Моя война - Алексей Федоров

Как мы после узнали, обер-лейтенанта «подсидел» его заместитель – лейтенант. Он стал комендантом лагеря, и тут уж начался настоящий мордобой, посыпались свирепые наказания – карцер, лишение рациона, ремень. Особенно свирепствовал один унтер, брюнет, среднего роста, похожий на кавказца. Придравшись к пустяку, он ставил перед собой провинившегося и бил его то с правой, то с левой руки, разбивая нос и выбивая зубы. Говорили, что он мстил за брата, погибшего на русском фронте. Жизнь наша заметно ухудшилась.

17

В августе 1943-го мы попытались устроить побег, который, увы, не удался. Бежать собрались трое – я, переводчик Николай Миронов (шофёр из Ташкента) и Яков (фамилии не помню), тоже шофёр. План был такой: во время воздушной тревоги не бежать в расположенное на территории лагеря земляное бомбоубежище, а, пользуясь темнотой, пробраться под проволокой (поскольку прожектора гасят), пересечь посев и, заметая следы, пройти как можно дальше по берегу речушки. Потом, минуя городские постройки, выйти за черту города (лагерь находился на окраине Дорстена) и двигаться на восток. Быстрого раскрытия нашей задумки быть не могло, поскольку каждую ночь случалось три – пять тревог, и охрана не проверяла по баракам, все ли на месте.

Мы накопили хлеба, и в одну из ночей, прихватив котелок и одеяло, побежали из барака вместе со всеми к бомбоубежищам. Затем свернули в сторону, пролезли под колючей проволокой и бросились в овес. Когда протискивались под «колючкой», прекратился вой сирен и, поскольку стрельбы еще не было, наступила зловещая для нас тишина. Мы не догадались, что в этой тишине шум от передвижения по овсу (очень сухому) будет далеко слышен, и продолжали бежать. Это нас чуть не погубило. Охрана услышала шум и подняла тревогу. Солдаты бросились окружать овес, и если бы мы продолжали бежать, то были бы пойманы где-то в конце поля. Но мы вовремя повернули обратно. Безумная ночь и отсутствие охраны внутри лагеря – почти вся она выскочила наружу ловить нас – позволили нам, минуя бомбоубежище, вернуться в барак и до конца тревоги отсидеться под нарами. Когда военнопленные вернулись в бараки, началась проверка, но она была прервана новой сиреной, затем последовали еще две, а последняя проверка проводилась в 6 утра. Все оказались на месте, собак не привели, искать больше не стали. Охрана тоже уставала от бесконечного ночного бдения.

Эта неудача надолго выбила нас из колеи – желание бежать пропало. С неделю мы даже не касались этой темы. А когда я обратился к ребятам с новым предложением, Яшка отказался наотрез. Он был из блатных: я встречал в плену троих блатных, и все они категорически отказывались бежать. Очевидно, «привычка» к тюрьмам скрашивала им лагерную жизнь. О патриотизме и говорить нечего.

А вот Николай согласился. Но, прежде чем перейти к описанию очередного побега, я расскажу, как мне пришлось один день отработать у крестьянина. Там я понял, что пленные, попавшие к «бауэрам», в принципе жили лучше нас – и питание лучше, и работа здоровая.

Меня и ещё одного заключённого солдат забрал в воскресный день из лагеря (случайно, мы просто первыми ему повстречались) и повёл к выходу. Там поджидал парень лет 30-ти. Мы пошли к нему на близлежащую ферму. Она была километрах в двух от города. Конвоир доставил нас двоих, а сам отправился к хозяйке на кухню. Вместе с хозяином мы пошли на картофельное поле, где уже работали нанятые в городе женщины. Наша работа: ползая на коленях, обернутых в мешковину, выбирать из обработанной земли картофель и наполнять им большие корзины, расставленные по полю на определённом расстоянии друг от друга. Для нас это занятие не было изнурительным, и время прошло незаметно.

Когда стемнело, все пошли на ферму. Женщины умылись, получили у хозяина деньги и ушли, а нас хозяин повел на кухню, где были накрыты два столика. За большим сидели хозяйка с солдатом, туда сел и хозяин, а нам указали на маленький столик. Еда была очень вкусная. Хозяйка наблюдала за нами и приговаривала – ешьте-ешьте, ведь вы такие тощие. Когда мы съели вторую добавку второго блюда, она подошла к нам, принялась резать сало и кормить нас чуть ли не насильно. Видно, хотела за один раз довести нас до нужной кондиции.

Хозяин с солдатом изрядно выпили шнапса и немного спели. Мы наблюдали за ними, хозяйка тоже была навеселе. Часиков в восемь-девять вечера хозяин распрощался с солдатом, дал ему пять марок, нам по две, и мы пошли в лагерь. От непривычно жирной пищи дня два мы с товарищем мучились животами.

Ночи становились всё длиннее, а погода всё более пасмурной. Режим в лагере ужесточался, побоев стало больше, настроение – хуже некуда.

И мы с Николаем решили бежать, пока не наступила зима.

Однажды мы попали в команду, которая возила доски на грузовиках на какое-то находящееся в лесу оборонное строительство. День выдался погожий, и мы решили в последнюю ездку, когда, по нашим расчетам, спустятся сумерки, «нырнуть в кусты». Это было нетрудно – кругом большой лес, из немцев только шофёр, который дремал в кабине, и один часовой на восемь человек (одну машину). Грузовиков – три. Последняя ездка заканчивалась часов в шесть вечера. Мы разгрузили доски и пошли к бараку. Один солдат шёл впереди, двое сзади. В барак мы вошли последними перед солдатами, пропустили их вперёд, и, пока они шли в другой конец барака к конторке, мы вышли и медленно двинулись к кустам, готовясь оправиться (для маскировки). За нами вышли ещё двое и, копируя наши движения, направились к нам. Зайдя за кусты, мы бросились бежать по редкому лесу, и те двое, сопя, бежали за нами. Мы остановились. Они подбежали и, задыхаясь (оба были старше нас лет на десять – пятнадцать), сказали: «Мы с вами». Вчетвером мы быстрым шагом удалялись от поляны всё глубже в лес, ориентируясь по звездам, на северо-восток. Ещё летом, когда мы собирались бежать, планировали идти на восток северными районами Германии, где меньше промышленности, городов, где преобладают сельскохозяйственные районы. Наивные мы были – фронт под Курском, до него 2500–3000 км вражеской и оккупированной территории. Но глубокая ненависть к врагу и тоска по Родине отгоняла мысли о бесперспективности выбранного маршрута. Нам казалось, что достаточно перебраться за колючую проволоку, и мы преодолеем всё: и длинный путь, и голод, и зимний холод.

Той ночью до утренней зари мы шли, питаясь захваченным хлебом и молоком из бидонов, выставленных хозяевами ферм к воротам. Утром забрались в одиноко стоящий сарай с сеном. Рассвет выдался промозглым, с обильной росой и туманом, но в сене было тепло и уютно. Мы проспали весь день и вылезли когда уже стемнело.

Во время побега решается множество проблем, но основные из них:

– действия при уходе (надо уйти незаметно);

– питание в пути;

– правильная ориентация (сельская местность, необходимость обойти города);

– осторожность (не попасться и даже не «засветиться»).

Первую проблему мы решили на «отлично». Труднее оказалась вторая. Где взять пищу? Выклянчивать нельзя – мы на чужой враждебной территории. Воровать? Ещё не научились делать это умело. Оставался единственный надёжный источник – остатки овощей в поле. Шли мы ещё три ночи без приключений, отдыхали днём на сеновалах. Но силы постепенно нас покидали. Ничего не поделаешь, при тяжёлой нагрузке – ходьбе целую ночь – сырая картошка (костёр разводить боялись), морковь и турнепс – очень хилое питание. Хорошо ещё, погода благоприятствовала, дождей не было, днём пригревало солнце.

18

Случилось это на 5-й день. Сеновал был небольшой, и мы решили разделиться по двое. Мы с Николаем залезли в сарай на сено под самый конец крыши, а те двое пошли в соседний сарай. Кто из нас храпел – неизвестно, но собачонка учуяла, облаяла, собрала крестьян. Нас разбудили, когда приехал полицай. Сколько времени они кричали: «Прочь! Вон!» – я не знаю, но от этих истошных криков мы проснулись, пришли в себя и поняли, что вопли относятся к нам. Спустились на землю…

Полицай, приехавший на велосипеде, спросил, кто мы такие, а когда мы ответили, что русские, то крестьяне начали просить полицая оставить нас – у них не хватало работников. Полицай колебался, но, когда мы признались, что мы военнопленные, сел на велосипед и велел нам идти впереди. Понуря голову, мы шагали по дороге. Он пытался из нас выудить, откуда мы бежали, а мы у него – где находимся. Как и предполагали, находились мы юго-восточнее Мюнстера. Не торопясь, дошли до какого-то местечка, где полицай сдал нас в жандармерию.

О судьбе двух примкнувших к нам беглецов мы ничего не знали.

В крошечном карцере мы уныло глядели друг на друга – что-то будет? Не дай бог, вернут в лагерь – конвоиры забьют насмерть. Надо сочинить легенду. И мы быстро договорились…

Меня вызвали первым. В большом кабинете в левом углу стоял массивный стол, за которым сидел полный лысеющий жандарм в офицерском чине. В стороне от стола, у левой от входа стены, стоял здоровый рыжий детина-жандарм – рядовой. Меня ввел другой жандарм и поставил посредине кабинета. Оба, и офицер, и рядовой, в упор уставились на меня. Офицер тасовал какие-то фотографии, мельком взглядывал на них. Я смотрел в окно, приняв безучастный вид, но был в жутком напряжении, перебирая в мыслях легенду и непрерывно потея.