Опасная фамилия - Антон Чиж

– Вы-то что задумчивы, коллега! – спросил Аполлон Григорьевич, легонько ткнув Ванзарова локтем в бок. – Дело-то пустяковое.

– Не готов согласиться прямо сейчас, – ответил Ванзаров, подергивая ус.

– А не желаете провести эксперимент? – спросил Лебедев, изображая пальцами стреляющий револьвер.

– Хотите засадить в Каренина оставшиеся два патрона и посмотреть, что с ним будет?

– Интересная мысль, но результат мне известен. А вот есть другая цель: установить, насколько в швейцарской слышны выстрелы. Сделаем так. Я сейчас пристава попрошу пальнуть раза два-три из его табельного оружия, а мы с вами в швейцарской и послушаем. Хозяин не будет против, ему не до того. Давайте, жутко интересно!

– Не вижу смысла. Если мы что-то услышим, это ничего не докажет. Швейцар спал, к тому же он туговат на ухо. Что с картиной?

– Наверняка скажу только после лаборатории, – ответил Лебедев. – Но думаю…

– Ее вырезали ножом для бумаг. Так?

Лебедев изобразил нечто вроде взмаха платком.

– Аполлон Григорьевич, вы случайно не забыли сообщить мне какую-нибудь несущественную мелочь?

Криминалист изобразил глубокое изумление и полную невинность.

– Ну, если желаете испортить уже раскрытое дело, – сказал он. – Тогда должен сообщить: между смертью балерины и пожилого господина прошло не меньше трех часов.

– Балерина Остожская убита около десяти вечера, – начал Ванзаров.

Лебедев подтвердил этот факт, хотя сделал это без всякого энтузиазма.

– В таком случае старый Каренин был убит глубоко за полночь?

– Или немного позже, – согласился Аполлон Григорьевич.

– А вы молчали? – спросил Ванзаров столь вежливо, что криминалист окончательно погрустнел.

– Ну, зачем вам осложнения, и так ведь все очевидно, – все же попытался оправдаться он.

– Это не осложнения. Это другая картина преступления. Совершенно другая. Аполлон Григорьевич, я не верю своим глазам. Как вы смогли? Зачем?

На этот вопрос Лебедев и сам ответить бы не мог. Какая-то невероятная глупость, – ему так захотелось Ванзарову с блеском, не сходя с места, раскрыть двойное убийство, что заставил себя не замечать очевидное.

– Надеюсь, больше не припасли сюрпризов? – спросил Ванзаров.

Лебедев печально крякнул, признавая собственную промашку и тем прося снисхождения.

В прихожую спустился Серж. Он был застегнут на все пуговицы и старался изо всех сил держаться с достоинством, при этом часто-часто сжимая и разжимая пальцы.

– Арестуете меня уже сейчас? – спросил он.

Ванзаров не видел в этом необходимости. Серж не поверил такому чуду, он готовил себя к тюремным казематам. Ничего иного от беспощадного чиновника полиции он и не ждал. Внезапное избавление лишило сил. Серж оперся о перила лестницы и попытался сохранить лицо. Выходило у него неважно.

– Надежда Васильевна только что уехала, – сообщил Ванзаров.

– Она не стала со мной разговаривать, – ответил Серж. – Что будет с нашей семьей…

– Вам следует привести себя в порядок и немного отдохнуть. Выкурите хоть сигару. О телах не волнуйтесь, пристав распорядится.

– Мне тяжело тут оставаться. Поеду к себе в контору, там хоть люди…

Ванзаров спросил адрес. Товарищество «Борей», которым владел Каренин, снимало этаж на Невском проспекте, недалеко от Гостиного двора. Серж извинился и ушел наверх.

– Надо бы дом осмотреть, – сказал Лебедев, намекая, что готов загладить вину таким нудным и бесполезным делом. Но от этой провинности его тут же освободили. Никакого смысла тратить время и силы на обыск во множестве комнат не было.

Торопливым шагом спустился пристав. Он доложил, что составление протокола закончено, фотограф прибудет вот-вот, также вызвана санитарная карета. Цихоцкий должен был добавить еще кое-что, но никак не решался и мялся. Ему стало немного стыдно перед Ванзаровым, что он должен исполнять служебные предписания. Стыд этот был не так чтобы силен, скорее придерживал пристава за язык. И все же он должен был.

– Господин Ванзаров, прошу прощения, я понимаю, что делом занимаетесь лично вы, – кое-как начал он. – И даже вот господин Лебедев приехал, тут, уж конечно, вам бы и карты в руки, но вы же понимаете, что такое дело…

– Пристав, убит государственный чиновник в отставке и балерина императорского театра. Вы обязаны как можно скорее известить об этом Охранное отделение и оказать им всяческую помощь, если потребуется, в раскрытии данного преступления. Исполняйте немедленно.

Ванзаров спас Цихоцкого от мучений, за что тот был душевно признателен. Хотя на душе у пристава неприятный осадок остался. И ведь ничего дурного не сделал. И все же…

17

Чтобы найти, где живет балерина кордебалета, не требовалось стучаться в императорский театр, просить, упрашивать, отвечать на ненужные вопросы, терять время на получение разрешения от театрального начальства и тому подобные прелести учреждения, имевшего слишком близкие отношения с высшей властью. Так что театральные чиновники обрели своеобразное мнение: им казалось, что они владеют неограниченными правами при полном их отсутствии у всех прочих. Для полиции исключения не делалось.

Куда проще достать сведения из адресного стола, где регистрировался каждый, проживающий в столице. Ванзаров имел полное право вернуться в сыскную, направить запрос и получить ответ дня эдак через три. Но для этого он слишком спешил. Не поленился съездить на извозчике и уже через четверть часа имел на руках выписку. Балерина проживала в Коломне, от которой было рукой подать до ее театра.

Соблюдая форму, Ванзаров потребовал у дворника дома вызвать околоточного[4], который прибежал со всех ног, узнав о сыскной полиции. Втроем они отправились на последний этаж доходного дома. Хозяйка, у которой Остожская снимала комнату, была напугана таким визитом, поэтому была очень любезна. Сразу нашелся запасной ключ от комнаты. Ванзаров отпер замок в присутствии дворника и околоточного. Попросив их подождать, он вошел один.

Балерина не особенно заботилась о порядке. Вещи и платья находились там, куда их бросили. Дверца шкафа безвольно распахнута, в глубинах его виднелся исключительный хаос. Постель не застелена, одеяло наполовину лежало на полу. На туалетном столике среди обрывков бумажек, неимоверного количества склянок, баночек и россыпи дешевых украшений можно было спрятать что угодно. Кресло тоже использовалось как вешалка и место хранения дамского гардероба. Судя по засохшим корочкам хлеба с сыром, питалась балерина как птичка. Стены украшали не картинки и фотографии, а полинялые афиши. Подоконники были уставлены цветочными горшками, из которых торчали давно засохшие прутики. Пахло в комнате смесью пудры, духов и чего-то особо женского, что нельзя объяснить, но каждый холостой мужчина сразу узнает. В квартиру Остожская возвращалась только для того, чтобы поспать и привести себя в порядок, надеясь в скором времени перебраться в апартаменты, достойные ее.

Хозяйка вспомнила, что вчера, около пяти вечера, к Остожской прибегал какой-то посыльный, который принес конверт обычного размера, без подписи, но запечатанный. Откуда он взялся и где его найти, она не знала. Вроде бы первый попавшийся на улице мальчишка заработал пятак или гривенник. Разговорчивая дама тут же сообщила, что Остожская письму чрезвычайно обрадовалась, – так, что даже пела у себя и в коридоре. Убежала она около шести, сказав, что на спектакль торопится. Еще предупредила, чтоб ее не ждали и дверь запирали. Вернется только под утро. До сих пор не вернулась, видно загуляла. С кем и где, хозяйка достоверных сведений не имела, что ее очень расстраивало. Остожская, хоть и была легкомысленной стрекозой, но о кавалерах и прочих романтических чувствах говорить не любила. Даже рта не раскрывала. Только посмеивалась, обещая, что вскоре съедет с этой неудобной квартирки и поселится в роскошном номере лучшей гостиницы. В этом она была совершенно уверена.

Ванзаров спросил: не известно ли, куда делось письмо? Хозяйка была уверена, что Остожская в мусор ничего не выбрасывала. И вообще такой привычки не имела. Одно слово – балерина. Только о воздушном и думает, да еще как кавалера богатого заполучить. Балеринам без богатого друга никак нельзя. Уж такая у них тонкая организация, к грешной жизни не приспособленная. Хозяйка готова была сообщить и прочие рассуждения, но Ванзаров предоставил слушать ее дворнику и околоточному.

Вернувшись в комнату, он собрался найти письмо. Сделать это было не так просто. Проще всего спрятать бумажку среди свалки вещей. И стараться особо не надо: положить сверху, и сразу станет невидимой. Ванзаров проверил среди остатков еды и грязных чашек, на кровати, на кресле и подошел к туалетному столику. Остожская имела привычку выдирать из газет и журналов мод понравившиеся заметки. Рецепты из аптеки и счета из лавки равномерным ковром разбросаны среди флакончиков. Только одна бумажка была воткнута в щель между зеркалом и деревянной рамой. Бумажка была сложена вдвое, помещалась на уровне глаз, если сидеть за столиком. Выдернув листок, Ванзаров развернул. Две строчки могли привести в восторг любую барышню. Записка была подписана инициалами, – ее автор не стремился сохранить инкогнито.