Волны на стене. Часть вторая. Тринадцатилетние - Соня Ергенова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Старушка открыла багажник и сказала:
– Впереди в ста метрах деревня. Мой дом крайний. Я вас встречу.
Глаша дала Кире пинок и толкнула в густую траву, доходящую им до пояса. Пробираться сквозь траву под непрекращающимся дождем было тяжело, особенно в огромных брезентовых плащах. Трава цеплялась за ноги и валила ребят на землю. Когда они достигли границы другого, скошенного поля, они согрелись и идти стало легче. Вскоре появились темные силуэты трех лошадей.
Глаша потрепала каждое дивное животное по шее и пообещала отвести в теплую конюшню. Ребятам не с первой попытки удалось взобраться на скользкий круп. Приходилось цепляться за мокрую густую гриву.
Обратно к деревне они тряслись на мелкой рыси: Глаша на тонкой гнедой лошадке, а Кира на вертлявом вороном коне. Третий конь послушно семенил следом.
Старушка махала им рукой с освященной террасы большого белого дома под красной крышей.
Когда Амура, Психею и Юпитера загнали в конюшню, Глаша набрала чистые опилки по краям денников, положила горстями на лошадиные спины, и опилки быстро впитали влагу. Глаша всегда так делала, когда Чушка и другие пони попадали под дождь.
Затем ребята ловко счистили щетками опилки. Гнедая длинноногая Психея, которая полюбилась Глаше, тыкалась бархатными губами ей в руку. Вороной конь Амур оказался кусачим непоседой, и то и дело норовил щипнуть Киру. Зато увальня Юпитера было чистить одно удовольствие.
Лошади обсохли и согрелись. Мадам Жаккар удивлялась Глашиной выдумке и обещала взять трюк с опилками на вооружение.
Когда лошадей накрыли попонами и насыпали им корм, Глаша с грустью покидала конюшню Она вдыхала запахи сена, навоза, опилок и вспоминала Чушку.
Старая одежда внука мадам Жаккар пришлась обоим впору. Кира и Глаша набросились на ужин, приготовленный для них, – овощное рагу с тушеным мясом, йогурты, хрустящий багет, множество сыров на круглой деревянной доске. Пока ели в уютной гостиной с цветастыми занавесками и круглым столом, Глаша спросила, откуда мадам знает русский.
– Моя мать была русской, а отец французом.
Пожилая женщина сняла со стены над комодом черно-белую фотографию. На ней была изображена тоненькая смуглая девушка с черными глазами и короткими прямыми волосами. На ней было белое ситцевое платьице тех времен. Рядом с ней высокий худой парень в военной форме. Они стояли на фоне дома мадам Жаккар.
– Это день их свадьбы.
Глаша внимательно рассматривала фотографию:
– Сколько же здесь лет вашей маме?
– Семнадцать, – ответила Мадам Жаккар, – и она беременна моим старшим братом. Хотя она такая худенькая после войны, что совсем и не заметно живота.
– А как они познакомились? Ваша мама приехала во Францию и влюбилась в него? – спросила Глаша из вежливости, заметив, как с нежностью мадам поглаживает рамку фотографии.
– Да ты что! – засмеялась мадам. – В то время так просто во Францию приехать было нельзя!
И мадам не без удовольствия достала из комода стопку страниц, исписанных плотным мелким почерком, нацепила на нос очки и прежде, чем читать мемуары своей матери, пояснила ребятам:
– Когда началась война, моей маме было тринадцать лет.
– Да, это как нам с Кирой! – сообщила Глаша с набитым ртом.
– «Мы жили на хуторе рядом с селом Александровка вблизи Крыма. Отца и брата забрали на фронт в июле. К нам на хутор должны были прийти немцы, увозить молодежь в Германию на работы. Мою старшую сестру Лиду увел ночью в горы ее жених, а меня скидали на повозку немцы. Нас погрузили в вагоны, угнали в Ригу, в лагерь. Мы жили на улице, за колючей проволокой, без еды. Не знаю сколько времени – месяц или больше. Была только вода. Ночами нас подкармливали те, кто жил поблизости, кидали хлеб через забор.
В товарных вагонах пригнали в Германию. Страшно было ехать. Много умирало от голода.
Мне повезло. Я не попала в концлагерь. Меня распределили на работу в булочную-пекарню. Работа была тяжелая. Вставали в четыре утра. Работали у печи целый день. Жар. Душно. Зато я не голодная. Это меня спасло. Рядом держали военнопленных. Там было много французов. Их выпускали в город. Они просили милостыню. Или помогали за еду на разных работах.
Там в 1943 году, я встретила Жака. Он был ранен, очень слаб, худ. Я носила ему багеты, прятала под платьем. Однажды у меня нашли хлеб. Немец меня сильно избил.
Два года до освобождения я подкармливала Жака. Я научилась понимать по-французски. Жак мне повторял: «Нина, после войны я заберу тебя к себе!» А я смеялась. Только с ним за всю войну я смеялась» – при этих словах у Мадам помутнели глаза и навернулись слезы.
– Да, она влюбилась в него! – догадалась Глаша, пихнув локтем Киру. Кира уже давно перестал есть и, понурившись, смотрел, как темнеет за окном.
– Да, она влюбилась в Жака и целую жизнь любила только его, – подтвердила Мадам, аккуратно складывая пожелтевшие листки в шкатулку. – Когда немцы отступили, пришли американцы. И можно было возвращаться домой. Можно было ехать куда угодно! У моей мамы был выбор – возвращаться домой к семье или ехать с Жаком.
Глаша нахмурилась:
– Наверное, это был сложный выбор?
– Она надеялась, что, уехав с отцом, сможет когда-нибудь вернуться домой, – вздохнула Мадам. – Но не суждено было вернуться. Она так и не побывала на родине. До конца дней вспоминала хутор, сестру Лиду…. И все-таки моя мать никогда не жалела, что выбрала Жака. И как потом стало ясно – это был единственно правильный выбор, ребятки.
– Почему? – Глаша искоса поглядывала на угрюмого Киру и думала о том, что, возможно, она никогда больше не вернется в Лисофанже, не покачается на качелях в Летающей квартире, не погуляет по Софлигору. Но так ли это важно, где ты находишься, по сравнению с тем, кто с тобою рядом?
Мадам улыбнулась:
– О том, почему опасно было возвращаться на родину, вам расскажут на уроках истории. А если завтра вы мне поможете отвести моих животных на осеннюю ярмарку в парк Пепиньер, то я вам куплю билеты и посажу на поезд до Парижа. Вы ведь в Париж направляетесь?
Глаша с Кирой кивнули.
– Надеюсь, вы не сбежали из дома?
– Нет, – замотали головами ребята.
– Я шучу. Сбегать из дома порой просто необходимо. Сколько раз я сама сбегала в этот чертов Париж!
Уставшие, задумчивые после истории Нины и Жака, ребята завалились на огромную кровать в гостевой комнате.
