Изображая зло. Книга вторая - Евгения Никифорова

От последнего заявления Ар-Рази вскочил на ноги, уязвлённый яростной речью. Гебер же остался спокоен; если он и испытывал возмущение, то спрятал это в себе. Араб знал, вывести из равновесия человека – значит посмотреть на его слабые стороны. Очередная провокация Избранника не сбила старого алхимика с толку, тогда как Ар-Рази рвался отстоять честь братьев по вере.

– Я не позволю вам! – горячо воскликнул он. – Может, вы возомнили себя преемником Гитлера? Так я собью с вас спесь! Ещё будете молить Аллаха о прощении!

– Не так быстро, – Кристиан Розенкрейц поднялся из-за стола. То же сделал и Майер, загородив собой Мелькарта от взбудораженного соперника.

– Эй, успокойтесь! – взгляд Бэзила взволнованно прыгал от одного к другому.

– Зря Фламели ушли, – добавил Раймунд. – Такое представление пропускают…

– Это, чёрт возьми, не смешно! – прокричал Ар-Рази.

– А мне кажется забавным, – Раймунд пожал плечами.

– Забавно убивать людей? – со злобой в голосе бросил тот. – Забавно устраивать геноцид? Ах, да… Я и забыл! Действительно, чего ещё можно ожидать от человека, вскормленного Викторией Морреаф!

Мелькарт замер в оцепенении.

– Да, Тессера! Я говорю о ней! Об этом дьяволе…

Гебер положил руку на плечо Ар-Рази, призывая к спокойствию, но араб гневно стряхнул её.

– Продолжить традицию – вполне в духе прилежного ученика, да, Тессера? Умыться кровью варваров… Кто эти варвары, интересно? Кто держится за семью и не теряет самосознания даже на чужой земле или кто самовольно пал перед чужой культурой, продав собственную?

Ар-Рази прервался, глотнул воздуха и произнёс уже тише:

– Нет, Тессера, нет. Всё, что вы провозгласили – завеса, сладкая ложь, окутанная мраком действительности. Но ложь. Ложь!

– Я требую, чтобы вы сейчас же покинули мой дом, – Мелькарт собрал волю в кулак. Мужчине пришлось приложить силы, чтобы проигнорировать оскорбления в адрес Виктории. Он безумно желал испепелить бессмертного Жезлом, но от неверных действий оберегал холодный рассудок.

– Мы уходим, – Гебер снова взял соплеменника за плечо и потянул к выходу.

– Слабые звенья, – отпустил им на прощание Розенкрейц. – Они не живут долго.

Ар-Рази задержался на пороге, кинул на него взгляд, ищущий чего-то в загадочных серо-голубых глазах, и вышел вон, жестом велев миссис Говард не провожать.

Мэри опасливо посмотрела на Мелькарта. Лицо её хозяина словно окаменело.

– Любопытно! – обратился к нему Розенкрейц. – Наконец здесь остались ваши верные вассалы. Мы, сторонники герметизма, трепетно ждали появления Избранника… Всё как и предсказывал Тот Гермес Трисмегист. Пророчество сбывается.

Он поднёс ладонь к сердцу.

Бэзил Валентайн, Раймунд Луллий, Евгений Филарет и Михаэль Майер обступили Мелькарта, склонив головы и прижав руку к груди.

– Одноглазый. Могущественный. Дитя погибели старого мира. Вы были обещаны нам, рабам бессмертия, как обещан Судный день ещё до рождения Бога, – Кристиан алчно улыбнулся. – Нет необходимости создавать орден. Он уже существует. Это мы – розенкрейцеры.

Глава 6. Обречённый бог

Было в Кристиане Розенкрейце что-то звериное: это сказывалось отнюдь не в повадках, не в том, как он вёл себя по отношению к другим. Нет, Кристиан Розенкрейц любил сарказм так же, как смелые выпады, хорошее вино и общество интересных молодых людей. Он мог бы потрясти свет и стать героем, если бы захотел. Но ему больше нравилось одиночество. Это позволяло пребывать в тени.

Звериное отмечалось в самой его природе. От него исходила опасность, которую люди ощущали на подсознательном уровне, а потому старались держаться подальше от странного мужчины, чья привлекательность соседствовала с болезненностью. Кристиана Розенкрейца стоило избегать, что бессмертные и делали, отказываясь иметь с ним что-либо общее. За исключением нескольких алхимиков, рискнувших присоединиться к нему как раз перед Реформацией – они-то её и провели. Сам Розенкрейц вышел из Позднего Средневековья, наряду с Фламелями и Викторией Морреаф. Розенкрейцерство, или Орден Розы и Креста, прокатилось по Европе огненным колесом, задевая всякого учёного и политика, взорвало умы тысяч людей и превратилось в бич Ватикана. В ту далёкую эпоху культ Кристиана Розенкрейца был не менее популярен, чем культ волшебника-авантюриста графа Калиостро, любовника Джакомо Казановы или почитаемого королями алхимика Сен-Жермена – эти личности сделали историю, став её украшением.

Мелькарт не спускал с Розенкрейца глаз, улавливая каждое движение, каждый случайный жест. В какой-то степени он понимал, что необычайно близок к своему главному гостю по духу: так сталкиваются в лесу два превосходных хищника – убийцы, пред которыми возникла угроза, обещавшая покончить с обоими. И потому не было ничего удивительного в том, что облачённый в рясу Бэзил Валентайн, настроившийся на оптимистический лад Раймунд Луллий, рассудительный Филарет и забавный в своих бесстрашных поступках Михаэль Майер предоставили им возможность пообщаться наедине. Они тоже заметили вспыхнувшую, подобно факелу, связь между предводителем ордена и Избранником – связь, которую Фламели опасались, но которую не могли затушить до её зарождения.

За окнами вечерело, багряный свет заливал веранду, где расположились мужчины, предпочтя её душной гостиной. Здесь властвовал прохладный воздух, на языке играло спелое вино – всё способствовало плодотворному диалогу. Мелькарт отметил, что его загадочный гость пригубил вино лишь после того, как он первым отпил из своего бокала.

Обычно бессмертные не боялись отравления. Единственное, что организм не мог отторгнуть – кровь живого мертвеца. Частицу поднятого Викторией роланга Мелькарт спрятал в тайнике перстня и при удобном случае смазал стенки бокала, из которого пил Азраил. Розенкрейц осторожно принимал пищу. Это значило только одно…

Он знал, как Мелькарт убил Алессандро Калиостро.

Осенённый догадкой, тот почувствовал сладкую волну тщеславия: ему нравилось вызывать страх, особенно у сильнейших.

– Вы обмолвились, что я вывел вас из спячки, – вернулся к былому Мелькарт. – Когда вы проснулись?

– Ну не думали же вы, будто я настолько всеведущ, что нахожусь в курсе всех событий, пока сплю? – усмехнулся Кристиан. – Нет, меня разбудил Михаэль. Он ко мне ближе других и, конечно, никогда не упустит возможности услужить. Я спал с пятидесятых годов прошлого века. Представьте моё удивление, когда я узнал, что Джузеппе Бальзамо и Виктория Морреаф мертвы, а Совет Девяти, тот самый Совет, который просуществовал больше двух тысяч лет, уничтожен… Меня потрясла ещё одна новость: гибель Сен-Жермена. Это вы его убили, Тессера?

– У нас с Сен-Жерменом были свои счёты.

– Вот как?

– Полагаю, нет смысла скрывать. Он пользовался доверием фрау Морреаф, притворялся её другом. Так вышло, что Виктория погибла, спасая мою жизнь. Я не мог отпустить Сен-Жермена. Даже сейчас я ненавижу его.

– Как вы его убили? – поинтересовался Розенкрейц.

– Снял голову с плеч, – буднично ответил Мелькарт, смутно припоминая мощный выплеск ослепляющей ярости.

– Должно быть, вы очень любили Викторию. Только сильная любовь способна породить такую ненависть.

Мелькарт заглянул в лукавые глаза собеседника.

– Подобное может утверждать лишь познавший любовь, – мягко отозвался он, ускользая от интимной темы.

– Или познавший ненависть, – Кристиан сделал глоток вина, прочищая горло и одновременно подводя черту, у которой диалог замер, не получив продолжения. Никто из них ещё не был готов открыться. Впрочем, Мелькарт понял, что всё сказанное им и чувство, которое давным-давно пустило в душе отравленные корни, не чуждо этой странной личности.

– А какие счёты у вас с Фламелями? Почему они не хотели, чтобы мы общались? После вашего появления они быстро сбежали.

– Фламели – особая категория. Гораздо легче сойтись с представителями более поздней эпохи, чем искать покровительства у Средневековья. Мы помним ещё крестовые походы, Тессера. А Ар-Рази с Хайямом – вообще глубокая древность. Они живут по старым правилам. Обособленно. Мне вот, например, не о чем говорить ни с ними, ни с Фламелями. Думается, с Викторией вам тоже было нелегко. Никогда не знаешь, чего ждать, верно? – тонкие губы Кристиана дёрнулись в ухмылке. – Вы безумец, Тессера. И как вам пришла в голову идея объединить нас?

– По правде, я преследовал иную цель.

– Ах! – тот довольно прищурился. – Вы хотели знать нас в лицо.

– Конечно, я рассчитывал на благоприятный исход. Мне очень жаль, что Фламели отвергли моё предложение. Но это терпимо.

– Забудьте о них, – Кристиан приподнял ладонь, останавливая невыразимое огорчение собеседника. – Я ни в коем случае не идеализирую ваши воззрения и постараюсь быть предельно честным. Мне нравится, когда можно говорить без прикрас, не маскируя истину за бравадой пропаганды. И вам не следует меня идеализировать. Признаться, я ужасный человек, Тессера, совершенно невыносимый. Предугадывать мои действия бессмысленно, зачастую я сам теряюсь.