Три круга Достоевского - Юрий Кудрявцев

Тяжелы материальные условия жизни большинства героев До­стоевского. И снова это у писателя подчеркнуто в обрисовке жилья героев. В тесной комнате живет рассказчик, Иван Петро­вич, в «Униженных и оскорбленных». Старик Смит (в этом же романе) обитает в комнате очень низкой, холодной, «с тремя ще­лями наподобие окон» [3, 176]. Комната Раскольникова «похожа на «гроб» и «шкаф». Мармеладов живет в «холодном углу», в про­ходной комнате. Комната Сони — низкая, похожая на сарай, име­ет «вид неправильного четырехугольника». Светелка Аркадия Долгорукого; по словам Версилова, «гроб, совершенный гроб».

О неустроенности жизни людей говорит то море слез, что раз­лито по произведениям Достоевского. У населяющих острог слезы одержанные и редко появляющиеся — не те люди. Много слез в «Униженных и оскорбленных». Это горькие слезы Нелли, менее горькие слезы Наташи, сентиментальные слезы Алеши Валковского и, лишь на момент появившиеся, слезы рассудочной Кати. В «Преступлении и наказании» — слезы отчаяния. Сентименталь­ные слезы появляются в «Бесах» у Степана Верховенского. Дру­гие герои этого романа далеки от сентиментальности. И боль­шинство из них не льет слез, они приводят к слезам других.

Эволюция слез в произведениях Достоевского — от сентимен­тальных до слез отчаяния. Но и сентиментальные будут всегда присутствовать в его романах.

В Мертвом доме было не только мало слез. Но там не было ни припадков, ни обмороков. Казалось бы, здесь-то и падать. Но не падали. Ибо эти люди жили уже после крушения их быта, за чертой. А слезы, обмороки и припадки в произведениях До­стоевского, как правило, — до черты, перед чертой. Не при самом крушении «и не после него, а в предчувствии крушения.

Вне острога припадков и обмороков много. В «Униженных и оскорбленных» припадки у Ивана Петровича и Нелли. Ребенку Достоевский дал самое страшное из того, что имел сам — эпи­лепсию. Жестоко? Да. Но не более жестоко, чем сама жизнь. При­падки у подпольного парадоксалиста. В «Игроке» — у генерала. Два обморока у Раскольникова. Эпилепсия у князя Мышкина, обморок — у Гани Иволгина. В «Бесах» в обморок падают Лиза Тушина, жена Липутина, Юлия Михайловна, губернатор; при­падки — у Лебядкиной. В «Подростке» припадками, по его сло­вам, страдает Версилов, припадок у князя Сокольского, обморо­ки у Подростка и Катерины Николаевны. В «Братьях Карамазо­вых» припадки у матери Алеши, эпилепсия у Смердякова, обмороки у Катерины Ивановны.

Не изображены припадки и обмороки в «Зимних заметках о летних впечатлениях». То ли не разглядел их писатель за корот­кое время пребывания на Западе, то ли вообще рассудочная за­падная натура не допускает помутнения сознания. Нет припадков и обмороков в «Крокодиле». Хотя тут-то бы они были очень уместны — случилось невероятное. Но упасть некому — не те лю­ди. Люди сухого расчета.

В «Идиоте» Достоевский раскрыл диалектику припадка. Он показал состояние человека перед припадком и после него. Пе­ред — озарение, порыв, состояние полноты и гармонии жизни. По­сле — отупение, мрак. Припадок есть и высшее проявление жиз­ни и болезнь. Одновременно.

Еще одна особенность припадка в «Идиоте». Он вел не к смер­ти, а спас от смерти. Именно припадок спас Мышкина от ножа Рогожина. Ганю Иволгина обморок спас от нравственной гибели.

Слезы, обмороки и припадки — у людей разных. И от разных причин. Какой-то жесткой закономерности здесь нет. Но есть одно — они символ неустроенности жизни. И часто они появля­ются у добрых под влиянием хищных.

Достоевский немало говорит о людях материально бедных. Но не все они у него на одно лицо. Они разные. В «Преступлении и наказании» бедны Мармеладов, Раскольников, Разумихин.

Мармеладов попал в заколдованный круг: он пьет, так как бе­ден; он беден, так как пьет. Во многом виноват он сам. Гибнет физически.

Раскольников тоже в подобном кругу: он беден, так как не может заработать; он не может заработать, так как беден (его костюм характеризует его с не лучшей стороны при найме на работу). Виноват тоже во многом сам — Мог бы, положим, зани­маться переводами. Но не хочет полумер, хочет все сразу. Гиб­нет нравственно.

Разумихин, человек не большего ума и не больших способ­ностей, чем Раскольников, не позволяет загнать себя в круг. Ра­ботает и не гибнет.

Какой же путь, в бытийном понимании, лучше? Вопрос ри­торический. Когда мы сопоставляем пьяниц, убийц и людей тру­дящихся, то у нас нет сомнений в том, кто из них ведет более правильный образ жизни. В этом смысле Раскольников просто уголовный преступник, какими бы мотивами он ни руководство­вался. Это юридически безответственный человек. Поступки Мармеладова не подпадают ни под какую статью уголовного кодек­са. Мармеладов — нравственно безответственный человек. Юридически и нравственно ответственным является Разумихин.

Наиболее непригляден, конечно, Раскольников. Это преступ­ник. Хотя и мучающийся. Преступник, то желающий себя выдать, то уходящий от этой мысли. Конечно, он отличается от убийц незадумывающихся, хотя не знаю, есть ли такие. Во всяком слу­чае, способный терзаться убийца лучше терзаться не способного. Это — с точки зрения оставшихся жить. А с точки зрения жерт­вы (если бы она еще имела точку зрения) оба одинаковы. А право судить прежде всего должно принадлежать жертве. А для нее не нажно то, что. у Раскольникова высокий лоб, в отличие от рядовых убийц, лба почти лишенных. Высота лба важна для сравнения мыслителей. Для убийц же это десятистепенной важ­ности показатель.

Вот автор дает нам два портрета. Молодой, двадцатичетырехлетний студент, «замечательно хорош собою, с прекрасными тем­ными глазами, темно-рус, ростом выше среднего, тонок и строен» [6, 6]. А вот старая коллежская регистраторша Алена Ивановна: «Это была крошечная, сухая старушонка, лет шестидесяти, с вос­трыми и злыми глазками, с маленьким вострым носом и просто­волосая. Белобрысые, мало поседевшие волосы ее были жирно смазаны маслом. На ее тонкой и длинной шее, похожей на ку­риную ногу, было наверчено какое-то фланелевое тряпье, а на плечах, несмотря на жару, болталась вся истрепанная и пожел­телая меховая кацавейка. Старушонка поминутно кашляла и кряхтела» (6, 8].

Насколько привлекателен один, настолько отталкивающа другая. Встретив их на улице, естественно и невольно испыта­ешь симпатию к первому и антипатию — ко второй. Далее узна­ешь, что первый — убийца, вторая — ростовщица. Старушка от этого не делается симпатичнее. Но антипатия к молодому чело­веку явно большая. С кем бы из них нам хотелось общаться? Ни с кем. Но если вопрос — у стены, и надо выбирать, то, естественно, предпочтительнее Алена Ивановна. Пусть она устанав­ливает и берет проценты, пусть она за четырехрублевую вещь да­ет лишь полтора рубля, пусть она нечистоплотна и т. п. На ее руках нет крови. Она посягает на кошелек, а не на жизнь. Вся­кая же жизнь самоценна и уж явно дороже кошелька. Раскольников убил не только ростовщицу, но и человека. И в этом пла­не «бедный» Раскольников, помогающий другим Раскольников не выдерживает сравнения даже с Аленой Ивановной. Я уже не сравниваю его с Соней.