Кому бесславие, кому бессмертие - Леонид Острецов

— Здесь наверняка неточные данные, — сказал Барсуков. — Но даже если бы и эту огромную силу удалось собрать воедино и объединить в единый кулак, то она, несомненно, смогла бы повлиять не только в военном, но и в крупномасштабном пропагандистском плане.

— Мне не по душе эти формирования, — отреагировал Антон. — Они стреляют в наших соотечественников, как немецкие солдаты, ибо служат не в РОА, а в частях СС! Ведь они просто служат немцам!

— Мы пока что тоже служим немцам…

— Это-то и ужасно!

— Но я надеюсь, что в недалеком будущем мы будем служить не немцам, а новой России. Представляешь, Горин, какое смятение было бы в рядах советских бойцов, когда они на передовой лицом к лицу встретились бы с миллионом своих соотечественников, которые призвали бы их повернуть винтовки против Сталина!

— К сожалению, это случится только тогда, когда немцы выработают между собой единство по этому вопросу, — ответил Антон. — Но, судя по всему, когда они это поймут, будет слишком поздно.

— Больше оптимизма, мой друг, — отреагировал Барсуков, помахав справкой у него перед носом.

Он достал из ящика стола шнапс и шоколад.

— Дурной тон, — сказал Антон, взглянув на такое сочетание.

— Наплевать! — отмахнулся Барсуков. — Давай выпьем за нашу победу!

Они выпили. Потом еще.

— Ты действительно веришь в наше дело? — спросил Антон.

— Верю, — подумав, ответил Барсуков. — А иначе все бессмысленно. Иначе мы просто предатели, и нет нам места на этой земле.

— Ты знаешь… Я часто думаю, не обманываем ли мы себя? Ведь мы и есть предатели. Просто предатели, и все!

— Для Сталина — да. Для нынешней России — да. Для тех, кто сейчас кормит вшей в окопах и бросается под танки — как ни горько это осознавать, — да, черт возьми!

— Так какого же черта!.. — вскипел Антон.

— А такого, что чего-то у нас слишком много предателей! — распалился Барсуков. — Ты сам заметил это. Сотни тысяч! Миллион! А может быть несколько миллионов! Не слишком ли много?! Молчишь? Да потому что то, что происходит, — единственный шанс спасти Россию и вернуть все назад! Да, ценой большой крови! Да, ценой унижения перед нацистами, которые содержат наших людей в концлагерях и сжигают в газовых камерах…

— Да они просто больные! — вставил Антон. — Сумасшедшие!

— Да, черт возьми! И, к сожалению, тут мы с тобой не в силах чего-либо изменить. Но кроме взбесившихся нацистов есть и другие немцы — нормальные. Вместе с ними мы сможем изменить обстановку на фронтах и, призвав на свою сторону солдат, обманутых Сталиным, вернуть все на круги своя. Иуда — он тоже взял на себя миссию, предав Христа во имя всеобщего спасения. Не было бы Иуды — не было бы Христа. Пусть мы тоже иуды, но мы берем на себя миссию во имя спасения России…

— Эта миссия призрачна…

— А лагеря, в конце концов, есть везде, по обе стороны…

— Выпьем…

Пребывая в воспоминаниях, Антон вновь незаметно уснул и проснулся поздно, к полудню.

По воскресеньям многие русские собирались в православном соборе, и в этот день Антон сразу же отправился туда, с упоением поддаваясь забытым с детства величественным ощущениям душевного спокойствия и полета.

Отношения между соотечественниками здесь были доброжелательными, если не сказать теплыми. Они как-то необъяснимо отличались от тех, довоенных отношений. Самым необычным было отсутствие страха, который раньше для всех был неотъемлемым тягостным спутником. Многие по привычке называли друг-друга товарищами, но основным обращением стало — господа, и Антону нравилось ощущать во всем этом ностальгию по миру из своего детства.

Потом он в одиночестве гулял по Риге, наслаждаясь чистотой и ухоженностью европейского города. Здесь сливались в одно целое представления Антона о том далеком романтическом Средневековье, в изучение которого он с головой погружался в Московском университете. Антон блуждал лабиринтом старинных мощеных улочек, заходил в подворотни, осматривая закрытые каменные дворы, ощупывая руками холодные стены средневековых зданий, которые были свидетелями множества исторических событий. Он радовался пригревающему солнцу, сладостным необъяснимым запахам пришедшей весны и воркованию голубей перед Домским собором. Потом зашел в небольшую книжную лавку, у хозяина которой хранилось много русских книг, которые он во избежание неприятностей с полицией не выставлял на прилавок, но охотно продавал русским посетителям. Антон провел здесь более часа, копаясь в старых дореволюционных изданиях, надеясь найти что-нибудь на исторические или оккультные темы. В этот день ему попалась потертая книжица Петра Успенского «Четвертое измерение» лондонского издания, которая с любой страницы сразу же увлекала невероятной поэтикой эзотерического многообразия.

Вечером Антон ужинал в небольшом ресторане «Вентспилс», где постоянно собирались русские, в том числе и многие работники отдела. Для своих постоянных клиентов хозяева — пожилая латышская семейная пара — подавали традиционные русские блюда и водку.

В этот вечер здесь сидели курсанты из группы выпускников школы русских разведчиков под Мюзингеном. Они были одеты в немецкую военную форму. На рукавах красовались крупные буквы — РОА, а на кокардах — цвета русского флага: белый, синий и красный. Антон и Барсуков ужинали в компании двух новых знакомых. Один из них — высокий чернявый офицер — представился командиром взвода пропагандистов, ротмистром Алексеем Громовым, а другой — немолодой, худощавый, с редкой бородкой и засаленными, забранными назад волосами, оказался священнослужителем отцом Амвросием.

— С легкой руки Власова возвращаются старые воинские звания, — сообщил Громов. — Да что звания! Андреевский стяг теперь стал знаменем всех русских патриотов.

— А вы его видели? — спросил Антон.

— Стяг?

— Власова. Я служил у него, в штабе Второй армии.

— Вам можно позавидовать, — сказал ротмистр. — Я тоже встречался с Власовым и довольно часто. Сначала в школе пропагандистов в Дабендорфе, где каждый выпуск курса завершается парадом, который принимает генерал, а потом в Мюзингене. Да… — протянул Громов. — Вот — человек! Немцы боятся его, кое-кто из наших не доверяет, а по мне он — герой. Кто еще вот так, во всеуслышание, сумел сказать правду о Сталине и обо всем, что происходит у нас на родине? Ну, перешел на сторону врага и молчал бы в тряпочку. АН нет — все на себя возложил, за всех — каков крест! — Он посмотрел на священника, и тот, соглашаясь, кивнул. — Худого о нем я и знать не хочу. Сам за себя говорит уже тот факт, что Власов в качестве обязательного условия перед немцами поставил требование немедленного облегчения участи военнопленных. Благодаря ему в лагерях не только смертность понизилась, но и многие уже обрели свободу под знаменами РОА.

— Жаль только, что Российская Освободительная Армия остается пропагандистским движением, — с сожалением произнес священник, — а к армии так и не имеет никакого отношения.

— Прав батюшка, — подтвердил Громов. — Листовками Россию не освободишь. Воевать надо, а немцы никак не решатся на формирование русских регулярных сил. Вот Власов сейчас и бьется над этим. За это и выпьем! — сказал он.

— Не получится у нас ничего, — крякнув, сказал батюшка уже слегка заплетающимся языком. — Богоугодное дело хотим решить при помощи приспешника дьявола.

— Вы о ком? — спросил Антон.

— О Гитлере. К Божьему можно прийти только через Божье, а мы на черта надеемся. В рай на горбу у дьявола еще никто не въезжал.

— Да что вы, батюшка, все — дьявол да дьявол! — воскликнул Громов. — Разве Сталин не дьявол? Все равно другого пути у нас нет!

— Молиться надо, чтобы Господь дал нам силы, — сказал священник и подставил свою рюмку Громову.

Тот снова налил водки ему и остальным.

— Наша задача — взять с немцев все, что можно, а уж потом… — Он выпил и закусил. — Потом и обмануть дьявола не грех.

Громов раскраснелся, повеселел и, развернувшись вполоборота, с удовлетворением обвел взглядом посетителей ресторана.

— Я счастлив здесь хотя бы тем, что смело могу сказать о Сталине: «усатая сволочь» и готов выступить против него хоть с немцами, хоть с австрийцами, хоть с китайцами…

В гостиницу Антон вернулся поздно и слегка навеселе. Подойдя к своей комнате, он отыскал в кармане ключ и открыл дверь. В этот момент сзади раздались чьи-то шаги. Антон собрался было повернуть голову, но, прежде чем он сделал это, неожиданно получил резкий удар в затылок.

Он отключился, может быть, всего на несколько секунд, но этого оказалось достаточным для того, чтобы кто-то успел приковать его правую руку наручниками к металлической спинке кровати. Яркие звезды и изумрудные разводы в глазах постепенно растворились, а в темноте возник силуэт склонившейся приземистой фигуры.