Великий охотник - Сергей Марков

«Голос» писал о нем как об открывателе неведомого мира. Офицеры Генерального штаба звали его на торжественный обед у Демута. Военный министр Д. А. Милютин испрашивал для Пржевальского чин подполковника и пожизненную пенсию.

В феврале сановники и географы слушали его доклад о тибетских подвигах, и зал Географического общества наполнялся гулом восхищения и рукоплесканиями. Поздняя слава хватала его в свои цепкие объятья, но шумиха, расшаркиванья и назойливые заботы угнетали Пржевальского.

Два императора – русский и австрийский – рассматривали тибетские коллекции, и Франц-Иосиф пожаловал подполковнику Пржевальскому орденский знак Леопольда. Ботаники говорили, что почти все растения из Ганьсу, привезенные им, были ранее неизвестны науке. Английские географы присылали ему письма; о нем писали газеты и журналы великих держав. Франция приглашала Пржевальского на Парижский географический конгресс. Его долго не отпускали из Петербурга. Великий Охотник даже боялся, что он пропустит весенний прилет птиц в смоленской стороне.

Он еще по дороге на родину начал писать книгу «Монголия и страна тангутов».

В Петербурге, живя в тесной каморке на пятом этаже, он продолжал эту работу.

В мае путешественник вырвался в Отрадное. Там отпраздновали свадьбу М. А. Пыльцова со сводной сестрой Пржевальского.

Весь 1874 год Пржевальский провел за письменным столом. Ломая перья и карандаши, сетуя на людей, которые засыпали его восторженными посланиями, он заканчивал свою книгу.

В начале 1875 года он узнал, что ему присудили Константиновскую большую медаль Географического общества, Пыльцову – малую золотую, а Иринчинову и Чебаеву – бронзовые медали.

Он проклинал нудную работу по описанию открытых им птиц. Меряй клювы, считай перья на шкурках и чучелах!

«Это не та широкая свобода мысли, когда приходится творить описания природы, нет, теперь все должно быть уложено в узкую рамку специальности, для которой прежде всего нужна усидчивость, а не способность», – так размышлял он на бумаге о своих научных занятиях.

Он в очень короткий срок написал первый том «Монголия и страна тангутов» и взялся за изучение английского языка. Типографы уже делали оттиски первых страниц его труда.

Президент Международного конгресса географов в Париже, вице-адмирал де ла Ронсиер, писал Пржевальскому: «Важные открытия, сделанные Вами во время путешествия по Монголии и стране тангутов, признаны международным жюри достойными исключительной награды. Благодаря Вам успехи в географии этих земель имеют настолько важное значение для науки, что отличия, предусмотренные в уставе общества, не могут соответствовать Вашим заслугам».

Министерство народного просвещения Франции дало Пржевальскому звание почетного сотрудника и возложило на его широкую грудь «Пальму Академии» – знак из двух золотых ветвей, пальмы и лавра.

Но ему милей и роднее ветви родной сосны, стучавшие в окна лесного дома. Вот теперь настала очередь Пржевальского рассказывать седой Макарьевне чудесные сказки о далеких странах. Так он отдыхал в Отрадном, готовясь к новому походу.

В КАМЫШАХ ЛОБНОРА

Пржевальский знал, что каждый шаг его по пустыням и гиблым плоскогорьям отдается грозным эхом в тайных покоях начальника топографической службы в Индии генерала Уокера. Ведь не зря же сказочный гыген из Тибета летал на волшебном коне в Шамбалын. В жизни это обстояло гораздо проще: английские резиденты копили сведения о Пржевальском и следили за его прямыми дорогами.

Великий Охотник собрался в новое странствие, оплакав смерть Николая Ягунова, погибшего в волнах Вислы в Варшаве. Новым спутником оказался Федор Эклон, юный офицер Ростовского гренадерского полка. Эклон разделял исполинские планы своего начальника – дойти до Лобнора, Лхасы, спуститься на юг до истоков Брахмапутры и Инда, взойти на Гималаи, перезимовать в Лхасе, а там двинуться в пределы Индокитая через узкие долины рек Иравади и Салуэна. Туда, в тропическую Азию, где на берегах Салуэна живут еще неведомые племена, те, которые устраивают капища на качающихся огромных глыбах песчаника, куда можно подняться только по тонким, нескончаемым бамбуковым лестницам, поющим, как струны.

Британцы в то время еще не прибрали к рукам страну нефритовых копей – Верхнюю Бирму. Верховья Иравади и Салуэна не были исследованы никем, и там, где Китай смыкается с Бирмой, лежали пустынные области.

Такие мечты рождались в Отрадном, где Пржевальский и Ф. Л. Эклон наперебой рассказывали друг другу о пальмовых ветвях, нефритовых недрах, бешеных волнах мутной реки Иравади. Мать Великого Охотника и нянька Макарьевна с затаенным страхом прислушивались к речам Пржевальского. Куда еще теперь пойдет он на верную гибель?

Он склонялся над картами. Вот когда они побывают в Лхасе, после этого в пальмовые страны придется двигаться вдоль северной стороны Гималаев.

Но не зря прилетная иволга на берегах Ханки пропела ему когда-то песню лиановых лесов! На рабочем столе Пржевальского лежала новинка – только что вышедшая книга британца Г.-В. Беллью «Кашмир и Кашгар».

Сосны Отрадного гулко трещали от мороза. Через светлые сугробы в Отрадное спешил из соседнего имения портупей-юнкер Евграф Повало-Швейковский. Портупей-юнкер, знавший Пржевальского давно, просился в экспедицию, и Великий Охотник взял с собой соседа по Отрадному.

Двадцать тысяч патронов, сто пудов научных и иных грузов, целый обоз в пятнадцать почтовых лошадей – вот как отправились они из Отрадного в Индокитай!

Москва, Пермь, Омск, Семипалатинск, Верный, Джаркент, Хоргос на западнокитайской границе – таков был начальный путь. (Вдоль берега гремучего Хоргоса в 1869 году бродил Верещагин, разглядывая город Чимпандзи, лежащий на том берегу Серебряной реки.)

Пржевальский, Эклон, Повало-Швейковский, Иринчинов, Чебаев и трое семиреченских казаков двигались из Верного на Кульджу. Двадцать четыре верблюда, четыре лошади – впервые у Пржевальского был такой большой караван.

Богатейший Илийский край начиная с 1865 года был разорен войсками богдыхана. Когда дунгане вынули из ножен свои узорчатые мечи и восстали против цинских угнетателей, к ним присоединились их единоверцы-уйгуры – «таранчи» («тарапчи» по-маньчжурски означает «землепашец»), как их тогда называли. Это племя тюрков когда-то было выселено цинскими властями из Восточного Туркестана, с Притаримских земель, в Илийскую долину. Править Илийским султанатом стал некий Абиль-оглы. Свой султанат уйгуры задумали основать в Кульдже и на этой почве рассорились с дунганами. Дунгане учредили Дунганское ханство на землях Урумчи и Тарбагатая. Илийский край лежал в развалинах, и за пять лет успели зарасти травой и бурьяном площади самых богатых городов. Во всем Илийском крае осталось всего сто тридцать девять тысяч человек. (До этого население исчислялось в два с половиной миллиона жителей!)

В 1871 году в Илийскую страну были введены русские войска. Население встречало русских как избавителей. Когда через десять лет Кульджа была возвращена Китаю, множество уйгуров и дунган изъявили желание переселиться в Россию. Их просьба была удовлетворена.

Пржевальский обгонял на своем пути русские подводы и русских всадников, скачущих в Кульджу. Кости, пепел и комья сухой глины покрывали улочки Чимпандзи, что находилась правее дороги, за крепостью Никан-Кара. Удоды вили гнезда в развалинах Чинча-ходзи, а город Баяндай ощерился остатками крепостных стен, над которыми уже поднялись ветви молодых деревьев.

При переправе через Хоргос на середине реки перевернулись две большие телеги с тяжелыми грузами. Пржевальский выругался, оглядел подводы и, сменяя гнев на милость, широко улыбнулся. Все-таки у него большой караван! Экспедиция снаряжена хорошо.

Сам он ехал на этот раз в удобном тарантасе. Лошади шли бойко, мелкой рысцой, – с каждой верстой все ближе Старая Кульджа.

Скоро путники увидели огромную городскую стену, такую широкую, что по ее гребню могли проехать рядом два всадника. Кульджа открылась вся в алом мареве цветущих маков, в облаках желтой пыли, пронизанных солнечными лучами. По улицам Кульджи ходили русские. Рослый семиреченский казак отдал Пржевальскому честь. Караван путников брел по зеленым садам, мимо мусульманских храмов, построенных, как буддийские пагоды. Кое-где были возведены русские дома. Очень непривычными казались вывески на русском языке. Здесь жило до тысячи семиреченских казаков, офицеров, чиновников, солдат, купцов. Цветущий город стоял одиноко среди пустынь, где в заросших арыках белели человеческие кости. Заброшена и забыта была когда-то могущественная Новая Кульджа, она же Или. В ней среди руин жило всего-навсего два дунганина.

Долина Кунгеса огласилась бранью Великого Охотника. Он убедился в том, что два новых казака слишком ленивы и нерадивы, и немедленно дал им расчет. Вскоре пришлось расстаться и с портупей-юнкером Повало-Швейковским. Оказалось, что нежное домашнее воспитание, полученное портупей-юнкером, мешало не только Повало-Швейковскому, но и всему делу лобнорского похода. Пржевальский дал юнкеру восемьсот рублей на обратный путь. Скатертью дорога!