В муках рождения - Церенц

Я вернулась домой с разбитым сердцем и глубоко опечаленная. Дядя мой со дня на день слабел, но прожил столько, что, когда после его смерти братья предложили ей вернуться домой, Васкануш ответила: «Я очень счастлива в своей тихой обители, где нет ни знатных, ни простых и где все люди равны перед богом».

Княгиня умолкла. Но Хосров не сдержал любопытства и спросил:

— Что стало тогда с Овнаном?

— Такого железного человека можно было только убить, но осудить его на пожизненное тюремное заключение было явной глупостью. Мой дядя велел заточить его в один из ширакских[33] монастырей, но когда через два года он решил убедиться воочию, исполняется ли в точности его приказ, и поехал в этот монастырь, то нашел узника недостаточно смирившимся. Тогда его бросили в монастырское подземелье, откуда веяло могильной сыростью. Единственным преступлением этого юноши была любовь к прекрасной девушке, чье высокое положение и разницу между ними не смог учесть бедный горец. Но, очевидно, бог любит изредка посмеяться над нашей глупостью. Это сырое подземелье оказалось началом подземного хода, и Овнан в ту же ночь вышел через него на свободу. А князь Багратуни, полный гнева и мести, переехал в Таран и через несколько лет умер.

Овнан, как мне сказали вскоре, вернулся в Сасун и спокойно жил в горах в своем родном селе. Позднее я встречала его в доме своего брата, князя Багарата, который часто приглашал его к себе. Сасунцы обращались к своему князю только через Овнана и от него же узнавали повеления князя. Это означало, что тот, кто хотел владеть Сасуном, должен был иметь дело с Овнаном.

— А ты, Хосров, не привез мне письма от брата?

— Нет, княгиня, это было невозможно. Князь содержался в большой строгости. Я застал его еще закованным в цепи. Потом уже стало немного легче. Князя перевели в другую тюрьму, разрешили изредка встречаться с семьей и перестали преследовать его угрозами, заставляя отречься от христианской веры. Вот тогда-то я и смог подсунуть деньги тюремщику и проникнуть к князю. Он был весел и надеялся вскоре освободиться. Он поручил мне, княгиня, просить тебя убедить князей не ссориться, жить в мире, чтобы не препятствовать рождению смуты среди нечестивых захватчиков.

— Это мое сокровенное желание. И я всегда убеждала в этом Ашота. Пойди, князь, отдохни с дороги. А потом, не теряя времени, поедешь в Мокс, к моему брату спарапету Смбату и расскажешь ему о своей встрече с Багаратом.

— Твой приказ для меня закон, — сказал Хосров, — поцеловал княгине руку и только дошел до двери, как остановился пораженный и попятился назад.

— Что такое, Хосров? Почему ты возвращаешься? — спросила княгиня, поднявшись с места.

— Смотри, княгиня, смотри, — сказал Хосров.

Княгиня сама поразилась, увидев входящих в зал одного за другим князей-заложников, которые шли выразить свое почтение великой княгине.

— Что это? Что это за возвращение? — спросила гневно княгиня. — Вот как вы нас подводите! Вы не понимаете, что ваше бегство повредит нам, а не востикану?

— Но… княгиня, востикан приказал долго жить. И сам он, и все его войско перебиты.

— Что вы говорите? Кто же сделал такую глупость?

— Сасунцы.

— Сасунцы?

— Да, сасунцы во главе с Овнаном вступили в Муш и перебили всех арабов. Востикана Юсуфа убили, нас освободили, а сами пошли на арабов, захвативших монастырь Святош Карапета.

— Кроме Овнана, никто не командовал сасунцами?

— Князь Гурген все время был с ним, но он не командовал.

— Гурген Арцруни? Мой сын? И он сделал эту глупость!..

— Нет, княгиня, это был не наш князь Гурген, Это был другой Гурген, мы его не знали, но он тоже Арцруни.

Пока юные князья наперебой рассказывали об этом, княгиня, побледневшая от волнения, усталая, опустилась на скамью, повторяя вслух: «Боже мой, что это за сумятица, что за непорядок!..» Наконец она обратилась к одному из юных заложников:

— Князь Григор, подойди и говори только ты. Ты не смог узнать, кто этот Гурген Арцруни?

— Да, княгиня, — ответил юный князь, — я расспросил его слугу и узнал, что его господин только что вернулся из Греции, что со стороны матери он из рода Мамиконянов, что греческий император очень любил его, хотел подарить ему землю и даже предлагал ему в жены свою дочь, но князь Гурген не согласился и вернулся на родину. Князь — красивый, высокий, черноглазый и темноволосый мужчина лет тридцати.

— Ты не узнал имени его отца?

— Да, княгиня, отца его звали Апупелчем.

— Нам только этого не хватало! — воскликнула княгиня, обернувшись к Хосрову. — Этот князь Гурген имел с собой войско?

— Нет, княгиня, только двух телохранителей и слугу.

— И сасунцы слушались его?

— Он не вмешивался в военные действия, княгиня, и даже ни с кем не говорил, кроме Овнана. Он только день был с нами в пути и почти не разговаривал. А на второй день пожелал нам доброго утра и повернул в сторону. Мы думали, что снова встретимся с ним, но он исчез.

— Хорошо, дети мои, подите отдохните, — сказала княгиня. Когда все юные князья вышли, она обратилась к Хосрову:

— Что же теперь делать, князь? То, чего мы больше всего боялись, свершилось. Чем все это кончится, одному богу известно. Разве это не кара божья, появление в такую минуту сына Апупелча? А ведь как я умоляла князя пощадить жизнь этого человека, своего кровного родственника… Но разве слово женщины значит что-нибудь для них?.. Он безжалостно пролил кровь несчастного князя Апупелча, а мой сын Ашот посте смерти отца завершил это преступление, отняв у сына все его наследство… Я сейчас совсем растерялась. Не станет ли этот Гурген орудием в руках арабов, не изменит ли нам, ведь он вырос среди войн? Нам не хватало только праведного предателя и честного изменника, слава богу, и он явился.

— Что ты говоришь, княгиня? Ведь в молодом князе течет кровь Арцруни, он никогда не совершит такого бесчестья!

— Как ты наивно рассуждаешь, Хосров! Твои слова напомнили мне былые времена. Ты забыл современника Нерсеса Великого[34], изменника и предателя Меружана, который околел от руки князя Багратуни, увенчанный венцом из раскаленного железа? Или вероотступника и изменника Шаваспа Арцруни, пронзенного мечом Вардана Великого?[35] Или почти вашего современника, третьего Меружана, принявшего веру Магомета? Я имею право бояться рода Арцруни. У них нет середины, они или очень хорошие люди, или отъявленные негодяи.

Проговорив эти слова, княгиня Рипсимэ, поднялась с места. Несмотря на то, что ей было больше пятидесяти, она все еще была хороша и внушала уважение своей статной фигурой и живым, благородным лицом.

Хосров ничего не ответил ей. Наступило долгое молчание, пока княгиня, словно очнувшись, не прервала его.

— Хосров, пойди отдохни. Если понадобишься, я позову тебя.

Когда Хосров вышел из комнаты, княгиня прошла в свою молельню. В этом доме, возможно, только эта женщина и предвидела наступающую бурю, а так как она не надеялась на людей и вправе была сомневаться в них, то бросилась на колени перед богом, чтобы оплакать ожидаемую гибель своей страны.

В это время князь Ашот со своими братьями Григором и Гургеном были заняты развлечениями. Узнав о случившемся и увидев освобожденных из плена заложников, они не только не взволновались, как их мать, а предалась еще большему веселью. На появление же князя Гургена, сына Апупелча, они не обратили никакого внимания. Они видели его мальчиком и сейчас не принимали его всерьез.

Но какая разница между нахарарами, владетелями этой страны, и бедным Овнаном! Простой горец в это время, собрав своих собратьев-крестьян, учил их воевать захваченным у арабов оружием. Он укреплял горные села, собирал запасы продовольствия и оружия, имеющиеся в Муше, и делал все это, не повелевая, как княжья, не силой, а действовал на них своим добрым примером, своим же трудом.

Глава восьмая

Крепость Кангуар

В то время, как княгиня Рипсимэ в замке Беркри изливала свою наболевшую душу перед богом, князь Ашот проводил время в развлечениях и пиршествах, Овнан продолжал укреплять родные горы, Вахрич наслаждался покоем в своей семье, — вдоль подножья горы Вараг, по направлению к городу Хою[36], ехал задумчивый всадник, закутанный в серый плащ. Несмотря на то, что перед ним не было ни церкви, ни алтаря, а небо было покрыто тучами, он время от времени поднимал голову и тяжело вздыхал уверенный, что его никто не слышит.

Это был князь Гурген, которому стало тяжко в Васпуракане, и он решил как можно скорее покинуть страну, ставшую источником его несчастий. Хотя сердечная рана его была неизлечимой, все же он говорил себе: «Если бы мне хоть раз увидеть ее, если бы раскрыть перед ней мою сердечную рану, тогда я уехал бы к себе в Тортум и вместо счастья, о котором мечтал, провел бы остаток дней своих далеко от света, воспроизведшего меня, далеко от нее, без которой жизнь моя — вечное страдание…»