Том 1 - Григорий Анисимович Федосеев

безоблачным. От наступившего тепла снег осел, появилось еще больше пней, обломков и сучьев упавшего леса. Еще печальнее выглядела мертвая тайга, безотраднее казался наш путь.

Прав был Павел Назарович, убеждая меня отложить все дела и сосредоточить силы экспедиции на переброске груза. Еще несколько теплых дней — и снег может до того осесть, что передвижение с нартами станет невозможным. Тогда придется перетаскивать груз на себе или отложить переброску его на неопределенное время, когда просохнет тайга, прорубится дорога и можно будет идти на лошадях. Но этого мы боялись больше всего. На Кизыре нам нужно было быть в конце апреля, иначе мы не смогли бы воспользоваться рекой для заброски лодками груза дальше, а лодками можно было идти только в период между ледоходом и весенним паводком. Вот почему теплые солнечные дни вызывали у нас тревогу. Ранняя весна ускорит паводок. С какой радостью встретили бы мы появление на небе облачка, предвещающего непогоду!

К полудню мы дошли до Кизыра. Река уже вскрылась. Неожиданно я увидел вместо бурного потока совсем невинную реку с ровным, хотя и быстрым течением. Вода была настолько чиста и прозрачна, что можно было различить песчинки на дне реки. И если бы не небо, отражавшееся в ней светло-бирюзовым отливом, можно было бы сказать, что апрельская вода в Кизыре бесцветна. Как приятно смотреть на этот прозрачный, быстро несущийся поток в заснеженных берегах! Склонившиеся над рекой темные ели придавали панораме еще более красочный вид.

Привал сделали на берегу. Пока я заканчивал зарисовку маршрута, старик развел костер, вскипятил чай и, ожидая меня, сушился. Несмотря на сравнительно раннее время (середина апреля), я не видел на реке следов недавнего ледохода. Видимо, обилие грунтовых вод, поступающих зимой в реку, наличие частых шивер и перекатов не позволяют реке покрываться толстым льдом. В среднем течении Кизыр почти никогда не замерзает сплошь, и ледохода, как принято понимать, на нем почти не бывает. В первой половине апреля река мирно вскрывается, и до 10 мая уровень воды в ней поднимается незначительно.

Остаток дня Павел Назарович провел в поисках тополей для будущих лодок, а я провозился с настилом под груз.

Вечерело медленно: вначале нас покинуло солнце, раскрасневшееся перед закатом, затем из ложков выползла темнота, и над нами навис мрак ночи. Старик перенес костер под толстую ель, стоявшую несколько поодаль от берега, устроил вешала для просушки одежды, расстелил хвою для постелей, повесил ружья, и на нашем биваке стало уютно. Я готовил ужин, а Павел Назарович продолжал заниматься устройством ночлега. Он натаскал еловых веток и долго делал заслон от воображаемого ветра.

За ужином он сказал:

— Давеча стайки птиц на юг потянули, думаю — не зря, снег будет.

Я посмотрел на небо — далеко на западе, у самого горизонта, громоздились тучи. Сквозь ночную темноту ярко играли звезды, и в наступившей тишине слышалось, как где-то далеко, вверху шумел Кизыр.

— Что-то не видно, Павел Назарович, чтобы был снег, — сказал я.

— А может быть, и не будет, кто его знает, мы ведь в тайге по старинке живем, больше приметами, — ответил он.

После ужина старик вскоре уснул у костра.

Я развесил для просушки одежду, постелил поверх хвои плащ, подложил под голову котомку и, прикрыв один бок фуфайкой, стал тоже засыпать, но, прежде чем забыться, еще раз посмотрел на небо. Все оставалось неизменным. Такой же светлой полоской лежал на своду Млечный Путь, а алмазные крупинки звезд еще ярче светились в темной глубине неба. Только Кизыр шумел внизу, да тучи, как мне показалось, чуточку пододвинулись к нам.

Ночью я слышал все усиливающиеся порывы ветра. Меня разбудил холод. Павел Назарович пил чай. Костер бушевал, отбрасывая пламя вверх по реке. Хлопья снега сыпались под ель: они уже успели покрыть толстым слоем вчерашние следы.

Я присел к старику, он налил кружку горячего чая и подал мне.

— Еще домашние, потчуйся, — сказал Павел Назарович, подвигая котомку с сухарями.

— А я вот все думаю о жеребце Цеппелине — боюсь, заездят. Ох уж эти мне пионеры, давно они добираются до него. Когда бы ни пришел на конюшню, все возле Цеппелина. Дай да дай проехать… Долго ли испортить, — рассказывал о своей заботе Павел Назарович.

— В колхозе, наверное, есть кому присмотреть за жеребцом? — спросил я.

— Поручил старику соседу и наказал как следует, да разве от этих пострелов уберегешь…

Мы сидели до утра и не торопясь наслаждались чаем. Зима, видимо, решила наказать красавицу весну, дерзнувшую ворваться в ее пределы. Сознаюсь, мы об этом не жалели! Нам похолодание было кстати.

Сквозь падающий снег медленно просачивался серый день. В такую погоду неприятно покидать гостеприимный ночлег, но мы непременно должны были утром вернуться к больному Днепровскому.

…В лагере мы застали людей, впрягающихся в нарты. Вскоре «обоз» тронулся в третий рейс на заимку.

Левка и Черня долго смотрели вслед людям, но за ними не пошли.

— Умные животные, — произнес наблюдавший за собаками Павел Назарович. — Знаю, хитрецы, почему не пошли за ребятами!

— Разве их не кормили нынче? — спросил я Днепровского.

— Только что на берлогу бегали, сало доедали на кишках.

— Какие же они, Павел Назарович, хитрецы? — удивленно спросил я старика.

— Да это все стариковские приметы, — буркнул он, — непогоду чуют, вот и ленятся.

Первые дни на Кизыре

23 апреля ветер стих и наступила переменная погода: то нас ласкало солнце своими теплыми лучами, то вдруг откуда-то налетала туча, и лагерь покрывался тонким слоем серебристого снега.

Все прошедшие дни мы перетаскивали на нартах груз от Можарского озера до реки Кизыра. Проложенная дорога с каждым рейсом все больше выбивалась, обнажая прятавшиеся под снегом завалы; все тяжелее становилось тащить нарты с грузом. Люди не выпрягались из лямок. Они не делили сутки на день и ночь, старались не замечать усталости; их одежда почти не просыхала.

А весна все настойчивее вступала в свои права. Из-под снега показались лужайки. По крутым увалам появились проталины, багровым ковром покрылись берега Кизыра. В мертвой тайге приход весны особенно радовал нас. Не успеет растаять снег на полянах, а она уже хлопочет там, рассевая скоровсхожие семена трав, рассаживая лютики, подснежники. Она будоражила ручьи, обмывала лес, заполняла его певчими птицами.

Все чаще высоко над нами пролетали стройные косяки журавлей. Их радостный крик то и дело нарушал тишину мертвого леса. На реке уже появились утки, изредка мы видели их, торопливо пролетающими мимо нашего лагеря. Как хороши они в своих быстрых и сильных