Кому бесславие, кому бессмертие - Леонид Острецов

Леонид Острецов

Кому бесславие, кому бессмертие

Тем, кому Господь послал огромную милость, избавив от необходимости выбора.

Леонид Острецов

«Поручик последней Армии»

Кто однажды уловил зов свободы, никогда уже не может забыть его и должен ему следовать, что бы ни ожидало его.

Россия может быть побеждена только русскими.

Генерал А. А. Власов

Русские, служившие у Власова, относились к своим обязанностям с особым энтузиазмом, так как, видимо, ощущали, что работают на самих себя, ради своих идеалов.

Вальтер Шелленберг

Глава 1

Автомобиль тронулся, и Антон сразу же почувствовал приятную мягкость заснеженной мостовой. Свет фар прорезал темноту подворотни, и вскоре впереди засветилось фонарями Садовое кольцо.

Хоть это и не патриотично, но «БМВ» — хорошая машина, что ни говори!

Антон с упоением помчался по ночной столице, которая в эти дни как никогда искрилась тысячами огней. Он гнал машину все быстрей и быстрей, желая ворваться в океан вывесок и уличных новогодних гирлянд. Все это обилие света убегало назад, а впереди возникала новая мерцающая галактика.

Навстречу промчалось горящее название ресторана — «Искра», «Полуфабрикаты» и «Молоко», зеленый кружок светофора, «Хлеб», «Универмаг», длинная череда ярких рубиновых звезд на придорожных елях, «Сбербанк», «Почта», освещенный прожекторами, огромный, во всю стену здания, портрет вождя…

Стоп. «Почта»!

Антон вспомнил, что в канун Нового года твердо решил разделаться со старыми делами, дабы не тащить за собой в новую жизнь груз прошлогодней суеты. Последнее «старое дело» лежало у него в портфеле, слегка помятое, между бутылками шампанского и двумя железными банками «Бухарской» арахисовой халвы. Да и дело-то плевое — конверт с письмом, которое надо бы вернуть в почтовое отделение.

«До закрытия еще минут пятнадцать. Успею», — решил Антон и, резко остановив машину, сдал назад.

Достав конверт, он включил свет и еще раз прочитал фамилию адресата: Горину Михаилу Алексеевичу. Адрес правильный, фамилия тоже его, но имя и отчество — чужие. Он — Антон Дмитриевич. Да и письмо из какого-то Киреевска, от какого-то Петра Иванова, которого он никогда знать не знал. Нет, определенно, это ошибка или, вернее всего, совпадение. Соседка, помнится, говорила, что в его квартире раньше военный жил, вроде бы тоже — Горин. Да, мир полон совпадений. В общем, надо отнести письмо на почту, сказать, что адресат выбыл — и все. И вперед, навстречу Новому году!

— Через пять минут закрываем, — недовольно проворчала уборщица, хлестнув Антону по ногам мокрой тряпкой.

— Я быстро, — сказал он и, достав из кармана мандарин, протянул его девушке, сидевшей за стеклянным окошком.

Она улыбнулась, взяла мандарин и письмо.

Уже через несколько минут Антон вновь мчался по светящемуся ночному городу, навстречу празднику и надеждам. Ведь впереди Новый год — долгожданный, сказочный, хмельной, всегда изменяющий жизнь к лучшему, ну, или почти всегда! Правда, редко кому удается удержать то необыкновенное состояние полета, которое можно ощутить этой зимней ночью. Но все же пытаться надо: схватить это чувство призрачного счастья за хвост — за ниточку и не упускать, и тянуть — вытягивать, наматывая на ладонь, идти с этой ниточкой в весну, окунаться в долгожданное лето, а к осени подобраться с таким клубком уже исполняющихся желаний, что в руках не удержать… — ну и ладно: тяжесть-то своя — не тянет! А сделать-то надо всего ничего: чокнись шампанским, загадай желание и первого числа, обязательно с самого утра, несмотря на похмелье, бодрячком шагай в Новый год. И все будет. Наконец-то все будет!

«Уж с этого Нового года шагну, так шагну! — решил Антон и подумал о Жанне. — Она сейчас далеко. Ей еще целый месяц пребывать в дождливой Европе (как они там живут без настоящей зимы?), цокая каблучками, гулять по мокрым булыжным мостовым, предаваясь фантазиям о далекой романтической старине…»

За размышлениями и мечтами Антон не заметил, как огни московских окон окончательно растворились в синих пушистых елях и вскоре исчезли совсем. Город остался позади, и Антон был вынужден сбросить скорость, медленно пробираясь вдоль нескончаемых черных заборов. Вот уже ельник и водокачка, вот знакомый поворот и конечная остановка автобуса, который никогда не ходит зимой, а вот светятся окна профессорской дачи.

Степан Михайлович, наверное, заждался его и не велит начинать. Старик порядок любит, да чтоб все вместе, организованно.

Под конец пути, преодолевая снежные заносы, Антон разогнал машину и врезался в рыхлый сугроб перед самой калиткой.

Тут же в облаке пара на мороз вышел профессор.

— Антон! Ну, что же вы так долго, дорогой мой?! — воскликнул он с укоризной. — Быстро к столу, быстро! Только вас и ждем.

— С Новым годом, Степан Михайлович!

Тепло гостиной ударило Антону в лицо, а там музыка из репродуктора, запахи табака и духов, переливы женского смеха и громкая путаница знакомых мужских голосов.

— Ну, Горин, наконец-то! Еще немного, и схлопотал бы ты у меня выговор с занесением, — пошутил Валентин, подтягивая галстук.

Видимо, по роду своей должности — секретаря партийной организации факультета — он всегда шутил с серьезным выражением лица.

— Степан Михайлович не начинает, пока нет полного состава, — продолжил он. — Вот мы и курим тут битый час.

Появился Сомов, с улыбкой и ожидаемым вопросом:

— Где шампанское?

— Здесь, в портфеле. Да, Серега, его можно охладить! У профессора в машине тепло как в бане.

— Некогда уже охлаждать. Есть хотим!

— О, «Цимлянское», — воскликнула Верочка. — Обожаю шипучие вина.

За ней подтянулись остальные.

— Антон, привет! Долго едешь.

— Зима, заносы.

— Гриша, налей ему водки с морозу.

— Говорит, не замерз.

— Все, молодые люди, за стол, за стол! — приказал профессор, потирая руки.

Ему было за семьдесят, но по внешнему виду никто не давал и шестидесяти пяти. Жизнерадостный, веселый человек, действительно считал себя молодым, и это всегда ощущали его бывшие ученики, а теперь коллеги.

В этот Новый год Степан Михайлович Кротов настойчиво собрал всех у себя на даче, так как был еще один повод — присуждение ему Сталинской премии за многолетний труд и достижения в советской исторической науке. С официальными лицами уже отмечено: подарки получены, поздравления отслушаны, завистливые взгляды отпарированы. Так что теперь пришло время отпраздновать душевно и по-простому, с друзьями и молодежью, которая чувствовала себя абсолютно комфортно рядом с семидесятилетним профессором и его близкими.

Вокруг большого овального стола задвигались стулья.

Под покровительством огромного розового абажура над блюдами с яствами, словно известная башня над Парижем, возвышался граненый запотевший графин. В центре расположился подрумяненный поросенок, вокруг приютились лосось, сазан и балтийские шпроты, тонко нарезанная буженина, заморские оливки, блюдо с вареным картофелем да блестящие соленые огурчики, с которых невозможно было не перевести взгляд обратно на графин. Среди всего этого изобилия тут и там торчали темно-зеленые шпили бутылок. Серебряной фольгой блестело «Шампанское», черным гранитом переливалось грузинское № 20, рубином искрилось молдавское «Абрау-каберне», а между халвой и мандаринами притулился неприглядный на вид, но знаменитый сорокапятиградусный марочный КВВК, выдержанный в нескончаемых горных подземельях далекой Армении.

Антон потянулся к алому островку лососевой икры, да еле успел — водка в рюмке и тост за уходящий год. Потянулся к огурцу — тост за профессора и историческую науку — не пропустить! Откинулся на спинку стула — за дружбу! за будущее! за прекрасных дам! А вот и полночь — выстрел. Ура! «Брызги шампанского» — танцы.

Профессор был уже навеселе и в который раз оправдывался за свой роскошный автомобиль:

— Друзья мои… да мне эта заграничная машина… Разве что сюда ездить, на дачу. Я и водить-то не умею. Негоже, говорит мне ректор, лауреату Сталинской премии в метро ездить. Есть разнарядка на новую машину — нельзя, говорит, отказываться. Ну, я развел руками — деньги же надо тратить…

Антон насытился и поднялся из-за стола. Туман в голове вызвал ощущение приближающегося счастья. Он накинул пальто и вышел на улицу.

Снег искрился под светящимися окнами и переливами уходил в сверкающую голубизну лунной ночи. Алкоголь грел изнутри, и Антон полной грудью вдохнул жгучего морозного воздуха.

За спиной открылась дверь и раздались голоса.