Французская любовь. Как это бывает. Немного о любви - Григорий Жадько

– Я буду первым

– А потом?

– А что потом?

– А что мы будем делать потом?

– Не знаю.

– У меня ни-ко-го. ни-ког-да. не было, – прочеканила она опять, ты поцелуешь и отпустишь меня – проговорила она, с придыханием

– Отпущу!

– И все сразу забудешь! Обещаешь?

– Конечно!

– Точно точно!

– Постараюсь, – убежденно и наивно пообещал я.

– Тогда наверно можно один разочек чуть-чуть.

– Бог ты мой! Маша! Я схожу с ума.

– Ты можешь не говорить! – прошептала она умоляюще и ласково

– Все делать молча?

Если бы еще вчера кто-нибудь сказал бы мне про это, я бы не поверил. Но порой действительность превосходит наши самые смелые предположения. Но это, правда, бывает очень редко, так редко что, кажется, может быть, никогда.

Я трясущимися непослушными пальцами расстегнул платье на ее шее, и снял его с одного плеча, потом с другого, и в темноте нашел руками ее ласковые замерзшие грудки. По ним текла вода, сосочки наверно от холода были совсем маленькие и твердые. Я подставил под чудные комочки свои ладошки и приподнял вверх. Они утонули в моих губах, и я ласкал их, и грел своим ртом, не давал холодным струям дождя заморозить такие прекрасные нежные создания. Маша, откинув голову назад, подставляла лицо струям дождя и шептала что-то нежное и невнятное.

– Ты сумасшедший, и немножко нахал.

– Ты права.

– Ты просто ты просто сумасшедший.

– Я сумасшедший.

– Но очень славный и нежный.

– Конечно!

– Мне хорошо с тобой, ты заметил, я назвала тебя «славный и нежный»

– Заметил.

– Тебе нравится, как я тебя назвала!?

– Конечно

– Я тебя так часто теперь буду называть.

– Это здорово.

– Мне не видно твоего лица. Я хочу видеть его, не смеешься ли ты.

– Что ты такое говоришь!

– Просто так спрашиваю.

– Даже не думал.

Мы забылись на время. Думаю, бог выключил часы. Они сломались, и погнутые стрелки беспомощно дергались не в силах преодолеть притяжение наших сердец. Время расстояния, галактики и миры все это упало к нашим ногам, растворилось в неге зыбкого счастья.

Наконец дождь ослабел и почти закончился. Только редкие капли срывались с деревьев.

Она смущенно засмеялась, легонько отстранилась и натянула платье на плечи.

– Один разочек давно кончился!

– Так быстро! Я потерялся.

– Наверно я скажу, что девушке не стоит говорить совсем. но я не дипломат

– О чем ты Маша?!

– Мне было хорошо, как никогда в жизни. Это правда. Я не ожидала. Такие необычные ощущения! – сказала она с лаской в голосе.

– И мне чудесно.

Раскаты грома и всполохи ушли в сторону аэродрома, но мы не уходили.

– Пойдем, просохнем, – предложил я.

– Нет, я пойду домой – сказала она в раздумчивости.

– Ты пойдешь мокрая?

– Да! Мокрая!

– Почему?

– Потому!

– Почему, потому!

– Не спрашивай

– Хочу знать, почему?

– Потому, что потому. Иначе я не уйду совсем, как ты не понимаешь, – сказала она сухо, и как бы сбрасывая тонкую пелену.

– И я останусь один?

– Сны иногда кончаются.– Добавила она совсем грустно и дурашливо взбила ладошкой мои волосы.

– Всегда не вовремя.

– Наверное.

– Пойдем, я подброшу дров, печка уже остыла.

– Печка у вас классная! – слегка оживилась она.

– Тогда я за дровами.

– Без меня, мой милый – она печально улыбнулась.

– Подумай, может, все-таки зайдешь на секундочку.

Легкий ветерок качнул ветки деревьев, и они просыпались запоздалым дождем.

– Только попрощаюсь с Мусей, – сказала она после длинной паузы и тяжело вздохнула, опустив взгляд в землю.

Мы, держась за руки вернулись в дом.

– Где ваша Муся?

– Кс-ксс, – позвал я. Кошки не было.

– Вот я говорила, она меня не любит.– Маша, зябко вздрогнув, прислонились к уже изрядно остывшей печке.

– Принести дров?

– Ты должен отпустить меня – не ответив, промолвила она тихо почти шепотом.

– И я останусь один?

– А что делать

– Такая чудесная ночь!

– Сказать честно, по настоящему, – голос ее зазвучал глухо, прерывисто. Она как бы делала усилие над собой.

– Конечно, скажи.

– Мне правда самой совсем не хочется уходить

– Тогда останься!

– Остаться? – Вопросительно переспросила она, – остаться, да, – она помолчала, как бы собираясь мыслями, – это невозможно и вообще

– Что ты имеешь в виду.

– Зачем ты спрашиваешь. Зачем ты все время спрашиваешь?

– Я больше не буду.

– Молчи.

– Ты видишь у меня рот на замке.

– У меня на спине нет глаз.

– А мы сейчас посмотрим

Я подошел к Маше сзади обнял за плечи. Она не убрала рук от теплых кирпичей.

– Точно говорю, нет! – сказала она шутливо.

– Я не верю.

– Легким дыханием, я убрал волосы и поцеловал ее шею. Поцеловал еще раз. Еще.

– Ничего не нашел?

– Пока нет.

– Я же говорила.

– Я целовал и целовал, тонул в ее мокрых волосах, она не реагировала, только сильней жалась к печи.

– Мы так не договаривались! – прошептала она, наконец.

– Мы без уговора!

– Я вообще пришла не к тебе, а к Мусе.

– Мне показалось, ты передумала.

– Ничего не передумала милый. Где Муся?

Платье оставалось не застегнутым, и я начал легонько прикусывая губами спускать его с плеч, вначале с одного, потом с другого и целовать мокрые ключицы, продолжение шеи, острые лопатки, спину.

– Ты мне дашь увидеть Мусю. Я хочу Мусю и домой.

Платье ее сползло на талию, чуть задержалось и беззвучно тяжело упало на пол.

– Маша! Повернись! – попросил я тихонько, как будто кто-то мог услышать нас.

– Не-е-е-т! – еще тише и протяжно ответила она,

– Почему?

– Мне сты-ы-дно милый? И Я бою-юсь.

– Я хочу увидеть их.

– Их?

– Твои грудки!

– Они обычные! – Сказала она, с улыбкой в голосе.

– Они необыкновенные.

– Они маленькие.

– Они прекрасные.

– Скажи еще что-нибудь хорошее про них, и я повернусь, – проговорила она и засмеялась.

– Они просто прелесть у тебя, и мне ужасно хочется ласкать их сильней и сильней. – Она, смущенно глядя в пол, обернулась, прикрыв их руками. Я стал целовать ее ладошки, убирая каждый пальчик губами и оголяя нежные возвышенности и, наконец, она опустила левую руку, потом правую, и я целовал их, целовал нежно и страстно, немного, прикусывая соски. Она тихонько вскрикивала от боли.

– Что ты делаешь, ну что ты творишь, – шептала Маша с легким укором, а сама руками держала мою голову и гладила ее. Так продолжалось, казалось вечность, но все, же я опустился перед ней на колени и стал целовать, упругий девичий живот, розовые трусики, в начале у резинки, потом ниже и ниже.

– Не надо, я прошумилый не надо, – шептала она как в забытье. Холодная мокрая материя была почти прозрачна, и темный треугольник ясно читался на ней. Я целовал прямо в него.

– Сумасшедший. Ты сумасшедший, туда зачем, туда целовать не надо.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю.

– Не знаешь.

И, я решился, убрать эту преграду. Она вздрогнула.

– Ма-а-аша! – прошептал я как можно нежней.– Она молчала только глаза у ней совсем округлились и были немножко испуганны.

– Ма-аша! – повторил я с укором в голосе.

– Ты сильно хочешь их снять?

– Сильносильно ты даже не представляешь как.

Трусики медленно, медленно поползли вниз по ногам, спустились на острые синие коленки и дальше до самых щиколоток.

Я потянул ее за ладошки, она тоже опустилась на колени. С душевным волнением и трепетом я уже почти положил руку на то место, где совсем недавно были ее трусики, но в последний момент не решился. «Мне не надо смотреть туда, но я хочу, я хочу» Я опустил глаза. Она поймала мой взгляд и немного съежилась.

– Ты еще успеваешь меня рассматривать – прошептала она шутливо и строго.

– Совсем чуть-чуть. Мне надо запомнить тебя.

– Это ни к чему милый.

– Тогда не буду смотреть! – пообещал я, возвращая взгляд на ее лицо. Она благодарно кивнула. И мы вновь слились в долгом поцелуе.

Она поднялась с колен и я, не отрываясь от ее губ тоже. Маша завела локти за мою шею и держала меня нежно и бережно ими за шею. Слегка придерживая девушку правой рукой за талию, я увлек ее к постели. Мы забрались на нее, так и не расцепившись ни на миг. Тут, наконец, я поборол свой безотчетный страх и освободив правую руку опустил ее вниз. Моя ладошка утонула в жестких упругих волосках. Было страшно приятно трогать резко обрывающуюся вниз глубину между ее ног, забирать в руку мягкую округлость низа живота девушки, ощущать, как средние пальцы неумолимо от каждого движения проваливаются между волос, во что влажное нежное и горячее. В трельяжном зеркале я видел наши ломкие отражения, и они плыли как тумане.

– Я не хочу, что ты все видишь милый, – сказала она вдруг очень ласково.