Нельзя, Можно, Нельзя - Нина Горланова

Вот обычное окончание разговора. Поэтому один из любимых тостов Славы звучит так: "Давайте выпьем за то, чтоб соседи были, но не так близко!".

Когда я привезла дарить первую книгу Р.В., был еще февраль 1987 года. В то утро наш сломанный будильник вдруг сам пошел. Я остановилась возле него, пальцами надавливая на лоб. Муж: "Что - голова опять заболела?" - "Нет". - "А чего ты давишь на лоб?" - "Мысль ищу". - "Понял: ты так мысль выдавливаешь изо лба!"

Что же мне этот будильник напоминает? А, вот! Время стояло и вдруг пошло. Началась перестройка... Поэтому с Р.В. я сразу заговорила о Солженицыне: мол, скоро он вернется на Родину. Но она не поверила. И тогда я на своей книжке "Радуга каждый день" написала: "Сегодня загадано..." Три точки! Только мы с ней знали, о чем загадано. Конспирация - на всякий случай.

Р.В. сказала, что в докторской она много места уделила Залыгину, они переписываются.

- Так что, Ниночка, несите рукописи, я отправлю их ему в "Новый мир".

Не будучи сторонницей "блата" в литературе, я тем не менее послушно принесла папку с рассказами. Сработала связка "учитель-ученик". Она обещала быстро прочесть и прислать открытку. Но вот прошло четыре месяца - тихо все. Однажды в магазине встречаю ее красавицу-дочку:

- Как там мои рукописи - прочитаны?

- Об этом я ничего не знаю, но мама вам приготовила мешок вещей приходите!

- Передай, что мы зайдем в воскресенье после обедни. (Р.В. жила рядом с храмом. В рассоветское время я сказала бы, что зайдем после обеда.)

Сердце-вещун подсказывало мне, что впереди испытание, но я не знала, от чего там зреют кристаллы гнева... Даже писать об этом трудно. Но нужно.

- Эх, Нина, Нина, что же вы делаете! - начала Р.В. - Зачем такая лихость в ЛЕНИНСКОЙ теме? До редактора просто не должны доходить такие тексты.

Ничего себе! А кто нас учил свободе-то?

- Но вы же сами нас учили жить по Солженицыну.

- Дело не в этом... В вас, Нина, нет этичности!

- Что?

- Да-да. Зачем писать про измену мужа. Надо в себе такие вещи держать. Чехов бы не написал.

- А Герцен написал.

Р.В. с гневом вручила нам мешок вещей:

- Слава, с Ниной говорить бесполезно, но вы-то хоть понимаете, почему не нужен лихой тон в ЛЕНИНСКОЙ теме?

- Зачем нужен один тон - Бахтин не зря написал о разноголосице, - Слава пустился в рассусоливания о границах художественности: - Есть низшая граница, а есть высшая. Конечно, Достоевский с его полифонией - на самом верху, на вылете прямо, далее - философия и теология. Всем до него трудно дотянуться...

- Спасибо за лекцию! - оборвала его Р.В. - Мы тоже почитывали Бахтина, знаете ли. У вас обоих, значит, нет этического слуха. Вы что - считаете себя непогрешимыми?

- Напрасно вы стараетесь нас обидеть. Я сама вам говорила в прошлый раз, что до Искандера и Маканина никогда не дорасти мне...

- Опять не поняли? Хорошо, я сформулирую иначе. Нина, вы НЕНАДЕЖНЫ.

Господи, взмолилась я мысленно, что она имеет в виду - подозревает в стукачестве? И я принялась подробно перечислять (без фамилий) стукачей, которых сама выгнала из дома.

- Да, за вашим салоном присматривали, я в курсе, - отмахнулась от этой темы Р.В. - Но вы не слышите меня. Совершенно. Так ослеплены собственной непогрешимостью, да?

Ослеплена? Зачем такие слова! Учитель - ученику.

- Мне бы... какой-то конкретный пример, я бы поняла тогда, может.

- Нина, вот такой пример: говорят, что диссертацию вы списали у кого-то.

- У кого я могла списать диссертацию об акчимских сравнениях-то! Да кто же это говорит?

- Не важно.

Слава стал спорить: важно, иначе мы не будем разговаривать - в таком тоне. Р.В. помолчала полминуты и сменила тему:

- Приведу другой аргумент: дети не должны голодать, а вы пишете непроходимые вещи! Поехали бы на БАМ, написали бы нужную повесть...

- Дети не голодают - это просто так говорят.

- Нина, опять вы свое: все плохие, говорят неправду, а вы одна хорошая. Вы снова непогрешимы.

Тут я уже не выдержала и взорвалась: "Да вы знаете, сколько мне про вас говорят плохого! Но я же не верю!!!". Этот крик моей души был услышан: да, люди часто несут вздор... но...

- Но вы отправите в журнал рассказ про лениновспоминателя, а нас потом опять всех затаскают!

Наконец-то мне все стало ясно: Р.В. хочет ГАРАНТИЙ, ЧТО ЕЕ НЕ ЗАТАСКАЮТ... или - поссориться, чтоб себя обезопасить. Я отвернулась к вешалке, чтобы спрятать слезы, долго шарила по карманам в поисках платка. Непростая эта связка: "учитель-ученик". Учитель настрадался, досталось! Неужели еще за учеников претерпевать - где же брать силы? И я ведь все это понимаю. И принимаю ее поведение. Но можно было по-человечески объяснить. Вдруг тон Р.В. сменился:

- Берите вещи, но знайте: вы еще будете богатыми!

- Да вряд ли.

- Не верите? Как сбылось мое пророчество, что вы станете писательницей, так и это сбудется.

Не о богатстве мечтает писатель - на жизнь бы хватало, и спасибо. Мы шли с мешком, меня сотрясали рыдания. Слава утешал: такова цена вещей - за все нужно платить. Но я не могла носить прекрасные костюмы Р.В. после всего услышанного от нее. Правда, из одной кофточки вырезала спинку и обила старый стул - сидя на нем, печатаю эти горькие строки. Вот так: от первой учительницы мне досталось платье в елочку, а от последней - стул в елочку (такая у меня жизнь - в елочку тоже. То вверх, то вниз...).

Зато когда я запричитаю: "Еще и сумка-то порвалась - где взять денег на новую!", муж сразу: "Тебе же сказали, что будешь богатой!" - "Но прошло пятнадцать лет, а только хуже и хуже с каждым днем". - "Просто Р.В. издалека очень почувствовала запах денег".

Надя Гашева все время говорит мне: пора написать роман о шестидесятниках. Только я отношу себя к другому поколению. Они были людьми компромисса, а нам свобода дороже всего. Р.В. как говорила: "Я ведь тоже в диссертации кое-что вынуждена убрать, чтоб пропустили". А я ничего не могу убрать. Ничего!

Через шесть лет я выиграла международный конкурс на лучший женский рассказ и получила от Р.В. письмо: "Приходите! Есть что-то неестественное в том, что мы с вами не видимся". Мы со Славой пришли в назначенный день. Снова было застолье с коньяком и мясом в горшочках, словно все прошлое забыто. А однажды я не смогла прийти в назначенный день - подруга Наташи обварила меня кипятком (специально). Я попросила Агнию позвонить Р.В. и все объяснить. Через два дня получаю от нее письмо: "Вы у нас прямо как Достоевский!". Так меня испугало сие, что я порвала листок на мелкие кусочки. Не готова столько перенести, сколько Достоевский смог... Слаба. Увы. Пришло время признать, что силы на исходе...

Она заболела после расстрела Белого дома в 1993 году (не могла пережить, что русские стреляли в русских). Но после операции еще работала, говорила мне: "Печень болит, на улице грязь, но подхожу к университету - навстречу мне идут студенты, ЛУЧШИЕ ЛИЦА В ГОРОДЕ! И настроение сразу меняется". На ее похудевшем лице остались одни глаза, полные... трепещущего света словно. "В нашем корпусе все рушится, стены в трещинах, но единственное, что мы можем, - это НЕ СНИЖАТЬ ДУХОВНУЮ ПЛАНКУ!"

Мы навещали ее, а выйдя из дорогой для сердца квартиры, бросались в первую попавшуюся подворотню или арку и там безутешно рыдали своими - уже не лучшими в городе - лицами. Мы сами ответственны теперь за свои лица! Она отдала нам все, что могла.

После поминок я вышла из университетской столовой и... заблудилась! В этом было что-то мистическое, ведь я столько лет проработала в альма-матер, знала каждый уголок. Но уткнулась в какие-то строительные леса и трубы, трубы. Слезы так застилали глаза, что я заблудилась? Или это был ужас потери УЧИТЕЛЯ?

Мой друг Смирин все искал такую КНИГУ, в которой - истина в последней инстанции, Рита Соломоновна говорила мне, что она ездила по конференциям и надеялась на одной из них услышать ДОКЛАД, который объяснит ВСЕ, а я долгие годы думала, что встречу ЧЕЛОВЕКА, знающего ответы на главные вопросы. Р.В. приближалась к этому идеалу... И вот ее уже нет.

В ее последние дни мы говорили о судьбе, о любви, о вере. Р.В. спрашивала, много ли молодежи в храме - все ведь решает молодежь.

- Массы не всегда решают все, - отвечал Слава.

- Да, массы сейчас молятся на доллар, - горько кивала Р.В.

Еще одна из щедрот жизни - внуки. Слава так устал от наших пятерых детей, что про внуков говорил: "Буду на них смотреть только в глазок своего кабинета". Однако кабинета-то никакого нет, а внука уже принесли (Антон женился в 18 лет по большой любви).

С утра в этот день девочки просили Славу помочь придумать название для газеты, посвященной русскому языку. Слава предложил: "ВИЛИКИЙ И МАГУЧИЙ". И тут заплакал внук (его мама ушла учиться). Девочки тарабанили младенцу Ахматову и Пригова, Пушкина и стихи на немецком языке - ничего не помогало. Тогда Даша начала читать ему стихотворение Тургенева в прозе: "Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей Родины, ты один мне надежда и опора...". И внук замолк, выслушал до конца, а потом говорит: "Ы!" (еще). Ему месяц, он по-другому сказать не умеет. И так Даша раз шесть прочла стихотворение о русском языке, и всякий раз он просил: "Ы!" А потом заснул. И я сразу полюбила милого Сашу - наш человек! Русский язык ему дорог, нужен...