Стальной Лев Революции. Восток.Книга вторая - Иван Евграшин

Летом 1918 года, после того, как на прошедшем в середине мая в Москве VIII Совете партии эсеров было принято решение о начале вооруженного восстания, в Ижевск с целью организации восстания прибыли члены ЦК ПСР Н. Н. Иванов и И. И. Тетёркин.

Позиции правых социалистов еще более усилились после перехода на их сторону городского «Союза фронтовиков». Несмотря на то, что формально руководителями организации были рядовые солдаты и унтера, фактически Союзом руководило офицерское ядро, ещё более правое, чем эсеры и меньшевики. Организация, которая насчитывала около четырех тысяч членов, у многих из которых дома хранилось оружие, и стала ударной силой восстания.

«Пришлые» и большевики не учли и того, что десять тысяч заводчан, работающих в две смены в заводских мастерских, у станков, в литейных и сборочных были высококвалифицированными работниками со сложной и мощной культурой труда в двести лет на одном этом месте. Зачастую люди работали за теми же станками, что и их отцы, а иногда и на том же самом месте, где стоял их дед. Кроме того, производство материальных ценностей, а тем более шедевров искусства без соответствующего культурного уровня невозможно. Поэтому ижевские мастера, как и воткинские, были особой кастой в рабочей среде и очень этим гордились.

Большевикам же и «пришлым» было все равно, какие заслуги были у ижевцев. Вся страна голодала, и никого, в общем, не интересовали ни ижевские традиции, ни привычки, ни уклад их жизни. Пришедшие извне в Ижевск голодранцы видели перед собой хоть и рабочих, но богатеев.

Со своей стороны рабочие-оружейники не привыкли и не собирались работать на новую власть только за паек и лозунги, а не за деньги и паек, как раньше. Зарплата снизилась, и даже товаров не завезли для обмена на их продукцию. То, что этих товаров не было, воткинцев и ижевцев волновало мало. Живя в своем маленьком мирке, они не хотели принимать необходимости что-то делать для каких-то большевиков, тем более, бесплатно. У них же были свои Советы, которые постановили — оружие просто так большевикам не давать. На общем фоне пролетариев-босяков оружейники были зажиточными людьми и по-своему были правы. Люди искренне не понимали, по какой причине они должны бесплатно делиться плодами своих трудов с какой-то пришлой голытьбой. В крупных городах, да и вообще в стране, ситуация с работой, хлебом, жалованием была хуже, чем у них, но понимание происходящего вокруг их заводов у этих людей отсутствовало напрочь.

Восстание в Ижевске началось сразу после падения Казани 6 августа 1918 года под ударами войск Чехословацкого корпуса. Основные силы большевиков и эсеров-максималистов ушли из Ижевска на фронт, и в городе остались только несколько десятков красноармейцев и милиционеров. Для борьбы с чехословаками в Ижевске была объявлена мобилизация. Именно этот момент и был выбран организаторами восстания.

Начались митинги против мобилизации, во время которых были убиты несколько милиционеров, что послужило сигналом к началу выступления ижевцев.

Офицеры из «Союза фронтовиков» начали формировать из повстанцев организованные отряды: отделения, взводы, роты — которые затем атаковали немногочисленные части красноармейцев. К исходу 8 августа Ижевск полностью контролировался повстанцами.

Крестьяне окрестных деревень поддержали восставших, так как были связаны с заводчанами очень крепкими узами, иногда и родственными.

Воткинские фронтовики держали непрерывную связь с ижевцами. В день восстания из Воткинска прибыли в Ижевск посланники, доставившие просьбу как можно скорее прислать оружие. Для этого в Ижевске было решено послать на помощь воткинцам роту из двухсот пятидесяти человек, причем каждый боец должен был нести по две винтовки. Эта рота должна была подойти к Воткинскому заводу на рассвете 17 августа, и её первый залп должен был быть сигналом для восстания воткинцев.

В 8 часов утра 17 августа раздался оружейный залп — цепи ижевцев вошли в город с западной стороны, со стороны Сарапульского тракта.

Численность красного гарнизона в Воткинске составляла восемьсот бойцов. Большевики оказались застигнуты врасплох. Среди красноармейцев началась паника, но все же большевики сумели сгруппировать ядро сопротивления, и начался бой с ижевской ротой. В это время воткинцы сбили красные посты, захватили Ревком, вооружились взятыми там винтовками и бросились на помощь ижевцам, заходя в тыл красноармейцам. В начавшихся уличных боях большевистский гарнизон был быстро разбит. Красногвардейцы разбегались, бросая винтовки, уходя по тракту на село Дебёсы. Коммунисты и чекисты, попавшие в руки рабочим, безжалостно уничтожались. Через час город был очищен от большевиков. В первый же день их отбросили километров на 40 от завода.

После изгнания большевиков на подконтрольной восставшим территории было организованное собственное правительство — Прикамский КОМуч, и сформирована повстанческая армия.

Через три месяца, уже после того как отбили Казань, большевики вернулись в Ижевск. До этого было несколько попыток захватить город и подавить восстание, однако наличные силы красных не позволяли это сделать. Как только появилась такая возможность, высвободившиеся после взятия Казани силы были брошены на подавление ижевско-воткинского восстания. Бои под Ижевском были очень ожесточенные, и большевики понесли серьезные потери.

Руководство восстания, посчитав, что удержать город не удастся, приняло решение отступать к Воткинску. В ночь с 7 на 8 ноября около 15 000 жителей покинули город.

Среди них было не менее 10 000 боеспособных мужчин, остальные — члены семей повстанцев. Всего же с Прикамской Народной армией ушли сорок-пятьдесят тысяч рабочих, членов их семей и других жителей Ижевска и Воткинска.

Утром 8 ноября части Красной армии вступили в Ижевск и начали расправляться с восставшими. В первый же день овладения Ижевским заводом расстреляли около восьмисот рабочих. Некоторые рассказывали, что на площади Михайловского собора расстреляли еще четыреста рабочих, из числа оставшихся в городе.

Кузнецов рассказывал о том, как они отступали к Воткинску, а потом и дальше за Каму, о том, как ижевцы и воткинцы разделились и воевали на разных участках фронта, о солдатах и командирах.

Селиванов вполуха слушал молодого солдата, а сам думал о том, что ему, еще в Вятке, рассказывал один из солдат, который волей судьбы, был очевидцем ижевских событий. Обманывать Антипа, такому же, как и он, крестьянину, никакой нужды не было, а придумать такое на потеху — это надо было очень постараться. Да и зачем? Очевидец сам был одним из участников восстания в Ижевске, но разочарованный и возмущенный режимом террора, установленным властью правых социалистов, ушел из Прикамской Народной армии через полтора месяца после начала восстания в Ижевске, перешел на сторону большевиков, и воевал за них уже как идейный.

Солдат, фамилию его Селиванов не мог вспомнить, рассказывал, что с началом восстания повстанцы сразу начали жестоко уничтожать не только большевистское руководство Ижевска, но и вообще всех представителей и сторонников прежней власти. Издевательствам подвергались даже тела убитых. Например, убитому председателю ревкома Холмогорову один из участников погрома вставил в рот огурец и пнул труп со словами: «Жри, собака, не жалко теперь».

Такая же картина наблюдалась позже и в Воткинске, а также в других заводских посёлках и деревнях Прикамья, где власть брали повстанцы. Арестам подвергались большевики и красноармейцы, а также их родственники.

«Чтобы где ни сказали, или ни сделали, в пользу арестованных, даже за передачу и посылку табаку, и те лица привлекались за сочувствие», — рассказывал очевидец.

Зачастую, вместе с большевиками, расстреливали и их арестованных родственников.

Постепенно репрессии падали на все более широкие слои населения. За недостатком тюремных помещений под временные тюрьмы приспособили баржи. У пристани Гольяны на этих плавучих тюрьмах содержалось около трех тысяч заключённых, примерно столько же заключенных было и в Воткинске, где для их содержания использовался, в том числе Дом Чайковского. Около тысячи арестованных находилось на баржах в Сарапуле.

Заключённые содержались в нестерпимо тяжёлых условиях, в условиях грубого произвола со стороны охранников.

Собственно солдат ушел к большевикам после того как стал свидетелем одной из экзекуций, регулярно проводившихся тюремщиками. Солдаты доставили партию арестованных. Надсмотрщики позвали солдат посмотреть на то, как они развлекаются по вечерам. Очевидец рассказывал:

— «В камеру врывается с десяток тюремщиков. — Встать! Смирно! — раздается зычный голос тюремщика. — На первый, второй рассчитайсь! Пришибленные заключенные торопливо исполняют грозную команду, выстраиваясь в две шеренги, и с замиранием сердца ожидая дальнейших издевательств пьяных палачей. — За что арестован? — грозно обращается к кому-либо из арестованных старший тюремщик по фамилии Солдатов. — А, молчишь, собака! — рычит, не ожидая ответа, озверевший хам, и со всего размаха ударяет несчастного заключенного револьвером по лицу. — Бей его мерзавца, ребята! — командует Солдатов и на глазах остальных заключенных начинается зверское истязание несчастной жертвы. Насытившись расправой, палачи удаляются из камеры, а за ними уносится окровавленный, истерзанный человек. Выносится на двор, где его и приканчивают».