Три круга Достоевского - Юрий Кудрявцев

Насколько привлекателен один, настолько отталкивающа другая. Встретив их на улице, естественно и невольно испыта­ешь симпатию к первому и антипатию — ко второй. Далее узна­ешь, что первый — убийца, вторая — ростовщица. Старушка от этого не делается симпатичнее. Но антипатия к молодому чело­веку явно большая. С кем бы из них нам хотелось общаться? Ни с кем. Но если вопрос — у стены, и надо выбирать, то, естественно, предпочтительнее Алена Ивановна. Пусть она устанав­ливает и берет проценты, пусть она за четырехрублевую вещь да­ет лишь полтора рубля, пусть она нечистоплотна и т. п. На ее руках нет крови. Она посягает на кошелек, а не на жизнь. Вся­кая же жизнь самоценна и уж явно дороже кошелька. Раскольников убил не только ростовщицу, но и человека. И в этом пла­не «бедный» Раскольников, помогающий другим Раскольников не выдерживает сравнения даже с Аленой Ивановной. Я уже не сравниваю его с Соней.

Можно, конечно, осуждать, непротивление, покорность судь­бе. Но нельзя отрешиться от чувства, что люди смиренные, по­корные более желательны для каждого нормального человека, чем люди дерзкие и беспощадные. Чистое и доброе сердце — не­ужели оно хуже сердца замутненного? Азбучная истина. И, од­нако, оспаривается. Да и нередко. Но вряд ли кто из отрицаю­щих ее в теории предпочтет Раскольникова в качестве соседа. И тем докажет азбучность.

Многие, по Достоевскому, сами виноваты в своем бедственном положении. Но не все. Трудно живет, однако, абсолютное боль­шинство. И прежде всего народ.

Народ доказан Достоевским в «Записках из Мертвого дома». Это он заселил собою острог. В других художественных произ­ведениях Достоевского тема народа так ярко не выделена. Но она проходит через весь «Дневник писателя», где обнажено по­ложение народа в России.

Народ у Достоевского всегда Зависим. Между ним и властью — пропасть. Образно разъединение власти и народа показано в «Скверном анекдоте». Когда генерал Пралинский входит к Пселдонимову, то между людьми в комнате и генералом увеличива­ется пространство. Люди идут не навстречу входящему, а пятят­ся от него. Очень символично.

При сопоставлении власти и народа Достоевский всегда сто­ит на стороне народа. Представители власти в произведениях пи­сателя всегда не на месте, всегда заняты не своим делом, как, например, губернатор в «Бесах».

Очень низко оценивает Достоевский российское судопроизводство. В «Преступлении и наказании», в «Идиоте», в «Братьях Карамазовых» показана неспособность судопроизводства спра­ведливо регулировать отношения между людьми. В «Дневнике писателя» рассмотрен ряд конкретных дел (Кронеберга, Каировой, Корниловой и др.) и всюду высказано много критических замечаний по адресу конкретного суда.

В произведениях Достоевского слабо представлена такая часть народа, как рабочие. Он касается их, описывая Запад. При этом писатель видит не только нищету рабочих, но также их пьянство. Он находит, кроме того, у них такое же стремление к обладанию собственностью, как и у буржуа. Мрачность жизни рабочих показана (очень кратко, штрихом) в «Записках из под­полья». В «Бесах» выделены особо рабочие одной фабрики. Ус­ловия их труда тяжелейшие. Отношения с властями далеко не самые лучшие. Их обращение к губернатору по конкретному де­лу закончилось ничем. Вернее, поркой некоторых из них.

Центральное место в творчестве Достоевского, естественно, за­нимают люди русские. Даже в «Зимних заметках...», где описы­ваются Запад и его люди, постоянно чувствуется присутствие русского. Изображение европейцев для писателя не самоцель, а средство для сопоставления с русскими. Но сопоставлять при чтении «Зимних заметок...» должен сам читатель.

В «Игроке» Достоевский, сам, прямо сопоставляет русских и европейцев. Надо сказать, что он выводит здесь далеко не самых лучших русских. Но и эти, далекие от идеала, русские выгодно отличаются от европейцев.

Главная отличительная черта русских — естественность пове­дения, отсутствие желания казаться лучше, чем они есть на са­мом деле. Европейцы, наоборот, неестественны, постоянно в маске, желают казаться лучше, чем есть.

- У русских, как говорит один из героев, богатый внутренний мир, богатое содержание. Но им недостает формы, содержанию соответствующей. И потому они кажутся хуже, чем есть. У европейцев, наоборот, бедность содержания и богатство формы. И вся-то забота у «них — о форме. А потому они выглядят лучше, чем. есть. Вот суть одного из таких обладателей формы, содер­жанием не обеспеченной: «Де-Грие был как все французы, то есть веселый и любезный, когда это надо и выгодно, и нестерпи­мо скучный, когда быть веселым и любезным переставала необ­ходимость. Француз редко натурально любезен; он любезен всег­да как бы по приказу, из расчета» [5, 239]. Веселость — не суть, а форма. Суть иная. «Натуральный же француз состоит из самой мещанской, мелкой, обыденной положительности — одним словом, скучнейшее существо в мире» [5, 240].

Отличие русских от европейцев в том, что живут они под вла­стью чувства, сердца, а не расчета. Европейцы лишены сердца. Расчет для них — все.

Накопительство — суть европейца. За деньгами охотятся Де-Грие, Blanche. Для них это самоцель. Деньгам подчинено все, душа и тело. Другое дело русские. «Бабуленька» Тарасевичева без оглядки играет на рулетке, играет рискованно, ради самой игры. И, естественно, проигрывает. Деньги для нее не самоцель. Другие русские не безразличны к деньгам. Генерал ждет смерти «бабуленьки» — наследства. Ждет очень сильно. Но он бросит наследство к ногам француженки. Он все готов бросить ради жен­щины. А все бросить ради женщины все же лучше, чем все бросить ради денег. У русских в худшем случае накопление ради удо­вольствия. У европейцев накопление и есть само удовольствие. Удел одних — расточительство, других — накопительство. Расто­чительство, конечно, ценность не великая. Но, с точки зрения Достоевского, лучше, чем накопительство.

Отличительная черта русского — широта духа. Размах фран­цуженки тоже по-своему широк. Она, например, прокутила с ге­роем сто тысяч. Но его сто тысяч. Не забыв при этом еще сто оставить у себя.

Идеал европейца — уют. Идеал, в частности, немца — уют и «аист на крыше». Путь к этому открыт для каждого. «Столетний или двухсотлетний преемственный труд, терпение, ум, честность, характер, твердость, расчет, аист на крыше!» [5, 226].

Все здесь перечислено, кроме широты, доброты, сердца.

Русские тоже не безразличны к уюту. Но не любой ценой. «А я лучше захочу всю жизнь прокочевать в киргизской палатке, — вскричал я, — чем поклоняться немецкому идолу!» [5, 225]. Это вскричал рассказчик в «Игроке», Алексей Иванович.