Кому бесславие, кому бессмертие - Леонид Острецов

«Они, оказывается, тут тушенку жрут, с белым сухарем», — с обидой подумал Антон, стараясь как можно медленнее запихивать ее себе в рот.

— Не торопись, а то плохо будет, — сказал старшина.

— Видно, я никогда не наемся, — проговорил Антон, когда подчистую вылизал консервную банку.

Старшина принес чистую воду, бритву и мыло. Через некоторое время Антон смотрел на себя в осколок зеркала и не узнавал. От мечтательного рассеянного московского интеллигента не осталось и следа. На Антона смотрело худое, но довольно-таки мужественное лицо настоящего солдата. Таким он себя раньше и представить не мог. Антон вдруг вспомнил тот момент, когда он убил первого немца — никаких чувств и эмоций, кроме злобы и решительности.

— Ну, что, Горин, готов? — раздался за спиной голос майора.

— Так точно, — бодро ответил Антон.

Они прошли коротким лабиринтом земляных переходов и оказались в землянке командующего.

Майор отворил дверь, вошел первым и, отдав под козырек, отрапортовал:

— Товарищ командующий, майор Кузин по вашему приказанию прибыл.

— Мой адъютант, — раздался неожиданно сочный бас. — Переводчика нашли?

— Так точно, — отрезал майор и кивнул Антону. Он вошел следом и отдал честь.

Перед ним у стола стоял высоченного роста, статный человек, лет сорока, в генеральской форме. У него было выразительное, хотя и несколько несуразное лошадиное лицо, которое не очень вязалось с его огромной фигурой. Черты его больше подходили школьному учителю или чиновнику, нежели военному: коротко подстриженные и зачесанные назад темные волосы, высокий лоб, на глазах очки в толстой роговой оправе, большой широкий нос и пухлые губы, обрамленные складками.

Не вязался с его лицом и голос — громкий, глубокий, достойный звучать из уст какого-нибудь оперного певца или драматического актера.

— Фамилия? — спросил командующий у Антона.

— Горин. Рядовой Горин.

— Французкий язык знаете?

— Так точно, — ответил Антон и только сейчас за спиной генерала увидел сидящую за столом миниатюрную невзрачную девушку, закутанную в серое пальто.

— Госпожа Кюри француженка, — сообщил Власов, — и вам придется постараться как можно точнее переводить ей то, что я буду говорить. Ну, начнем, пожалуй? — сказал он, сев напротив журналистки, и посмотрел сначала на нее, а потом на Антона.

Антон перевел вопрос. Француженка оживилась и взяла в руки карандаш.

— Генерал, — обратилась она к Власову. — Я знаю, что двадцатая армия находится в тяжелом положении, но не сомневаюсь в том, что вы сделаете все, чтобы исправить его. Какими принципами, политическими и военно-стратегическими, вы собираетесь руководствоваться в решении этой сложной задачи?

— Мое основное правило — стараться как можно яснее отличать главное от второстепенного, — не задумываясь, ответил Власов. — А загонять себя в рамки каких-либо принципов на фронте вряд ли уместно.

В ведении современной войны как никогда требуется неадекватность и вместе с тем продуманность и быстрота принимаемых решений. Что же касается задач сегодняшнего дня, то надеюсь, мне поможет мой недавний боевой опыт под Москвой — когда я, будучи командующим двадцатой армией, вместе с другими командирами сумел прорвать оборону немцев и отбросить их от столицы.

Антон старался переводить как можно более точно, не торопился, подбирая нужные слова.

— Генерал, — вновь обратилась к командарму журналистка, быстро сделав запись у себя в тетради. — Я знаю, что вы недавно во второй раз были награждены орденом Красного Знамени. Безусловно, это итог ваших многочисленных заслуг перед Родиной. Скажите: какие факты вашей героической биографии не войдут в книгу о вас, которую сейчас пишет майор Токарев?

— Обо мне пишут книгу? — с чуть наигранным удивлением спросил Власов. — Я не знал об этом.

— Ну, как же? — удивилась француженка. — Я даже слышала ее название — «Сталинский полководец».

— Не думаю, что обо мне можно много написать, — скромно сказал командарм. — Я ведь не Александр Невский.

— Александр Невский? — спросила француженка. — Кто это?

— Вам следовало бы более подробно познакомиться с российской историей, — с легкой укоризной сказал командарм. — Александр Невский — русский князь, полководец и православный святой. Однажды, в тринадцатом веке, он спас Россию, разбив немцев на Чудском озере. Разобьем их и мы, если будем помнить, как били врага наши русские полководцы.

— Но ведь это было так давно. Не хотите ли вы сказать, что с тех пор не изменился характер войны?

— Мадам, — улыбнувшись, произнес Власов. — Я хочу сказать, что, изучая военный опыт Невского, Кутузова, Суворова и других великих стратегов, мы сможем правильно оценить и понять характер современной войны. Да, да, мадам! Современная война, война машин и ресурсов, не может исключать и духовный пласт, который несет в себе современный солдат. Именно об этом я сейчас говорю. Без этого не будут двигаться машины, не будет настоящих побед. Я изучал военный опыт Наполеона, наблюдал за современными военачальниками — за Гудерианом, например… И знаете — думается мне, что именно у русских полководцев можно поучиться тому, как поднимать солдат на бой, как вселять в них героизм и уверенность в победе. Россию, мадам, могут победить только русские! А это значит, что ее никто не может победить!

Он продолжал говорить, будто актер, большой актер, который уже не в первый раз читает свой монолог, с каждым разом все лучше оттачивая фразы и вводя новые элементы импровизации.

Антон наблюдал, как француженка слушала Власова — с восхищением, порой забывая записывать. Так слушают если не вождя, то почитаемого учителя, мнение которого неопровержимо. Восхищался им и Антон — мощным глубоким баритоном, мастерски поставленной речью и точно соответствующими ей жестами и мимикой. При этом было видно, что командарм излагает не заученные от политработников фразы, а свои собственные мысли.

Когда беседа закончилась, Антон проводил мадам Кюри к майору Кузину.

— На мой взгляд, ваш командующий — один из самых перспективных советских генералов, — восторженно сказала она ему, когда вышла из землянки.

Когда француженка ушла, Кузин вошел к командующему, а через несколько минут вернулся и сообщил:

— Товарищ Горин. Вас переводят в расположение штаба. Нам нужен переводчик, да и вообще… приглянулся ты генералу.

С этого дня Антону снова захотелось жить. Он остался в штабной землянке. Здесь всегда было тепло и сухо, и Антону долго не хотелось выходить наружу.

Здесь же он спал, здесь же, за дощатым письменным столом, и нес службу. На него свалилась бумажная работа: сортировка приказов, радиограмм, ответы по внутренней телефонной линии и многое другое. Работы было много, но Антон был несказанно рад тому, что покинул передний край, и старался как можно более ответственно относиться к своим новым обязанностям. Кроме того, он стал регулярно питаться, иногда даже по два раза в день. Правда, тушенку ему больше не выдавали, но зато как-то он ел похлебку, сваренную из последней штабной лошади, сушеные яблоки и даже иногда сахар. Впрочем, все это изобилие длилось недолго. К началу июня даже штабные запасы подошли к концу, и Антону, как и раньше, вновь пришлось довольствоваться пятидесятью граммами сухарей в день.

Однажды привели языка, которого допрашивал сам командующий, в присутствии начальника штаба армии Виноградова и начальника особого отдела Шашкова. Немецкий офицер — крепкий мускулистый блондин — вел себя уверенно и надменно. Он смотрел командующему прямо в глаза и периодически пренебрежительно подергивал носом, делая вид, что морщится от неприятного запаха.

— Он называет нас свиньями… — перевел Антон и замялся.

— Переводи как есть, — приказал Власов.

— Он называет нас грязными свиньями и холопами Сталина.

— Не более чем он сам — холоп Гитлера, — буркнул Власов, но, поймав на себе пристальный взгляд особиста, потупил взгляд. — Так. Спроси его о планах командования.

Антон спросил и перевел ответ немца:

— Он говорит, что не собирается ничего скрывать и скажет все, как есть, потому что вас… нас все равно скоро уничтожат. В настоящее время разрабатывается операция по окончательному разгрому нашей армии. Они знают, что у нас не хватает боеприпасов, что мы голодны и что нас можно брать почти без сопротивления. Он говорит, что их останавливают только последствия работы их же артиллерии, которая местами перемешала лес и болота в общую кашу. Но как только они закончат разведку с воздуха и определят более твердые участки земли, где можно вести наступление, нас немедленно уничтожат единым массированным ударом.

— Все? — спросил Власов. — Или он еще что-нибудь сказал?