Все, что мы хотели - Гиффин Эмили

– Даже не думай, – сказал я своему приятелю Джону, не сводя с девушки глаз. Джон рассмеялся.

– О ком? Об этой Джей Ло?

– Да, – сказал я.

– Почему? Ты с ней спишь? – Джон жевал соломинку и смотрел, как девушка идёт мимо нас. Шумный и красивый, он притягивал горячих девчонок, особенно в барах поздними вечерами.

– Пока нет, но я это исправлю, – ответил я, тоже рассмеявшись. – А потом, может, и женюсь на ней.

Джон расхохотался.

– Круто. – Он спрыгнул со стула и хлопнул меня по спине. Когда девушка оказалась совсем рядом, добавил:

– Удачи, чувак.

Она посмотрела на него и перевела взгляд на меня, прекрасно понимая, почему мне понадобится удача.

– Можно? – спросила она, указывая на освободившийся стул.

– Да, – ответил я, вдохнув запах её волос. Они пахли как масло для загара, если вылить на себя целый тюбик. Кокосом, что ли.

Я пытался придумать что-нибудь остроумное, но ничего не выходило, и я просто сказал правду:

– Я не мастер пикапа, но… ты самая красивая девушка, что я видел. – Потом, осознав, как это банально, я прибавил: – В этом баре.

– В этом баре? – переспросила она и рассмеялась заливистым, сексапильным смехом. Я заметил, что её правый передний зуб очаровательно неправильной формы. Она обвела глазами бар и не слишком привлекательных девушек напротив меня.

– Ну ладно, не только в этом баре, – сдался я, уже не боясь показаться излишне льстивым. Она и была самой красивой девушкой, что я видел.

– Ты точно не мастер пикапа?

Я уловил её акцент. Тоже очаровательный. Покачал головой и промямлил:

– Ну… может, и да… но я не хочу просто флиртовать с тобой. Я хочу узнать тебя… узнать о тебе всё…

Она вновь рассмеялась своим бесподобным смехом.

– Прямо всё?

– Всё, – подтвердил я и принялся засыпать её вопросами: – Как тебя зовут? Сколько тебе лет? Откуда ты?

– Беатриз. Двадцать пять. Из Рио, – на последнем слове она округлила чувственные губы в точности того же оттенка, что и платье.

– Это в Бразилии?

Она улыбнулась и спросила, знаю ли я ещё какое-нибудь Рио. Подошёл бармен, и она, не раздумывая, как раздумывают большинство девушек, заказала напиток, о котором я никогда не слышал, грохочущий раскатистыми «р». Потянулась за огромной плетёной сумкой, которая, судя по её виду, должна была пахнуть марихуаной или хотя бы ладаном. Я остановил руку Беатриз.

– У меня есть личный счёт в этом баре, – сказал я. Она улыбнулась и посмотрела мне в глаза.

– Может, у тебя и имя есть?

– Томми… Том… Томас, – пробормотал я, потому что меня называли то так, то эдак.

– Как тебе больше нравится? – спросила она.

– Как тебе больше нравится, – сказал я.

– Я хочу танцевать, Томас, – внезапно заявила она, откинув назад плечи и волосы.

Я удивился, что она предпочла называть меня полным именем. При словах о танцах я покачал головой.

– Что угодно, только не это. – Я рассмеялся. Она в шутку надула губы, и я про себя взмолился, чтобы мы по-настоящему сблизились – так, чтобы ссориться, и всерьёз надувать губы, и страстно мириться.

– Ну пожалуйста. – Она чуть наклонила голову.

– Я не умею танцевать, – признался я, когда бармен принёс коктейль и поставил перед ней.

– Все умеют танцевать, – заметила она, покачивая плечами в такт «Свободной птице»[9]. – Надо просто двигаться под музыку.

Она выжала лайм в бокал, размешала тонкой соломинкой и сделала глоток. При виде того, как её полные губы коснулись стекла, а волосы густой волной упали ей на лицо, у меня перехватило дыхание. Я отвёл взгляд, тоже заказал выпивку. Я уже был немного пьян, но решил, что для храбрости нужно ещё. Сильно напиваться мне не хотелось – я надеялся сохранить в памяти наш разговор до мельчайших подробностей. Я спросил у неё, что она делает в Нэшвилле, и она рассказала, что присматривает за двумя малышами в Брентвуде, а сегодня у неё выходной. Потом добавила, что Нэшвилл любит за музыку.

– Ты тоже музыкантша? – спросил я, зная, что музыкантов здесь пруд пруди, и всё же заинтригованный.

Она кивнула.

– Я певица. Во всяком случае, хочу ею стать.

– И в каком жанре выступаешь?

– Сертанежу. Бразильский музыкальный стиль… песни о музыке, о любви… о разбитых сердцах…

Я кивнул, заворожённый.

– Может, как-нибудь мне споёшь?

– Может быть. – Она одарила меня медленной улыбкой. – А теперь ты расскажи о себе, Томас. Ты из Нэшвилла?

– Да. Родился и вырос.

– В какой части Нэшвилла? – спросила она.

– В этой самой, – ответил я. Она рассмеялась и коснулась большим пальцем нижней губы.

– Что, прямо в баре?

– Нет. – Я улыбнулся. – Я имею в виду, – в восточном Нэшвилле. На этом берегу реки.

Она кивнула, будто поняла, что я имею в виду – что река Камбелэнд отделяет гламурный город от моего грязного захолустья.

– Почему же ты не на Нижнем Бродвее?[10] – спросил я, про себя прибавив «с другими красотками».

– Потому что там не встретишь таких мужчин, как ты. – Она улыбнулась, и я улыбнулся ей в ответ. Мы немного помолчали, потом она спросила:

– А ты чем занимаешься, Томас? Кем работаешь?

– Я плотник, – сказал я, опустив глаза и постукивая большими пальцами по барной стойке. Я был готов к тому самому взгляду, каким смотрят на тебя девушки, когда узнают, что ты не работаешь в офисе и лишь полтора года проучился в колледже, а потом остался без денег, был отчислен и пошёл обрабатывать древесину.

Но если она и была разочарована, то виду не подала. Казалось, она даже заинтригована, хотя с моей стороны глупо было так думать. Я встречал девушек, которые первое время врали мне, будто им нравятся мужчины, умеющие работать руками. Я был рад, что она не стала врать. Она просто спросила:

– Значит, ты делаешь мебель?

– Ну да.

– Какую?

– Любую, – ответил я. – Столы, полки, шкафы, парты. Я люблю делать выдвижные ящики.

Она рассмеялась.

– Ящики?

– Да. Ящики, – ответил я. – только не такие, которые скрипят и дребезжат по металлу, а гладкие, полностью из дерева… соединённые «ласточкиным хвостом»… они словно шепчут, когда их выдвигаешь. – Я тихо присвистнул.

Она наклонилась ко мне ближе и кивнула, словно понимала артистизм моего искусства. Искусства делать мебель, которая, может быть, станет фамильной. Хотя до этого мне было далеко. Я закончил обучение, но освоить предстояло ещё многое.

– Значит, ты делаешь будущий антиквариат? – Она придвинулась совсем близко, я ощутил щекой её тёплое дыхание.

– Да, – ответил я. Она была магнитом, силовым полем, и я не смог удержаться от поцелуя. Я прижался губами к её губам, ощутил вкус алкоголя и лайма. Её губы были божественны, моё сердце едва не взорвалось. Несколько пьянящих секунд – и она оторвалась от меня, чтобы сказать мне, что пусть я и не умею танцевать, но целуюсь превосходно.

Я с трудом взял себя в руки и ответил:

– Ты тоже.

– Можно задать тебе вопрос, Томас? – прошептала она мне на ухо.

Я кивнул. В глазах мутилось.

– Ты занимаешься любовью, как танцуешь? Или как целуешься?

Моя кожа горела огнём. Я посмотрел Беатриз в глаза и сказал, что она может и сама это выяснить.

Спустя ещё несколько часов, коктейлей и даже танцев мы отправились в мою убогую студию и занялись просто потрясающим сексом. В двадцать девять лет, не будучи связан отношениями, я и раньше порой проводил ночь с едва знакомой девушкой, но в тот раз всё было иначе. Мы занимались любовью.

До того, как я встретил Беатриз, я считал, что любовь с первого взгляда невозможна. Но она разрушала все правила, любую логику. Она была потрясающей. Невероятной.

Не прошло и трёх месяцев, как мы поженились и она забеременела. Хотя, если честно, эти события произошли в обратном порядке, но какая разница. Я в любом случае собирался на ней жениться. Беременность лишь ускорила процесс и прибавила проблем. Ну, например, моя мама невзлюбила Беатриз, решив, будто она намеренно залетела, чтобы выскочить за меня замуж и получить гражданство. Я имел неосторожность поделиться этими соображениями с Беатриз; она, разумеется, была задета, и так я выяснил, что умение прощать не относится к числу её достоинств. Сильный характер она унаследовала от отца, ортопеда, работавшего с национальной футбольной командой Бразилии, который, в свою очередь, и так злился на Беатриз за то, что она уехала в Штаты, решив стать певицей; тот факт, что её вдобавок обрюхатил какой-то плотник, никак не мог пойти на пользу их взаимоотношениям, тем более что мачеха, ставшая Беатриз весьма паршивой заменой матери, всячески подливала масла в огонь. Классическая история Золушки.