Золотая шашка - Роман Семёнович Сеф

часы и смотрел, длинное ли будет колено, на сколько хватит у канарейки голоса.

Но последнее время денщик Васька стал замечать, что генерал реже слушает канареек. А один раз Васька заметил на щеке генерала слезу — дело небывалое. Генерал посмотрел на Ваську, смахнул слезу и пошёл передавать в Одессу генералу Мамонтову оперативную сводку. Красная Армия приближалась к Одессе, но генерал Шевченко всё ещё верил, что удастся остановить конницу Котовского.

Тук-тук-тук, — стучал телеграфист телеграфным ключом.

«Я — станция Раздельная. Принимайте точную оперативную сводку. Красная 41‑я дивизия южрес Берёзовки, 45‑я дивизия севернее Берёзовки и конная армия Котовского в самой Берёзовке. Прошу выставить сильную охрану со стороны станции Сортировочная. Всё. Генерал Шевченко».

И в сорока километрах от Одессы на станции Потоцкое поползла из телеграфного аппарата лента с точками и тире. Рядом с телеграфистом стоял громадный Котовский в куртке, обшитой мехом. Он нервничал. Конница только что заняла Потоцкое и шла прямо на Одессу. Надо было спешить.

Котовский положил телеграфисту на плечо тяжёлую руку.

— Отвечай: «Я — Одесса», — глухо сказал он.

Телеграфист ответил. Опять поползла лента.

— «Кто принял сводку?» — спрашивал генерал Шевченко.

— Отвечай, — сказал Котовский телеграфисту, — «Сводку принял Котовский».

Аппарат замолчал. Комбриг собрался идти, но снова закрутилось колесо аппарата.

— Чего он там передаёт? — спросил комбриг. — Читай!

— «Что за глупые шутки?! Я вас накажу», — прочёл телеграфист.

Котовский махнул рукой.

— К ч-ч-чёрту, — буркнул он, — вороний корм! Передавай: «Сводку принял комбриг Котовский».

Лента поползла. Телеграфист побледнел.

— Читай!

— Не могу, товарищ Котовский.

— Читай, приказываю!

— «Предлагаю опомниться и повести конницу против большевиков. Обещаю помиловать. Точка. Генерал Шевченко», — прочитал телеграфист.

Лицо комбрига стало задумчивым. Он поглядел в окно, сквозь которое видна была стоящая на поросшем травой запасном пути ржавая цистерна.

— Передавай: «Через три часа ждите в Одессе. Бил и буду бить белогвардейцев. Точка. Котовский».

Комбриг порывисто вышел. Дверь за ним хлопнула. Труба заиграла наступление.

...На станции Раздельной у аппарата стоял старый белогвардейский генерал Шевченко. Плечи его сгорбились. Морщины стали ещё глубже. Он повернулся к офицерам и сказал:

— Господа! Я думаю: всё кончено.

Потом он пошёл домой и позвал денщика:

— Василий!

Васька появился на пороге.

— Василий, отпусти канареек на волю.

Денщик заулыбался. Он вынес клетку во двор. Отворил решётчатую дверцу и подбросил двух отвыкших летать птиц в воздух. Они вспорхнули и тут же уселись на крышу соседней хаты.

«Вот и хорошо, — подумал денщик, — теперь клетку таскать не придётся».

Гриць

Бригада Котовского шла с боями по Украине. Громила петлюровцев. Строчили в атаках пулемёты, рвались снаряды, падали убитые и раненые.

Случались иногда передышки. Останавливались котовцы в отбитом у врага селе, рассёдлывали коней, мылись, засыпали беспробудным сном.

Наутро снова пела труба штаб-трубача Васьки, и опять в поход.

Долго тянулась колонна по селу. А вслед за ней бежали гурьбой ребятишки в латаных рубашонках, босые, с выгоревшими под жарким украинским солнцем волосами. За ними увязывалась обычно какая-нибудь шавка, бежит в клубах пыли и заливается, а зачем лает — неизвестно.

Одного такого мальчугана поднял комбриг к себе на седло, посадил впереди себя.

— Эй, пацан, как проехать на хутор Васильевский, знаешь?

— Да как не знать, знаю.

— А дома не заругаются?

— Та не.

— Ну, поехали.

Некоторое время ехали молча.

— Тебя как звать-то? — спросил комбриг.

— Гриць звать.

— Батька есть?

— Та не, нема батьки.

— А где батька-то?

— Та петлюровцы убили.

Комбриг хмыкнул почему-то и потянул себя за нос. Опять поехали молча.

— Зато мать небось есть? — спросил комбриг.

— Та не, нема матери.

— А где она?

— Петлюровцы убили.

Комбриг снова хмыкнул и ещё раз потянул себя за нос. Опять помолчали.

— Так кто есть у тебя? — спросил комбриг.

— А бабка е.

— Где ж твоя бабка?

— Та в хате щи варит.

— Небось вкусные щи, а?

— Ох и вкусные! — отвечал пацан. — С ботвы свекольной.

Комбриг насупился. В молчании доехали до поворота дороги. Остановились. Комбриг повернулся к ординарцу.

— А ну давай скачи в обоз, скажи, пусть пришлют буханку хлеба да сала кусок. Скажи, пусть не скупятся на сало-то. Слышишь?!

Ординарец лихо повернул коня и ускакал. Комбриг молчал. Молчали и командиры эскадронов, ехавшие с ним рядом. Мальчонка медленно слез с седла.

Вскоре ординарец вернулся.

— Вот, — сказал он комбригу, — вот. — И передал буханку хлеба и большой кусок сала.

Комбриг нагнулся к мальчугану.

— На, — сказал он, — бери и беги домой. Живо.

Мальчуган стоял неподвижно.

— Да бери, кому говорят!

Мальчуган сделал шаг назад:

— Не, не возьму. Не надо мне вашего сала.

— А чего тебе надо?

— Фуражку. Такую, как у вас.

— Ишь ты! А если у меня самого всего одна? — сказал комбриг.

— Тогда сала не возьму.

Комбриг снял фуражку, поглядел на неё и махнул рукой.

— На, бери, — сказал он мальчугану и отдал ему фуражку, хлеб и сало. — А теперь шпарь домой, да побыстрей.

Мальчуган стоял, не двигаясь с места.

— Беги отсюда! — закричал вдруг комбриг.

Мальчонка нехотя повернулся и побрёл назад вдоль колонны, огромная фуражка наползала ему на уши.

— Поехали, — сказал комбриг.

Колонна двинулась дальше.

Пан хорунжий

— Пам, парампам, парарирарам!.. — Вот какую весёлую песенку бубнил себе под нос пан хорунжий, командир отряда польских конников-улан.

Это означало: «Поглядите, какой я красивый, какие у меня замечательные усы, скоро мы побьём Котовского, я вернусь домой, куплю лавку и буду торговать».

— Вперёд! — скомандовал хорунжий.

Уланы поскакали в атаку.

А Котовский только что встал с кровати и собирался делать зарядку. Зарядку он делал каждое утро и обязательно обтирался холодной водой.

— Раз-два!

Как обычно, он начал зарядку с потягиваний. Раз-два! И, пока он поднимал свои большие руки и привставал на цыпочки, разные мысли приходили ему в голову.

«Вот скоро побьём польских панов, и разойдутся мои ребята по домам, — думал Котовский. — Кто будет землю пахать, кто встанет к станку, а я пойду работать агрономом».

— Три-четыре!

Котовский кончил потягивания и перешёл к приседаниям.

— Три-четыре!

«Хорошо работать агрономом, — думал он. — Утром в поле тихо-тихо, пшеница усами шевелит и роса на траве».

— Три-четыре!

Он присел, и половица жалобно пискнула у