Как звери - Виолен Беро

что на свете! Но постарайтесь понять его образ мышления. Попытайтесь поставить себя на его место. Прошу вас. Представьте фей из легенды и моего сына с девочкой, которую ему доверили. Попробуйте.

Конечно, я устала, но плевать на мое состояние! Это сейчас не самое важное. Я выдержу столько, сколько потребуется, я сильная, поверьте. Продолжаем, я вас слушаю.

Когда он был ребенком, приносил в грот из дома всякие вещички. Он даже мастерил скамейки для фей — ровно с тем же усердием, с каким я делаю украшения. Он любит точность, уделяет внимание деталям. Обожает ювелирную работу. Получилась пара крошечных лавочек. Я видела, как он старался, долго и тщательно обтесывал дерево. Он создал два настоящих чуда для фей, потому что хотел, чтобы скамейки подходили феям по размеру.

Вы не можете утверждать, что школа была полным провалом. Он так и не выучился читать и писать, это правда, но я знаю, что он многое запомнил. Историю о феях он принес именно с уроков, от него я узнала о легенде. Он слушал. Усваивал. Умел передать накопленные знания.

Но то, что предлагала мадам Лафон, — это полностью противоречило тому, в чем он нуждался! Вы в курсе, почему я переехала с сыном так далеко? В горы, которых совсем не знала? Потому что мне объяснили, когда он только-только родился, что психически он всегда будет ограничен и придется всю жизнь его наблюдать. Мы жили в городе, он кричал от шума моторов и клаксонов, от звуков набирающих скорость машин. Стоило автобусу проехать под окнами, как мой малыш начинал дрожать. Но как только я брала его на руки и отправлялась на прогулку в парк, успокаивался. Услышав пение птиц, он улыбался. От павлиньих криков смеялся. Вот почему мы переехали. Я поняла, что запереть его в больнице, как советовали специалисты, — это не решение. Потому что знала: ему нужны свежий воздух, природа, покой, просторы. Ему надо было на свободу, а учительница предложила ровно обратное — изолировать его.

Это правда. Когда она предложила отправить его в специальное заведение, я сделала все, чтобы исчезнуть с горизонта. В то время, наверное, это было проще, чем теперь. Я сознательно вызволила его из системы, потому что ему подходила только та жизнь, которую я представляла: мы вдвоем, в горах, вокруг — животные и феи. Идеальный вариант — его глаза искрились. С чего вдруг мне отправлять его в психиатрическую клинику? Зачем мне было слушать учительницу, когда я знала: она ошибается?

Нет, мне не кажется, что я была плохой матерью. Нет.

У него нет отца.

Это не ваше дело. И я не понимаю, как это поможет расследованию.

Нет, я ничего не скрываю!

Откуда мне знать? Нет, я не знаю, как себя чувствует девочка! Нет.

Естественно, она кричит! Естественно, она плачет и не хочет, чтобы ее трогали, одевали и мыли! Если девочка с младенчества живет в гроте и не знает ничего, кроме леса, скал, животных, если из людей она встречала лишь моего сына и иногда Люка, вам не приходит в голову, что она напугана всем происходящим сегодня? Вы не думаете, что именно так и выглядит плохое обращение?

Ну конечно, я снова бешусь! Конечно, раздражаюсь снова и снова! Конечно! Вы хотите, чтобы я сохраняла спокойствие? Я пытаюсь изо всех сил, но очень хочу, чтобы вы еще раз пообщались с Люком. Он вам говорил, что иногда на них натыкался? Что его присутствие никогда не доставляло никаких проблем? Он сказал, что малышка никогда его не боялась? Он же должен был вам объяснить. Сообщить, что с ней все было хорошо. Что она нормальная, если вам так нужна эта терминология. Абсолютно здоровая. Он же наверняка вам сказал, не так ли?

Ну нет, он никогда раньше со мной не разговаривал о девочке! Я уже сказала и повторяю снова: я понятия не имела о существовании малышки. Сколько раз я должна это твердить? Люк никогда мне о ней не говорил, пока моего мальчика не арестовали. Но с тех пор он помогал мне коротать время: я провела столько часов под дверьми ваших кабинетов в этом утомительном ожидании. Вот тогда он мне и рассказал. Если вы меня не хотите слушать, возьмите показания у Люка. Если я для вас слишком маргинальный элемент, слишком плохая мать, спросите у него. Люк абсолютно нормальный. Он живет в городе, у него есть машина и работа, его все знают. В отличие от меня, он живет нормально. Выслушайте его, прошу.

Но я и так это знаю! Я прекрасно понимаю, что вы не посадите моего мальчика! Что его признают невменяемым. Я в курсе. И он проведет остаток жизни в психиатрической клинике! Вы не сможете упечь его за решетку, но запрете в другом месте. Доведете до реального сумасшествия. Вы этого хотите? Так признайтесь мне в лицо! Скажите прямо в глаза мне, его матери! Осмельтесь произнести, что именно этого вы и желаете! Довести до реального сумасшествия моего малыша.

Мы

феи

видим

что некоторые мужчины

иногда

творят с женщинами,

не спросив у них

позволения.

Не спросив

у женщин

согласия

мужчины

не задают вопросов

до того.

Мы

феи

догадываемся

что значит

в нижнем мире

быть совсем юной

девушкой

женщиной.

Мы

в наших крошечных тельцах

наших душах фей

понимаем

что значит быть мужчиной

которому плевать

на вопросы

до того как войти.

13

Я хотела с вами поговорить из-за девочки. Точнее, из-за ее матери. Я ее не знаю, не хочу, чтобы вы думали, будто мы знакомы, — это не так. Я пришла не для того, чтобы рассказать, кто ее мать, потому что понятия не имею. Мне очень жаль. Наверное, мои показания вам вряд ли существенно помогут, но я все равно хотела встретиться и объяснить, почему эта история задевает меня за живое. Я могла бы быть матерью этой девочки — вот что я собиралась сообщить. Я понимаю ту женщину и ее поступок. Я бы сделала то же самое: отдала бы ребенка феям. Я об этом думала. После того, что со мной случилось, я часто об этом размышляла. То, что я пережила, — неприемлемо, но после того происшествия у меня родился ребенок. Вообразить невозможно. Феи казались мне более реальными,