ей с ним хорошо.

– Они слишком большие, – извиняется София, вся красная от смущения.

– У одной моей одноклассницы сорок второй размер, а ей я ногти красила.

– Ну ладно, уговорила.

София снимает туфли, стягивает чулки и кладет ноги Мирье на колени.

– Какие они холодные! – охает Мирья.

– Я часто мерзну.

Мирья массирует Софии ноги так же, как обычно делает это маме Розе после долгого рабочего дня. София смущена, но тронута и расслабленна. Обе молчат, но, когда Мирья приступает к нанесению лака и берется за один из пальцев, София не в силах удержаться от смеха. Слишком щекотно.