Осада - Юлий Файбышенко

- Вовремя вы, - сказал он, и Клешков узнал в нем руководителя местного отделения "Союза спасения родины".

Не теряя времени, военный развязал женщину и старика. Старик был огромен, тучен и настолько черен лицом, что Клешков думал, что он сейчас умрет от разрыва сердца. Старик сидел, ухватившись за ручки кресла, и прерывисто дышал.

- Онуфрий Никитич, надо уходить! - сказал ему военный. - Выстрелы слышали в городе, скоро будут гости.

Затопали шаги. Клешков с наганом и военный с обрезом кинулись к двери. Вломился дьякон.

- Живы? - завопил он оглушительно. - Спаси господи! Целы!

- Поздненько являешься, Дормидонт, - опустил обрез военный.

Дьякон подошел к мертвецам, разбросанным на полу, поглядел и часто закрестился:

- Помилуй господи, сам Фитиль.

- То-то и оно. Я говорил вам и Князеву: нельзя связываться со шпаной. Так и вышло.

- Учтем, господин ротмистр.

- Уходим немедленно. Передай своим ребятам, чтобы проводили обоих: и этого, - он указал на Клешкова, - и того за город. Задерживать никого не будем. Побратались в деле. Уходить немедленно.

Дьякон исчез.

На время их разговора женщина пропадала куда-то и теперь возникла в дверях:

- Его нет!

- Нет? - переспросил военный. - Тогда бегом! Уходим! - Он быстро натянул шинель, нахлобучил фуражку.

- Сигналы остаются прежними, - сказал он Клешкову, - сроки тоже. Нас, конечно, будут искать, но, надеюсь, не сыщут. Через двое суток начинаем. До встречи.

Клешков выскочил во двор, за ним вышли и остальные. У ограды темнела кучка людей, слышался негромкий разговор. Когда Клешков подошел, один из молодчиков при дьяконе подал ему пальто и шапку.

- Бегом! - гаркнул дьякон. И сам первый пустился тяжеловатой трусцой.

С вечера эскадрон Сякина выступил. Движение это постарались сделать неприметным. Всадники группами и по одному съезжались к монастырю, во дворе его пристраивались к своим взводам. Гуляев, получивший задание быть при Сякине, ездил рядом с комэском как привязанный. Бубнич появился около полуночи, перед самым выступлением.

По плану, принятому после сообщения Гуляева, эскадрон должен был обрубить одно из щупалец, охватывающих город: встретить и уничтожить запасной отряд Клеща. Тот самый, во главе с Кикотем, что должен был появиться завтра здесь и напасть на защитников города с тыла.

Перед самым наступлением из монастыря, около полуночи, появился Бубнич.

Шли несколько часов. Кони вязли в размытой дождями глине, всадники, ежась от ветра, кутались в бурки, шепотом матерились. К Сякину и Бубничу подскакали разведчики.

- Выходят по болоту, - доложил один из них, парень с чубом цвета спелой пшеницы, выбившимся из-под кубанки.

- Много? - спросил Сякин.

- Да сотни две, кабы не больше.

- Последи и докладывай, - сказал Сякин и, переждав глухой топот умчавшихся разведчиков, повернулся к Бубничу: - Что будем делать, комиссар?

- Лучше всего подождать, когда они скопятся на выходе из болота, и рубануть пулеметами. А вы как считаете?

- Думаю, лучше бы их прямо на болоте резать, - сказал Сякин и желваки заходили по скулам. - Трудно будет, коли они до твердой земли дойдут. В два раза превосходят.

- Поступайте как знаете, - после минутного колебания ответил Бубнич. - Вы тут командуете. Вы тут командуете, Сякин, - повторил он, - и только вы, запомните. Мы верим в вас.

- Запомню, - пообещал Сякин. - Взводный, - закричал он, - второй взвод! Гони сюда старшего!

Примчался на рыжем дончаке лихой казачина с пышными черными усами, отсалютовал шашкой.

- Ты пощупай их за бугром, - сказал Сякин. - Мнится мне, они уже повылезли с того чертячьего болота. Коли так, не атакуй, а сообчи!

- Слухаю! - Взводный умчался.

На поляне строился эскадрон. На вершину бугра выехали и развернулись за стволами могучих дубов обе эскадронные тачанки.

- Первый и третий взводы - в резерв! - командовал Сякин. - Гони к тому клену, где комиссар товарищ Бубнич расположился! Четвертый взвод выдвинуться на взгорок и по команде - беглый огонь!

Гуляев сквозь кусты всмотрелся в пятнистое и кустистое поле впереди. Далеко сзади темнел лес, а по кочкам, с которых осыпался в черную прорву снег, гуськом - по одному - передвигалась длинная змейка людей, и в самом конце лошади осторожно вывозили тачанку. Это было неожиданностью: считали, что у банды нет пулеметов. Было слышно, как с глухим чавканьем прыгали с кочки на кочку идущие впереди. Коней большей частью вели в поводу, но кое-кто ехал верхом. Трясина, то и дело проступавшая сквозь снежный покров, была в этих местах, как видно, неглубокой. Передние бандиты давно обошли холм, где ждали сигнала милиционеры, и были уже не видны из-за других лесных холмов. Выход из болота был где-то в стороне, туда они и направлялись. Все ближе чавкала грязь под сапогами и копытами. Лица притаившихся за кустами милиционеров были бледны.

В этот момент Сякин вырвал шашку, и блеск ее высоко полыхнул в лучах рассветного солнца.

- Огонь! - крикнул он, и оба "максима" на тачанках одновременно затарахтели. Змейка повстанцев на болоте сразу порвалась. Несколько человек в середине ее рухнули в черную воду, остальные кинулись в стороны, забарахтались в трясине.

- Тачанку, тачанку не упустите! - высоким ломающимся голосом кричал сзади Сякин.

Гуляев увидел, как поднимались на дыбы и падали кони у самого начала болота, оттуда тоже затарахтело и заплясал огонь вокруг пулеметного дула. Вся цепь милиционеров и чекистов в кустах беглым огнем крыла разбегающихся и падающих повстанцев. Те, на болоте, почти не отвечали. Многие завязли, соскочив с тропы, многие пятились, пытаясь отстреляться, но пулемет на дальнем краю холма сек и сек разбегавшиеся серые фигурки, а второй "максим" непрерывно слал очереди по тачанке бандитов.

Гуляев тоже непрерывно стрелял. В несколько секунд он выпустил три обоймы. Вражеский пулемет замолчал.

- Урра-а! - закричали в цепи.

- Молодец, мильтон! Умеешь воевать! - одобрительно сказал хрипловатым голосом Сякин.

Но Гуляев не ответил. Он слушал. В тылу на поляне творилось что-то неладное. Вскочив и перебежав пространство до пологого спуска, он посмотрел вниз. Там внизу сшиблись всадники, и в полном безмолвии, лишь изредка вскрикивая, эскадронцы и неведомо откуда взявшиеся бандиты рубили друг друга. Хрипели лошади, стонали люди, но хрип, стон и топот были странно приглушены, словно это происходило во сне, а не наяву. У подножия холма жались испуганные коноводы четвертого взвода.

- По коням! - гаркнул сзади уверенный голос.

И сразу же покатились, поехали по пятнистому склону милиционеры и чекисты. Бандиты стали заворачивать коней в сторону коноводов. Но было поздно. Гуляев сам не помнил, как он влетел в седло.

- Вперед! - ударил голос Сякина. - Дави, ребята! Даешь!

- Да-е-шь! - заревели со всех сторон. Резко ударило несколько выстрелов, и бандиты, как по команде, стали поворачивать коней.

- В угон! - закричал Сякин.

Десятки всадников помчались радужным клубком, догоняя и обгоняя друг друга. Сякин, белый, потерявший кубанку и шашку, шагом ехал навстречу Бубничу. Тот на ходу осадил, вздыбил лошадь.

- Спасибо тебе, командир!

- А ты, дурочка, боялась, - сказал Сякин, блестя глазами. - Я, комиссар, присягу один раз даю. Вот тебе моя революционная дисциплина! Видал, как мы их гоним! Видал?

Из-за деревьев возвращались всадники, ведя в поводу трофейных коней. Вся поляна была завалена трупами людей и лошадей.

- Назад надо! - сказал Бубнич, пытаясь забинтовать плечо Сякина.

- Трубач! - из последних сил крикнул тот, и откуда-то из-за деревьев труба серебряно завела сигнал сбора.

Был уже полдень, когда проводник вывел Гуляева к монастырю. Солнце поджаривало землю не с ноябрьской, а скорее, с августовской силой, снег падал и исчезал. Болота вскрылись, тяжелые испарения висели над забредшими в трясину лесами. Лишь тогда, когда облезлые купола монастырских колоколен высверкнули из-за деревьев, копыта застучали по тверди. Правда, и тут была грязь, но выцветшая трава и облетевший кустарник цепко держали землю. Палахинские болота были пройдены.

Простившись с проводником, Гуляев перевел лошадь на рысь и, проскакав мимо белых, потрескавшихся и поросших курчавым кустарником монастырских стен, выехал к первым домикам окраины. Здесь он был задержан патрулем. Пока караульцы в шинелях и двое рабочих, переговариваясь, рассматривали его документы, Гуляев смотрел на город, на слои каменных и деревянных домов с порыжелыми голыми садами, возвышавшихся один над другим. Над всеми этими пластами ослепительно горел золоченый купол Соборной церкви. Там на самом куполе мелькали точки человеческих голов.

- Проезжайте, - сказал старший патруля. Гуляев погнал коня вскачь.

По искореженной мостовой он доскакал до исполкома. У входа стояло несколько оседланных лошадей. Часовой, не сказав ни слова, пропустил его внутрь. Пробежав по коридору, он остановился у двери председателя. За дверью сшибались голоса. Он вошел.