Мысли вслух - Голиб Саидов

– Э-э… – обижается глава семейства. – Я же фсё панимаю…

– Как?! – не дождавшись окончания истории, изумленно взираю я на друга. – Вы что – втихую сделали врезку?!

– Ну, что ты: кто ж, нам разрешит в магистральную трубу…

– А откуда, в таком случае, у него появился газ?

– От баллона с пропаном, закопанного в ста метрах от его дома.

И в следующую секунду, мы оба заливаемся смехом. Наконец, жалея несчастного, укоряю своего приятеля:

– Жор, но ведь, это нечестно… И потом: вы не боялись, ЧТО вы ему скажите, когда газ в баллоне иссякнет?

– Ну, во-первых, он сам напросился… хотел щегольнуть перед соседями – утирая слезы, пояснил мне товарищ. – Да и плату мы с него взяли чисто символическую. А во вторых, к тому времени, когда у него закончится газ, мы уже будем далеко…

Уроки этикета

Так уж судьбе было угодно, что молодую девушку из традиционной бухарской семьи, выдали замуж за тюркского степняка. Одним словом, простой быт, суровые нравы…

Через положенное время, согласно местному обычаю, родители невесты собрались навестить свою дочь. Единственную бабушку, находящуюся в преклонном возрасте, решено было взять с собой. Наконец, преодолев немало трудностей и перипетий, гости добрались до глухого поселка, расположенного в бескрайних просторах казахстанских степей, на окраине бывшего бухарского эмирата.

Не избалованные столичным этикетом хозяева, приняли сватов «по-спартански», сдержанно и просто, разостлав прямо на земле длинный дастархан, заставленный скудной снедью, состоящей – в основном – из плоских лепешек и фруктов.

По традиции, невестка должна научиться принимать гостей. И первые уроки в этом деле, обязана преподать свекровь. Почтенная старушка, воспитанная в аристократических условиях бухарского быта, деликатно склонила голову, ожидая услышать привычную сладкоголосую трель, нежные воркования и ласковые наставления новоиспеченной родительницы. Однако, в следующую секунду, чуть не подпрыгнула на месте, заслышав непонятное и маловразумительное:

– Кулувны джув! – отрывисто обратилась свекровь к невестке в грубом приказном тоне.

– Мастурахон! Ин чи гуфт? (тадж. «Мастурахон! Что она такое произнесла?») – тревожно обратилась старушка к своей дочери, с испугом озираясь на хозяйку дома.

– Дастата шўй! («Вымой руки!») – перевела на таджикский дочь.

На что, изумленная бабушка едва пролепетала:

– О ин тў намегўн-ку… («Но ведь, так не говорят…») – и, словно перенесясь в своё прошлое, нежно прощебетала, демонстрируя классику: – О бачекам, дажонакам! Бед, дастакотана мешўем… («О дитя моё, сладкое! Пройдёмте, вымоем Ваши рученьки…»)

Приметы конца

Остатки «недобитой бухарской интеллигенции», устроившись в уютной московской квартире, взволнованно обсуждают текущее положение дел на родине. Хамза, в отличие от своего сдержанного и умудренного жизненным опытом собеседника, в силу своего импульсивного характера, склонен к чрезмерной драматизации событий и паникерству. При этом, всякий раз, получив очередную новость (а они – как правило – имеют тенденцию ухудшаться), он в ужасе хватается за голову и обращаясь к другу, задаёт один и тот же вопрос:

– Шавкатжон, о ина охираш чи мешудаги бошад, а?! («Шавкатжон, чего же нам в конце ожидать-то, а?!»)

В смысле: «если сейчас так плохо, то каково же будет, когда наступит конец?»

На что товарищ невозмутимо выдаёт:

– О шуд ку! Кор нест, пуль нест, к#токам нест: бо аз ин кучо?! («Так ведь, он уже наступил! Работы нету, денег – нет, ни х## нету: куда уж, дальше-то?!»)

Ностальгия или испорченный телефон

Ностальгия – довольно-таки непростая штука…

К моему другу Юре, проживающему в Сосновом Бору, собрался приехать в гости его давний приятель из Бухары, с которым они вместе заканчивали школу. Как говорится, дело известное: столько лет, столько зим… друзья детства… и прочее. Оставаясь верным восточным традициям (кто ж, в гости без подарков ходит?), приятель допытывается у Юры по телефону.

– Чего тебе привезти? Говори, пожалуйста, только не стесняйся, ради Аллаха!

Юрий добродушно усмехается в трубку:

– Себя не забудь! Сейчас другое время, можно купить ВСЁ: были бы деньги… – и видя, что друг не унимается, неожиданно вспоминает. – О, осенило! Если несложно, привези, пожалуйста, пичак!6

– Чего-о? – недоумённо переспрашивает его на том конце провода друг.

– Пичак! – громко орёт в трубку Юра, воодушевляясь и представляя себе настоящий узбекский нож чустовской работы.

Встретившись через два дня, друзья сидят в уютной Юриной квартире и, перебивая друг друга, делятся своими впечатлениями.

– Ух ты! Я же про главное чуть было не забыл! – хлопает вдруг себя по лбу гость, склонившись над ручной кладью. И буквально в следующее мгновение выкладывает на стол увесистый сверток с жаренными пирожками.

– Что это? – ошарашенно вопрошает Юра.

– Как «что»? – удивляется, в свою очередь, приятель, изумляясь дырявой памяти своего одноклассника. – Ты же сам просил меня привезти тебе бичак?!7

На несколько секунд в воздухе повисает мрачная тишина, после чего, кухню оглашает дикий вопль хозяина дома:

– Ишак ты безмозглый! Я тебе говорил про пичак! Пчак, понимаешь?!

– А-а… – доходит наконец до коренного бухарца, в сознании которого вместо тюркского «пичак», с ножом прочно ассоциируется привычное с детства таджикское слово «корд». – Сказать по правде, я ещё тогда удивился про себя: «и на фиг ему сдался обыкновенный бичак?!» Но потом до меня неожиданно допёрло – ностальгия!

– Да пошел ты в жопу, со своей ностальгией… – растроенно произносит Юрий и, через секунду встретившись глазами, оба товарища заходятся в приступе дикого смеха.

Восток – дело тонкое

Выросшая и закалённая в суровых знойных условиях южного климата, наша детвора с известной снисходительностью относилась к приезжим новичкам из северных широт. В особенности, – к москвичам и ленинградцам.

Возможно, сказывались стереотипы и некая предубежденность, свойственная жителям провинциальных городков, рассматривающих своих столичных ровесников, как изнеженных белоручек и очкастых умников.

Впрочем, если копнуть глубже, то понять нас было нетрудно. В отличие от своих урбанизированных собратьев, мы были, что называется, ближе к природе. С ранних лет, чуть ли не с пелёнок, мы бегали босиком по раскалённому плавящемуся асфальту, соревнуясь между собой – кто дольше вытерпит и не свернёт в тень. Мы тщательно старались скрыть свои слёзы, ибо это означало слабость и позор, а прослыть слабаками и «маменькими сыночками» нам не хотелось. Мы целыми днями гонялись за ящерицами, скорпионами, пауками и разного рода ползучими гадами, нередко подвергая свою жизнь реальной опасности. Найдя шмелиное гнездо, мы шерудили его длинными палками и бежали прочь от разъярённого роя. Наши пятки настолько загрубели, что мы на спор бегали по колючкам, чтобы потом, укрывшись от посторонних глаз и стиснув от невыносимой боли зубы, попытаться вытащить многочисленные занозы. Словом, мы, можно сказать, являлись частью самой природы, слившись с ней в единое целое. Поэтому неудивительно, что своих сверстников из столичных центров, мы рассматривали как неких инопланетян, которых судьба случайно забросила в наши края.

О том, что к Беляковым из России приехали двоюродные братья, мы узнали в первый же день. С самого утра, ребятня нашего двора, не сговариваясь между собой, ненавязчиво крутилась возле парадной, в одной из квартир которой накануне вечером поселились гости. Всем было жутко интересно – как выглядят «бледнолицые».

Приезжие не заставили себя долго ждать, появившись вскоре босиком и в одних сатиновых трусиках. Трусы также отличались от наших своим затейливым орнаментом. Впервые в жизни очутившись на Юге, молодым ребятам не терпелось, наконец, позагорать. Ослепительно белые их тела на мгновение заставили нас зажмуриться.

– Москвичи… – с видом опытного знатока вынес заключение мой товарищ, коротко сплюнув сквозь зубы.

– С чего ты взял? – выразил я сомнение.

– Да ты посмотри, как они ходят: словно у них угли под ногами…

И в самом деле, было смешно наблюдать, как ребята осторожно и неуклюже ступали своими изнеженными босыми ступнями по грубой шероховатой земле, всякий раз, подпрыгивая и периодически вскрикивая:

– Ой, мамочки! Ой!

Надо ли говорить, как это нас позабавило…

Эта история, поневоле, всплыла в моём воображении лет через двадцать, когда я, будучи взрослым (прожив в Ленинграде-Петербурге довольно продолжительное время), приеду вместе с семилетним сыном погостить в Бухару, к своим родственникам.

– Ну совсем, как снегурочка! – не удержались мои близкие, ощупывая и тиская Алишера, хотя, по моим представлениям, он ничуть не отличался от меня самого: такой же смуглый брюнет… с темно-карими глазами…