В паутине - Кир Луковкин

Сооружения дали залп, но на территорию крепости не упал ни один снаряд. Над полем раздался голос из динамика:

— Русские, сдавайтесь. Мы не будем вас убивать. Вы последние, кто оказывает сопротивление. Мы вас не тронем, даем слово. Сложите оружие.

Повисла тишина.

— Солдаты! — завизжал офицер, — Не поддаваться пропаганде! Труса пристрелю лично! — и выхватил револьвер.

Предложение капитулировать прозвучало еще дважды. Сверху все сыпался людской дождь.

— Дойдет до того, что они нас окружат, а потом бомбу скинут, — захихикал коренастый солдат, — Зачем людей на смерть посылать? — И его лицо изменилось.

— Идут. Идут!!!

Фигурки медленно двинулись вперед. Они шли целую вечность, поблескивая своими защитными линзами, с выставленными перед собой дулами.

— Приг…. - офицер беспомощно закашлялся, но ему вторили с других концов, — Приготовиться. Огонь открывать по приказу.

В окоп посыпались новые солдаты, свеженькие, дрожащие, с оскалом на белых лицах, приговаривая: ну, держитесь, суки….

Наступающие грянули хором что-то ободряющее и переключились на бег. Они словно стометровку брали, а не шли в атаку.

— Огонь!

Паук нажал на спусковой крючок, приклад ударил его по плечу, дымящаяся гильза вылетела из затвора, там, за бруствером, рухнуло несколько тел. В траншею полетели гранаты. Грохнули взрывы, нечеловеческие крики, кровь, оторванные руки и ноги, чье-то развороченное тело, перед Пауком возникло искаженное яростью лицо, почему-то безоружные руки потянулись к его шее, тело навалилось на него, автомат выскользнул из потных пальцев. Удушье. Паук вцепился зубами в ладонь, вгрызся в мякоть по самые кости, как в кусок ростбифа, в рот потекла чужая кровь. Солдат издал крик, и тут же половину головы ему снесло очередью. Паук стащил с себя мертвеца, выплюнул кусок мяса и, утираясь, встал на ноги.

Слышалась работа пулеметчика, несколько самонаводящихся ракет пролетело мимо. Несмотря на экономию, Паук очень быстро истратил свои три обоймы, пришлось крепить штык, зато враг поливал укрепление шквальным огнем. Уцелевшие уже не высовывали головы, только снайперы продолжали хлопать по мишеням. Патронов не то что не было вовсе, но их запас не шел ни в какое сравнение с ресурсами противника. Вооружение павших пришлось здесь кстати.

Атака превратилась в выкуривание зверя из норы. Выкуриванием занимались бойцы, одетые в костюмы биозащиты и противогазы с оружием, похожим на огнеметы.

Ярко-оранжевой палатки полевого штаба и след простыл.

— Принять таблетки!

Паук запихнул капсулу в рот и надкусил. По языку пробежался холодок, мышцы обмякли, нервы приятно защекотало, тело охватило тепло как от полового возбуждения. Ему вдруг захотелось побыстрее покончить с этим.

— Вперед, пацаны! — закричал какой-то солдатик, — Ур-ра!!

Его уложили первым.

— Ур-ра! — ревели обезумевшие солдаты, получая пули от в спешке отступающих американцев: те явно напугались. Паук успел даже убить штыком двух замешкавшихся солдат, но тут один из молодчиков в противогазе навел на него стержень орудия, и Паук почувствовал страшную, ни с чем не сравнимую судорогу, агонию, выворачивающую все его нутро наизнанку, нечто, готовое разорвать его плоть на куски.

Он увидел лицо, последнее лицо в этой жизни, лицо весело улыбающегося татарина, и дуло.

— Ты ж…не можешь по англий…ийски гврттттть….

— Похер! — сказал татарин и выстрелил ему в грудь.

Паук ощутил головокружение, мир потемнел и Паук расслабился.

4

— Подонок! Ненавижу! — звонкая пощечина.

Он потер горящую щеку тыльной стороной ладони, вскрикивая:

— Какого?! Что ты творишь, женщина?!

Обидчица, направившаяся было к двери, останавливается, разворачивается и с ненавистью смотрит на него сквозь щелочки глаз. На паркет тяжело шлепается дамская сумочка, туго набитая всяческим барахлом. Немая сцена.

Ему 30, у него есть сын, он бизнесмен, торгует мылом. Склонен к употреблению алкоголя. Что-то подсказывает, что эта дамочка — не его жена, у него нет жены, первая и пока единственная умерла три года назад от белокровия.

— Ах ты сволочь, ты еще смеешь открывать свой поганый рот, — картаво шипит блондинка, уперев руки в бока, он с отвращением смотрит на нее, вытаскивая из ящика стола бутылку виски, — и делать такое лицо, как будто увидел призрака!!

Самые плохие опасения его подтверждаются — в памяти постепенно всплывает все, что их связывает: постель, счета, связи, репутация, долг и честь, вернее видимость долга и пятнистость репутации.

Она относится к числу избалованных подарками и вниманием хищных женщин. Одета по последней моде, увешана побрякушками и драгоценностями, словно рождественская елка. Она привыкла не скупиться на покупки, не важно, сколько стоит та или иная вещь. Ее, видимо, что-то очень сильно расстроило, раз она так сердито смотрит. Он пытается припомнить, что же, но хоть убей, не знает и, сворачивая у бутыли крышку, щедро, до краев, плещет в стакан темно-золотистую жидкость. Залпом проглатывает, как лекарство.

Она выдает новое ласковое слово: алкоголик и пьянь. Похоже, здесь целых два ласковых слова.

Звонит телефон:

— Да. Я сейчас занят. Перезвони позже, — хрипит он в трубку и швыряет ее на рычаг.

— Да ты похоже не испытываешь никаких угрызений совести, — она вызывающе вскидывает голову. Щедро накрашенные губы мелко подрагивают в уголках рта, пышные кудри слегка растрепались, глаза испепеляющие. Хочет скандала, окончательного и бесповоротного, — Никогда еще не встречала такого жестокого, такого черствого, такого грубого….

— Ты, кажется, куда-то хотела идти, — тихо напомнил он, вызывая у нее новый приступ бешенства. Украдкой он залюбовался ее манерами: так двигаться может не каждый, это следует признать. Так трясти кулачками, так топать ножками. "Кошечка пускает коготки".

— Не звони мне больше.

Стук каблуков, скрип открываемой двери и грохот. Немного штукатурки осыпалось на порог.

— Скатертью дорога, — он немного подумал и пропустил второй стакан. Заел лимонной долькой. Он прекрасно знал, что сегодня нельзя, что рабочий день в самом разгаре и в пять встреча с поставщиком, но не смог ничего с собой поделать. Повинуясь внезапному порыву, он распахнул окно — поскорее выветрить приторный запах ее духов. Закрыть главу. Баста.

Внизу шумел город. Стоял октябрь. Небо хмурилось. Он поежился, щелкая зажигалкой, и обнаружил несколько всплывших на поверхность фактов. Во-первых, у него депрессия и талончик к соответствующему психоаналитику. Лежит в кармане. Во-вторых, дела идут плохо, что является причиной первого. На столе возлежит тому суровым подтверждением смета. (?) В-третьих, в-третьих….он потерял мысль, заметив как ОНА переходит улицу на светофоре, и машет водителю такси, чтобы остановил, и напоследок смотрит на окна его офиса. Может, померещилось, незачем ей уже.