Опасная фамилия - Антон Чиж

Середину спальни занимало широкое супружеское ложе, застеленное и не тронутое. Между ним и стеной оставалось достаточно места, чтобы поместиться креслу с туалетным столиком. Пол застелен толстым персидским ковром. На ковер этот и смотрел весь личный состав участка. Там лежала молоденькая барышня, выставив подошвы ботинок к приставу и слегка подвернув шею. Одета в легкое платье светлой материи, на которой коряво расползлось бурое пятно. Рядом с ней, будто прижавшись в поисках тепла, запрокинув подбородок и уставив в потолок остекленевшие глаза, лежал пожилой мужчина, которого пристав знал лично. На белой сорочке старшего Каренина виднелось такое же бурое «украшение».

Самое простое объяснение происшедшего Цихорский принять никак не мог: слишком он уважал эту семью. Толкнув чиновников, Цихоцкий вышел в кабинет, где Ванзаров занимался глупейшим делом: тщательно осматривал письменный стол и ящик.

– Что прикажете нам делать?

Ванзаров не счел нужным отвлечься от разглядывания ножа для резки бумаги.

– Все, что обычно, – ответил он. – Составляйте протокол осмотра места, снимайте показания со свидетелей. И так далее.

– Каких свидетелей? – усомнился пристав.

– Господин Каренин. Пока он свидетель. Его супругу не мешает опросить. Не стесняйтесь выяснять любые подробности. В наличии имеется также швейцар преклонного возраста. И вообще, пристав, следствие ведете вы.

– Благодарю вас, – сказал Цихоцкий, желавший оставить эту честь за сыскной знаменитостью. – А как же вы?

– Я здесь дожидаюсь господина Лебедева, – ответил Ванзаров. – Ну и так, наблюдаю.

Приставу показалось, что ему еле заметно подмигнули. Он не был уверен: случилось это на самом деле или нервы разыгрались. В любом случае Цихоцкий не понял: или его приглашали в соучастники, или просто издевались.

– А вот и наш долгожданный, – сказал Ванзаров, услышав шум, доносившийся снизу. – Пойду встречу, а вы пока начните потихоньку, только тела не трогайте и лучше в спальню не заходите.

Как это исполнить, пристав решительно не понял.

Ванзаров спустился как раз, когда господин Лебедев уже вынул из портсигара короткие, грязно-черные сигарильи, предлагая угоститься ими Каренину.

– Аполлон Григорьевич, в доме и так несчастье, – сказал он. – Пожалейте живых, здесь еще дама имеется.

– А что такое? – громогласно заявил Лебедев. – Вот этот милый господин мне разрешил. Вы же хозяин дома? Вот, отлично. Вижу, сами сигарки любите, а у меня отличные. Редкие. Никарагуанские. Угощайтесь!

Серж потянулся было за черной шапочкой, торчащей из серебряного футляра, но Ванзаров предупредил, что за последствия он не ручается. Особенно за запах, который может произвести на Надежду Васильевну неизгладимое впечатление.

– Кстати, она еще не выходила? – спросил он.

– К счастью, нет, – ответил Серж.

– Раз курить не дают, пойду туда, где мне никто не будет указывать, – сообщил Лебедев, пряча портсигар и подхватывая желтый чемоданчик потертой кожи. – Где у вас тут симпатичные трупы, господа?

Впечатление, которое он производил на неподготовленные души, было неотразимым. Серж уставился на него, не в силах что-то сказать. Ванзаров легонько подтолкнул криминалиста на лестницу, отчего тот еле удержал равновесие, и что-то прошептал на ухо.

– С кем не бывает! – гаркнул Лебедев, птицею взлетев наверх. Из кабинета послышались раскаты грома, павшие на головы участковых чиновников.

Серж уселся на мраморную ступеньку и уставился в мозаичный пол.

– Давно не припомню случая, чтобы я испытывал столь полную беспомощность и растерянность перед внешними обстоятельствами, – сказал он, словно разговаривая сам с собой.

Ванзаров сел рядом с ним на холодный камень.

– Что вас больше расстроило: смерть отца или потеря портрета вашей матери?

Серж оторвался от мозаики и заглянул в холодные голубые глаза чиновника для особых поручений.

– А вы как считаете? – спросил он излишне спокойно.

– Я не спрашиваю, как вы переживаете потерю близкого человека, это вполне очевидно, – ответил Ванзаров. – Меня интересует, какие у вас были отношения с отцом.

– Разве это имеет отношение к тому, что случилось?

– Возможно, имеет самое прямое.

– Каким образом?

– Обычно в таких ситуациях вопросы задаю я, – сказал Ванзаров и улыбнулся, что показалось Сержу наглым и бесчеловечным. – Однако, учитывая ваше душевное состояние и то, что вы уже столько часов не курили, кое-что поясню. Для вас двойное убийство является чудовищным и не помещающимся в рамки человеческого понимания. Но есть другая сторона. Если посмотреть с точки зрения полицейской статистики, в этом преступлении нет ничего исключительного, редкого или загадочного. Ну, или почти нет.

– Хотите сказать, в Петербурге часто убивают и бросают трупы в чужом доме? – Серж постарался, чтобы ирония его была отчетлива.

– Это бы стало большим сюрпризом для градоначальника. Двойные убийства встречаются не часто. Другое дело, как было совершено убийство. Варианты можно сосчитать по пальцам одной руки. Или это совершил кто-то третий. Или…

Сержу бросили мячик, ему предлагалось проявить немного сообразительности, но сегодня он не в силах был его отбить. Мячик пролетел мимо.

– Это очевидно: кто-то из них застрелил другого и покончил с собой, – закончил Ванзаров.

Смысл наконец проник в сознание и вспыхнул сырой петардой. Ко всему прочему, этот господин предлагал Сержу не только версию потери отца, но еще и позор.

– Изволите предположить, что мой отец, почетный и уважаемый человек, привел в мой дом девицу, застрелил ее и потом застрелился сам? Это вы мне хотите предложить? – спросил Серж с отменной выдержкой. – Благодарю за оказанную честь.

– Зря обижаетесь, Сергей Алексеевич, – ответил Ванзаров, вставая с холодной ступени. – Это предположение ничуть не хуже появления третьего стрелка. Или вы предпочли бы, чтобы вашего отца убила эта девица, а потом сама застрелилась от несчастной любви?

Серж щелкнул суставами пальцев, чтобы ненароком не сболтнуть лишнего.

– Вот вы приняли мои теоретические выкладки как личное оскорбление, – продолжил Ванзаров как ни в чем не бывало. – А ведь они всего лишь подтверждаются опытом. Появление третьей фигуры куда менее вероятно.

– Почему же? Что тут невозможного?

– Очень сложно. И малообъяснимо. В любом случае дождемся выводов господина Лебедева. Когда будут найдены улики, можно строить гипотезы. В этом преступлении я не вижу неразрешимых загадок, – сказал Ванзаров и добавил: – Ну, или почти не вижу. За исключением одной.

– Я не готов сегодня к интеллектуальным развлечениям, – признался Серж.

– Исчезновение картины. Никак не вписывается в двойное убийство. Тут есть над чем подумать.

– Вот и займитесь! – потребовал Серж.

– С удовольствием. Поэтому мне нужно знать о ваших отношениях с отцом.

– Хорошо, что вас интересует.

– Правда.

Нельзя было подумать, что в сказанном есть хоть что-то кроме интереса сыщика. И все же Каренину показалось, что в этом вопросе кроется что-то еще, ему не понятное.

– В детстве я его боялся, – сказал Серж то, что не рассказывал никому, сказал просто и без всякой подготовки, сидя на ступеньке лестницы собственного дома. Признание вышло слишком просто и легко. Возможно, этот человек незаметно на него подействовал, подействовал так, что захотелось исповедаться. – Отец мало уделял мне внимания, все был на службе. Он казался мне строгим, сухим, требовательным. В нем мало было человечного. Я привык, что отец был где-то далеко на вершине, до которой мне не дотянуться. Но после того, как… – он внезапно остановился и, собравшись, продолжил: —…умерла матушка, между нами произошло сближение. Отец вскоре ушел в отставку и занялся моим обучением. Я многое от него взял. Он стал мне и советчиком, и другом. Внешне он был все так же строг, я не помню, чтобы мы целовались, разве на Пасху. Но я всегда мог обратиться к нему за советом и помощью.

– А сочувствием?

– Что? Каким сочувствием? Сочувствие нужно слабым людям, которые не знают, как им жить. Я не такой человек. Отец научил меня добиваться своего и не допускать слабостей. В чем-то мы очень похожи, но в целом я совершенно другой человек. Отец дал мне главное – уверенность в своей силе.

– Кто же та девушка? – спросил Ванзаров.

– Намекаете, что это его любовница? – Серж неискренно усмехнулся. – Уверяю вас, что это невозможно. Скажем так: отец всегда был очень строгих правил. Он глубоко религиозный человек.

– Отчего же не женился?

– Этого вопроса я бы предпочел не касаться, – ответил Серж. – Он глубоко личного свойства. Прошу вас понять.

– Кому мог понадобиться портрет вашей матери?

Каренин опять щелкнул пальцами, что выдавало высшую степень его раздражения.

– Я не могу этого понять. Если бы Ани понадобился, я всегда бы сделал ей копию.