Все, что мы хотели - Гиффин Эмили

– Хорошего дня, пап, – сказала Лила, выбираясь из машины и с мольбой глядя на меня.

– И тебе, солнышко, – ответил я, отводя взгляд. Она продолжала на меня таращиться, потом чуть слышно прошептала:

– Пожалуйста, папа, не звони сегодня в школу.

– Я тебя люблю, – сказал я в ответ.

– Я тебя тоже, пап. – Она закрыла дверь машины. Я смотрел, как она идёт, и чувствовал тошноту.

Когда она ушла, я поехал в мастерскую, но не сразу вышел из машины. Сперва я нашёл номер директора Виндзора. Лила называла его мистером Кво, и он вроде бы ей нравился, но после нескольких встреч он произвёл на меня впечатление заносчивого сноба. Я заранее готовил себя к худшему развитию событий, набирая его номер. Я не думал, что он открыто примет сторону Финча, но немного понимал, как устроен мир. Во-первых, они из одного теста. Во-вторых, таким, как Финч, всегда всё сходит с рук – и мы никак не в силах повлиять на эти обстоятельства.

Сжав зубы, я слушал ответные гудки. Потом подошла женщина.

– Кабинет мистера Квортермана, – сказала она.

– Позовите его, пожалуйста, – попросил я. Она сказала, что мистер Квортерман на собрании, спросила, не хочу ли я оставить для него сообщение.

– Да. Передайте, – сухо сказал я, – это Том Вольп. Отец Лилы Вольп. Старшеклассницы.

– Хорошооо. И… по какому вопросу?

Я рассердился. Конечно, эта женщина никак не могла знать, что произошло. И всё же её равнодушный тон меня выбесил. Я вдохнул поглубже и ответил:

– По вопросу непристойного фото моей дочери, сделанного учеником Виндзора.

– Что, простите? – спросила она таким тоном, словно я только что её оскорбил.

Чувствуя, как поднимается давление, я произнёс с нарочитой медленностью:

– Один из учеников Виндзора, юноша по имени Финч Браунинг, на вечеринке в выходные сфотографировал мою дочь, Лилу. Она заснула, и одна её грудь была видна. Потом он написал к фотографии расистский комментарий и разослал своим приятелям. Я очень недоволен и хотел бы обсудить этот случай с Уолтером Квортерманом. Сегодня.

– Да. Да, конечно, мистер Вольп, – сказала она, сменив тон на всерьёз обеспокоенный. – Я попрошу его с вами связаться. По какому номеру вам было бы удобно?

Я сообщил ей свой мобильный и положил трубку, не попрощавшись. Не прошло и минуты, как позвонили мне.

– Слушаю вас, – сказал я.

– Мистер Вольп?

– Да.

– Это Уолтер Квортерман. Вы просили перезвонить. – Его тон был вежливее, чем при личном общении, почти деликатным. Это немного смягчило меня, но не настолько, чтобы рассыпаться в любезностях. Я предпочёл перейти сразу к делу и рассказал обо всём, не упуская деталей, в том числе о том, что Лила злоупотребила алкоголем. Он ни разу не перебил меня, терпеливо ожидая, пока я закончу рассказ, а потом сообщил, что уже видел фотографию – кое-кто из родителей на выходных отправил её ему.

Я ощутил облегчение и вместе с тем ярость. Хорошо, что он её видел – трудно было передать словами, до какой степени она оскорбительна. Но вместе с тем мне не давала покоя мысль, что он и многие другие видели мою маленькую девочку в таком состоянии. И почему он сразу мне не позвонил?

Мне стало чуть лучше, когда он сказал, что уже созвонился с родителями Финча.

– Уверяю вас, мы разберёмся с этой ситуацией и поступим сообразно ей, – заявил он спокойно, но без снисходительности.

– Спасибо, – ответил я.

– Но должен вас предупредить, мистер Вольп, – сказал он. – Не знаю, стоит ли касаться этой темы, потому что она не относится напрямую к насущному вопросу, но вы в курсе, что употребление алкоголя, даже вне школы, противоречит нашему кодексу этики?

– Да, – ответил я, потому что вчера вечером почитал на сайте информацию о Виндзоре и выяснил, что за употребление алкоголя нет формального выговора, только предупреждение, которое вносится в личное дело ученика. С Лилой такое произошло впервые, так что сильно не навредило бы ей, зато могло послужить аргументом в наших дискуссиях на тему алкоголя и уроком на будущее. Всё это я сказал Квортерману, потом добавил:

– Хочу, чтобы вы знали – я очень серьёзно отношусь к выпивке.

– Приятно слышать, – ответил он. – Вы удивитесь, Том, но многие родители смотрят на такое сквозь пальцы. Когда взрослые внушают детям разные ценности, это очень осложняет дело.

– Да. – Я немного подумал, потом добавил:

– Мать Лилы – алкоголичка.

– Сочувствую. – По его голосу было похоже, что он в самом деле сочувствует.

– Да всё нормально, – сказал я. – Она с нами не живёт. Это просто… медицинский факт о моей дочери, почему я о нём и упоминаю.

– Да, понимаю.

– И ещё я хочу сообщить, что моя дочь была в отключке, когда было сделано это фото. Не позировала намеренно. Она была без сознания… совершенно беззащитна.

– Я знаю, Том.

– Если честно, меня больше оскорбил комментарий, чем фото, – признался я, потому что, будучи откровенен сам с собой, мог представить, что в глупой юности сделал бы то же самое, имея при себе мобильник, напившись и увидев девчонку с голой сиськой. А вот комментарий – совсем другое дело. Он был не только неуместен – Лила такая же американка, как этот парень, – он ещё и оскорбителен. – Это уже переходит все границы.

– Согласен на сто процентов.

– Он должен быть наказан.

– Да. И скорее всего, будет.

Вот и первый красный флаг. Я почувствовал, как во мне вновь разгораются цинизм и вместе с тем ненависть к себе – за то, что позволяю ему так с собой разговаривать.

– Скорее всего? – подчеркнул я. – Простите, но разве здесь должен ставиться вопрос? Мы оба видели фото. Мы оба читали комментарий. По-моему, здесь и обсуждать нечего.

– Да, да. Я понимаю, Том, – сказал он. – Но это длительный процесс… Нам нужно услышать его точку зрения, какой бы она ни была. Довериться процессу, рассмотреть оправдания.

– Тому, что он сделал с Лилой, нет оправданий.

– Согласен. Но мы всё же должны выяснить все факты. И если переключить внимание с Финча на Лилу, то… – Он помолчал. – Я хочу, чтобы вы понимали: если дело получит огласку, то в следующие несколько дней или даже недель могут возникнуть последствия, неприятные для Лилы.

– Вы имеете в виду предупреждение, которое внесут в её личное дело? – спросил я, надеясь, что всё правильно понял. Я сказал себе, что это не страшно. У меня не было выбора.

– Нет… ну, в общем-то, да, и это тоже. Но я сейчас о более серьёзной проблеме – неизбежной негативной реакции. К сожалению, такое временами случается, хотя это весьма несправедливо.

– Реакции? Какой, например? Мы говорим о социальной реакции?

– Да. Со стороны других учеников. Её одноклассников, – прокашлявшись, сказал Квортерман. – Такое поведение несправедливо, но более чем вероятно. Уже были случаи.

– Хотите сказать, Финч – большая шишка? И в школе к Лиле станут хуже относиться? – Я вновь занервничал, тон стал напряжённее.

– Я бы так не выразился, конечно, но да, репутация Лилы окажется под угрозой. И, конечно, история с этим фото ещё больше подольёт масла в огонь. Вы и ваша дочь готовы к возможным неприятностям?

– Да, – сказал я. – Во-первых, фото и так все видели. Сами знаете, как быстро распространяются сплетни. Уверен, о нём уже знает вся школа. Во-вторых, Лила совершила глупость, когда перебрала с алкоголем, но не сделала ничего такого, чего следовало бы стыдиться. Стыдно должно быть Финчу. Фото больше говорит о нём, чем о ней. Надеюсь, Виндзор сумеет внушить эту мысль всем ученикам и студентам.

Конец ознакомительного фрагмента.