Беглый - Азк

по трапу Ан-24, то обернулся. Она стояла у окна терминала и махала мне рукой.

А через два часа, самолёт уже заходил на посадку в Витебске.

* * *

Ан-24 тряхнуло на посадке, и я невольно вцепился в подлокотник. За иллюминатором проплыли пожухлые берёзы аэродрома «Витебск-Северный».

Здание аэропорта — бетонная коробка с выцветшей вывеской. У сержант в комбинезоне авиатехника лениво ковырялся спичкой в зубах.

— В часть? — Он кивнул на грузовик ЗИЛ-130. — Садись, через двадцать минут как раз в Улановичи поедем.

В кузове пахло соляркой и картошкой — видимо, машина загружалась на аэродромной базе. Я пристроился на деревянной лавке рядом с мешками, подложив РД под спину.

ЗИЛок выбрался на трассу, и Витебск начал медленно растворяться в осенней дымке.

Пахло уже прелой листвой, гарью от сжигаемых листьев где-то в частном секторе, ветерком подтягивало сладковатый дымок из трубы хлебозавода.

Тянулось поле с недоубранной кукурузой, полуразобранные «Катюши» на обочине — военный памятник, и старуха у дороги, продающая клюкву в берестяных корзинках.

Шофёр, крикнул через окно кабины:

— До части полчаса, ефрейтор! Не засыпай!

У КПП 103-й дивизии ЗИЛ тормознул у шлагбаума. Дежурный, знакомый сержант Петренко, щёлкнул затвором АКМС:

— Борисенок? А мы тебя уже списали!

За его спиной желтели тополя плаца, а из открытых окон казармы неслась музыка — кто-то крутил магнитофонную запись с популярной песней.

— Рота в тире до обеда, — Петренко протянул мне пропуск. — Иди в санчасть, потом к ротному.

Я шагнул на плац, вдыхая знакомый коктейль запахов гарнизона: машинное масло с автопарка, хлорка из столовой, дешёвый одеколон «Саша» из солдатского ларька.

На крыльце медпункта стояла сестричка Лида — та самая, что прошлой весной делала мне уколы перед прыжками.

— О, наш камикадзе вернулся! — засмеялась она. — Иди к капитану, он тебя ждёт, из госпиталя уже звонили.

Я потрогал нашивку с парашютами на рукаве — вроде дома.

Глава 8

На следующее утро я проснулся за два часа до подъёма. На тумбочке часы показывали 4:30. Рядом лежала потрёпанная дембельская форма, которую мы с ребятами тайком перешивали ночами в подсобке.

Тишину казармы нарушал только храп Шевченко с соседней койки и писк мышей за стеной. Пахло гуталином, махоркой и дешёвым одеколоном «Тройной», которым я вчера поливал воротник гимнастёрки, чтобы хоть как-то убить запах двухлетней носки.

В 6:00 дежурный сержант Осадчий пнул мою койку:

— Встаёшь, дембель! Сегодня твой звёздный час!

Медкомиссия прошла в рекордные двадцать минут. Военврач капитан Козлов, не глядя, тыкал печатью в мою медкнижку:

— Годен… Годен… О, Борисенок! Ну, счастливо, орёл!

В канцелярии роты, старшина выдал мне предписание и проездные документы. Его кабинет пах типографской краской и перегаром.

— Запомни, ефрейтор, — он понизил голос, — если милиция задержит — говоришь, что едешь из части. Понял?

В столовой повар дядя Ваня, ветеран Кореи, сунул мне свёрток:

— Возьми, сынок. Сало, хлеб, две банки тушёнки. На дорогу.

Рота строилась на плацу. Командир, капитан Петренко, тот самый что влепил мне строгача за утерю рации, зачитал приказ:

— Ефрейтора Борисенок К. Д. уволить в запас…

Голос его дрогнул. Мы ведь вместе прошли и учения под Борисовом, и тот проклятый снежный десант под Полоцком, и последнюю выброску где меня…

У шлагбаума собралась вся рота. Лейтенант Дроздов, наш «салага», нелепо протянул букетик астр:

— Товарищ ефрейтор, это… от нас…

Сержант Петренко, мой лучший друг, молча обнял меня. Он нечаянно оставил царапину на щеке — пахло «Красой» и порохом с утренних стрельб.

Дежурный по части капитан Жуковский протянул мои документы:

— Борисенок, ты свободен.

Я сделал последний шаг за ворота. За спиной раздалось:

— Рота, смирно! Для встречи… равнение на-пра-ВО!

Они отдавали честь мне, простому ефрейтору.

Автобус «Витебск-Орша» пах бензином и молоком. Я прижал к груди свёрток с дембельским альбомом — фотографии, письма, парашютный шнур от первого прыжка.

Кондукторша, хмурая тётка в платочке, протянула билет:

— Тридцать пять копеек, солдат.

Я сел у окна. Через стёкла было видно, как на плацу рота идёт на занятия. Кто-то нёс мою любимую рацию, которую я настраивал два года.

Автобус дёрнулся. Где-то вдалеке прогремел знакомый гул — это взлетал Ан-26 с десантниками на учения.

Я закрыл глаза. В ушах ещё звенела утренняя команда:

— Рота, ша-а-агом МАРШ!

А в кармане кителя лежали: военный билет с печатью «Уволен в запас». И три рубля пятьдесят копеек — всё, что осталось от дембельских ста.

Моя гражданская жизнь начиналась с автобусного билета.

* * *

Автобус «Витебск-Орша» дёрнулся на выбоине, когда кондукторша крикнула:

— Лесная через три километра! Кому выходить — готовьтесь!

Я прижал к груди свёрток с дембельским альбомом и посмотрел в запотевшее окно. За стеклом последовательно проплывали: покосившиеся сараи окраины, старуха с коромыслом у колонки, потом поля с неубранной картошкой, трактор «Беларусь» с дымящим выхлопом, и наконец первые сосны, как штыки на параде.

Ровно через 3,2 км по спидометру, на который я посматривал через плечо водителя, автобус свернул на грунтовку, уже засыпанную жёлтой хвоей. Знак: «Лесхоз. Проезд запрещён» с пулевыми отметинами от наших же учебных стрельб.

Водитель, мужик с нашивкой «Афган-80» на куртке, обернулся:

— Солдат, тебе точно здесь? Тут до Орши ещё…

— Мне здесь уважаемый.

Автобус остановился у сгоревшего лесничества. Когда он отъехал, через нейроинтефейс вызвал «Друга»:

— Ну что, все по плану?

— Да медик-инженер второго ранга. Атмосферник под маскировочным полем ждет вас в 278 метрах, строго на восток.

* * *

Атмосферник завис над поляной с легким треском хвои. Он гудел почти неслышно, как большой шмель, и мягко опустился в просвете между соснами.

Я вышел, вдохнул — влажный, пряный, настоящий воздух. Намного лучше чем в Минске. Земля, листья, дымок где-то вдалеке.

На запястье — лёгкое постукивание: «Друг» предупредил об отключении режима маскировки и выходе в стратосферу.

— Точка дежурства достигнута. Приветствие отключено.

— Понято. Отбой, дружище. Тут — зона покоя.

Дорога от поляны шла лесной тропой, знакомой на интуитивном уровне — видимо, предшественник гулял тут с детства. Всё казалось знакомым, но будто из чужого сна: коряга, развилка, старая яблоня на обочине.

* * *

Дом стоял, как и положено, — с деревянным крыльцом, облупленной дверью и полосатым ковриком у входа. На лавке — дед. Сухой, жилистый, в синем фартуке. В руках — сапог, в зубах — обрезанная щётка. Поднял