Три круга Достоевского - Юрий Кудрявцев

Фома умер. Но в славе. А смертны все. Так что и здесь все в порядке.

Трагичны жизнь учителя и его смерть.

Героев в произведениях мало.

Заметны водевильность и неправдоподобие в «Дядюшкином сне». Не совсем правдоподобно и возвышение шута над помещиком в «Селе Степанчикове...».

Язык героев здесь нормальный, в основном без уменьшитель­ных «словечек».

Описание природы носит подчиненный характер. Так, гроза в природе происходит в тот момент, когда разразилась гроза в душе Ростанева.

Вот то основное, что можно увидеть в сибирских повестях Достоевского, прочитав их по первому кругу.

3. ПОСЛЕСИБИРСКОЕ

Самый плодотворный период жизни Достоевского — послесибирский. Помимо чисто художественных произведений в это вре­мя Достоевский печатает статьи по различным проблемам, изда­ет «Дневник писателя». Сохранились записные книжки и тетра­ди этого периода. Имеется большое число писем. Что главное в этих произведениях?

«Записки из Мертвого дома» — о быте и нравах острога. «Уни­женные и оскорбленные» — о хищниках и жертвах. «Скверный анекдот» — похождения подвыпившего генерала. В «Записках из подполья» герой излагает свою теорию, выношенную в резуль­тате своей жизни, экскурс в которую он в этих записках соверша­ет. «Крокодил» повествует о происшествии необычайном: проглоченный крокодилом человек живет в нем. «Преступление и на­казание» — убийство и его последствия. «Идиот» — кроткий и доб­рый человек в мире людей менее добрых и менее кротких. «Веч­ный муж» повествует о муже-рогоносце. «Бесы» — уголовная хро­ника. «Подросток» — поиск жизненного пути. «Братья Карама­зовы» — «история одной семейки». В статьях — проблемы лите­ратурной борьбы того времени, политика России и Европы того времени. «Дневник писателя» — попытка отразить конкретику России во всей ее полноте, нередко в сопоставлении с конкрети­кой Европы. В записных книжках и письмах — трудно обозримое количество проблем: диапазон их — от собственного быта до ко­ренных проблем российской и европейской действительности.

Это есть лишь главное в сюжетике каждого произведения. Взятые в целом, эти, произведения обнажают ряд проблем со­бытийного.

Первое послесибирокое произведение — «Записки из Мертво­го дома». Сразу резкое отличие от всего ранее написанного. Иные герои, иной уклад жизни, иные нравы и обычаи. Совсем другая тональность повествования: совершенно отсутствует сентимен­тальность, ранее не раз проявляющаяся. Другая тема — другой язык. Изображается дно общества. Даже что-то ниже дна лежа­щее, какое-то подполье общества. Острог. Убийцы, грабители, мошенники. Куда уж ниже?

Достоевский вглядывается в это подполье, кажущееся, на пер­вый взгляд, чем-то однородным, бесформенным и безличностным.

Вглядываясь, видит неоднородность, границы. В каждом че­ловеке находит что-то человеческое. В одном силу духа, в дру­гом — доброту, доверчивость и мягкость, в третьем — любозна­тельность. Дно оказывается не совсем дном, в нем есть даже люди, совсем не худшие, чем те, что за пределами острога.

Жизнь этих людей нелегка. Тяжела. Особенно тех, кто осуж­ден по ошибке. А есть и такие. Трудность жизни — не в лише­ниях материального порядка. С этой стороны жизнь не так уж и плоха. Хлеб выдают не с весу. А имея деньги, можно даже поку­пать продукты на рынке. Можно завести и прислугу. Жизнь тя­жела от отсутствия свободы, от подневольного труда, от принудительного общения, от большой скученности (в остроге пример­но 250 человек), от неясной перспективы или вообще от беспер­спективности.

Человек жив настоящим. Но еще более он жив будущим. Лю­бой трудности настоящее легче переносится, если видно принципиально иное будущее. У героев Достоевского, как правило, нет будущего. Особенно у обитателей острога. Это выражено в пер­вых строках «Записок...»: «Острог наш стоял на краю крепости, у самого крепостного вала. Случалось, посмотришь сквозь щели забора на свет божий: не увидишь ли хоть чего-нибудь? — и толь­ко и увидишь, что краешек неба да высокий земляной вал, по­росший бурьяном, а взад и вперед по валу день и ночь расхажи­вают часовые, и тут же подумаешь, что пройдут целые годы, а ты точно так же подойдешь смотреть сквозь щели забора и уви­дишь тот же вал, таких же часовых и тот же маленький краешек неба, не того неба, которое над острогом, а другого, далекого, вольного неба» [4, 9].

Бесперспективность или слишком далекая перспектива, а тем более не совсем ясная, разрушающе действует на человека. Как говорится в «Записках...»: «Потеряв цель и надежду, человек с тоски обращается нередко в чудовище» [4, 197].

Нет перспективы не только у обитателей острога. Нет ее и у других героев Достоевского. Перспектива есть лишь у валковских, лужиных, тоцких, людей хищных, на которых, однако, ра­ботает время. Они-то и лишают других перспективы. Именно под влиянием Валковского хочет уехать в Сибирь Ихменев. Конечно, не в острог. Но все же в Сибирь. Достоевский, хорошо знающий условия Сибири, проводит мысль о том, что в европейской части России жизнь человека еще более бесперспективна.

Обитатели острога внутренне изолированы друг от друга, оди­ноки. Если здесь и встречается взаимопомощь, то лишь как исклю­чение. То же самое и на воле, что видно из других произведений Достоевского.

В остроге царит какой-то прагматистский подход к человеку. Двое бежали. Смотрят как на героев. Поймали. Острог их пре­зирает. Сначала смеялись над ловившими, затем — над пойман­ными. Человек ценится не по личности, а по успеху. Так же и вне острога.

При внутреннем одиночестве в остроге — полное отсутствие внешнего. Человек вынужден постоянно жить в толпе. Человеку нужно общение, но не принудительное. Он тоскует по одиночест­ву внешнему.

Многие внеострожные герои тоже хотят такого рода одино­чества. Желает одиночества мать Нелли и завещает свой дочери быть подальше от людей. Ибо ничего хорошего люди не прине­сут. Лишь плохое. И совсем не случайно во взгляде самой Нел­ли «какая-то инквизиторская недоверчивость и даже подозрительность» ,[3, 253]. Ибо в своей жизни доброты она не встречала. А потому, встретив добро, она не верит в его бескорыстность. Жаждет внешнего одиночества семья Мармеладовых, где посто­янно — чужой глаз. Самому Мармеладову не дадут даже «спо­койно умереть». Не покоя для жизни, а покоя для смерти просит его жена, Катерина Ивановна. Уединился или, во всяком слу­чае, пытался уединиться от людей Подросток. Темы одиночест­ва — в том или ином аспекте — нет у Достоевского в «Идиоте» и в «Бесах». Здесь суета, толпа, и подумать об одиночестве про­сто некогда.