Батарейцы - Николай Петрович Варягов

и гнать их, гнать и бить до самого логова, где окончательно поставим точку в борьбе с гитлеризмом. — Сергей Осипович Синельников обвел взглядом командиров и продолжил: — Нельзя победить наш народ, ведь фронт и тыл стали единым лагерем. Партия, правительство принимают все меры для разгрома врага.

Майор напомнил об оснащении полка новой техникой, посоветовал в оставшиеся дни основное внимание сосредоточить на моральной подготовке красноармейцев и младших командиров к предстоящим боям.

В пути во время передислокации создались благоприятные условия для ведения партийно-политической работы. Прошли собрания, беседы.

Позади остались Баку, Махачкала, Гудермес, Червленная. Горы вскоре сменились припорошенными снегом холмами, началась равнина. Бойцы смотрели на проплывавшие в зимней дымке селения, говорили о родных краях.

Все ощутимее становилось дыхание фронта. Часто встречались эшелоны с ранеными, с вышедшей из строя техникой. На станциях и полустанках — полная светомаскировка. По обеим сторонам железнодорожного полотна все чаще появлялись пешие колонны. Шла артиллерия, пехота, кавалерия. В воздухе нередко появлялись вражеские самолеты.

Полк разгружался на станции Наурская. Пристанционные площадь и постройки были разрушены, у самой колеи железнодорожного полотна лежали искореженные остовы вагонов, обуглившиеся цистерны с рваными боками — результат вражеской бомбежки.

Со стороны Ищерской доносился глухой гул. Порой он прерывался, но вновь набирал силу, и можно было различить разрывы снарядов, бомб. В пасмурном небе кружил фашистский самолет-разведчик. Замполит батареи Галкин, прищурясь, кинул взгляд на «Юнкерс-89» и обронил:

— Пожаловал, мерзавец! Как бы не навел сюда гостей.

— Всякое может быть, Федор Семенович.

Галкин одобрительно посмотрел на Васнецова. В это время особенно отчетливо донеслись раскаты разрывов.

— Передовая-то совсем рядом, Николай!

— Десятка полтора километров, не больше.

Батарейцы прислушивались к звукам с переднего края, на ходу обменивались мнениями. Так уж устроен человек: не может не реагировать на изменения обстановки в предчувствии опасности. Тем более что за время отдыха все отвыкли от гула самолетов, грохота бомб, снарядов, визга осколков, свиста пуль — всего, что связано с боем. Людей тянуло переброситься друг с другом словцом, обменяться мнениями.

Галкин это понимал, старался быть среди бойцов.

— Перекур! — разнесся зычный голос дежурного.

— Товарищу, поближе сюда! — позвал батарейцев Галкин.

Бойцы и командиры придвинулись к Федору Семеновичу. Он угостил стоявших рядом папиросами, затянулся дымком и врастяжку произнес:

— Вижу, кое-кто нервничает. Так, генацвале? — с улыбкой посмотрел Федор Семенович на красноармейца Кевлишвили. — Это бывает. Особенно перед первой встречей с врагом. Ничего, все обойдется. Говорят, не так страшен черт, как его малюют. Берите пример с наших орденоносцев. Между прочим, кое-кто из них тоже раньше робел перед первым боем. Помнишь, Николай Евдокимович?

— Как не помнить? — улыбнулся в ответ сержант Поляков. — Хорошо помню. Артиллерийский обстрел закончился, а я — в канаве. Так и лежал, пока командир взвода не тронул за плечо: «Вставай, так недолго и фрицев проглядеть».

Бойцы заулыбались. Слово за слово, настроение у людей переломилось: послышались шутки, смех.

— Николай Петрович, — теперь Галкин обернулся к Васнецову, — помнишь Новороссийск? Авиация улетела, а ты никак не поднимешь ребят. Жмутся к земле, и всё тут.

— Конечно же помню.

— Зато вскоре освоились с обстановкой и за милую душу жгли фашистские танки.

Часа через полтора начался марш. В пути следования стало известно: полк вошел в состав конно-механизированной группы под командованием генерал-лейтенанта Н. Я. Кириченко. Этому предшествовал разговор в штабе фронта. На заключительном этапе подготовки наступательной операции, когда, как говорят, почти все точки над и были поставлены, командующей фронтом генерал армии Тюленев вызвал к себе генерала Кириченко. Промозглая сырая ночь была на исходе. Невысокий, плотный, моложавый командующей фронтом еще не ложился отдыхать.

— Давненько, давненько, Николай Яковлевич, поджидаю тебя, — встретил Кириченко командующий. — Адъютант уже несколько раз подогревал чай.

— Виноват, товарищ командующий. Погода подвела. Авиаторы не решились взлетать, пришлось на своем транспорте.

— Знаю, Николай Яковлевич. Проходи. Пока ребята готовят перекусить (небось, проголодался в дороге-то), займемся делом.

Командующей фронтом пригласил Кириченко к широкому крестьянскому столу, на котором была разостлана карта. Генерал армии бросил взгляд на красные стрелы, уходящее глубоко в оборону противника, чему-то своему улыбнулся:

— Да-а-а…

Кириченко удивленно посмотрел на командующего.

— Прошлое вспомнил, Николай Яковлевич. Весной противник прорвал нашу оборону. И пошли его танки гулять по нашим тылам. Ох и наворочали они тогда, пока мы сдерживали основную массу войск с фронта. — И чуть врастяжку: — Мне от твоей группы нынче нужно одно — громить в тылу гарнизоны фашистов, да так, чтобы пух от них летел. — Посмотрим, как будет реагировать генерал-фельдмаршал — командующей группой армий, мой старый противник. Тогда он держал в руках инициативу.

Генерал армии помял папиросу, закурил.

— Вот так-то, Николай Яковлевич. Теперь, как говорят, козыри в наших руках. И вызвал я тебя, чтобы еще раз разобрать один из вариантов предстоящего наступления.

Они склонились над картой. Снова и снова обговаривали возможные ситуации в ходе рейда конно-механизированной группы по вражеским тылам, искали лучшие выходы из них. Не заметили, что за окнами посинела чернота ночи и наступило утро.

— Ого, — глянул на часы командующей фронтом. — Восемь пятнадцать, в девять у меня совещание с командармами, а мы еще и чая не попили.

Генерал армии обернулся к прикорнувшему на стуле адъютанту:

— Васильев, что там у тебя? Неси. Перекусим.

Адъютант вышел. Командующей посмотрел на Кириченко:

— Вопросы, Николай Яковлевич, есть ко мне?

— Просьба есть, товарищ командующий. Хотелось бы иметь проходимую по дорогам в это время года артиллерию.

— Резонно! — подхватил мысль Кириченко генерал армии. — Без артиллерии, не отстающей от конников, трудно будет вам. Васильев, вызови ко мне начальника оперативного управления.

Так решилась судьба полка в этой фронтовой операции.

В состав конно-механизированной группы, готовящейся к вводу в прорыв вражеской обороны, вошли 4-й Кубанский, 5-й Донской гвардейские кавалерийские корпуса, танковые соединения, а также 530-й артиллерийский противотанковый полк.

На марше в полк прибыл представитель из штаба 4-го Кубанского кавкорпуса.

— Командиров батарей в голову эшелона! — последовала команда.

— Васнецов, останешься за меня. — И Григорий Чигрин заспешил к паровозу.

Накануне Чигрину было присвоено звание старшего лейтенанта. Подчиненные поздравили командира, пожелали ему успехов и, естественно, подняли в честь этого события фронтовые сто граммов. «Хотя я и неверующий, — пошутил при этом лейтенант Михаил Титов, — но, как говорят, дай всевышний тебе, Гриша, не последнюю звезду».

Командир батареи вернулся через несколько минут озабоченный:

— Торопят нас, Николай. Маршрут изменили. Приказ — к рассвету быть на месте. Иначе маскировку, мол, нарушим. Так-то!

— Понятно, передовая рядом, — ответил Васнецов.

Минут через сорок полк форсированным маршем двинулся по краснодарской земле в направлении станции Ищерской. Гул передовой доносился все отчетливее. Время от времени впереди вспыхивали сполохи, километров через пять