Осада - Юлий Файбышенко

Гуляев обернулся. В проеме двери, освещенный слабым светом из кухни, улыбался Яковлев. Шинель на нем была распахнута, в руке фуражка.

- Здравствуйте, Владимир Дмитриевич, второй раз на дню.

- Здравствуйте, - сказал Гуляев, - придется вам мне помочь.

- В чем же? - спросил Яковлев. - Впрочем, я к вам испытываю такую симпатию, что готов помочь в чем угодно.

- Надо отконвоировать моих уважаемых хозяев в ЧК.

- Отконвоировать? - Яковлев туманно улыбнулся.

Гуляев зорко оглядел всех троих. Нина стояла под иконой, сплетя руки у груди. Купец тяжко поднимался с колен. Яковлев смотрел на него с нехорошей усмешкой. Гуляев сориентировался.

- Эй, - сказал он, выхватывая наган, - отойдите-ка от двери.

- Это мне? - спросил, все так же улыбаясь, Яковлев.

- Вам! Ну!

Яковлев шагнул в комнату, и в тот же миг ударил выстрел. Гуляев отскочил. Купец бил в него с колен. В руках у Нины тоже воронено блеснуло.

Он выстрелил вверх, и в тот же миг по руке его ударили чем-то железным. Наган упал. Гуляев заскрипел зубами от боли и попытался поднять его левой рукой, но второй удар сшиб его с ног. С трудом нащупав затылок, уже влажный и липкий от крови, он стал подниматься. Сильная рука заставила его сесть.

- Веревки! - скомандовал голос Яковлева. - Надо спрятать этого большевистского Холмса. Он нам еще понадобится.

Гуляев с натугой приподнял гудящую голову. Нина с окаменевшим лицом принесла веревки. Яковлев, упершись коленом в гуляевскую спину, натуго скрутил ему руки.

- Не мечитесь, Онуфрий Никитич, - сказал он, - не надо было трусить. Не приди я вовремя, вы могли бы все дело завалить! Сейчас потрудитесь-ка на общую пользу. Отнесите нашего комиссара наверх. Мы тут кое о чем потолкуем между собой, а потом и с ним побеседуем.

Купец, охая и стоная, поволок связанного Гуляева по ступеням наверх и сбросил в его комнате.

Когда купец ушел, Гуляев приподнял голову. Рука болела нестерпимо. Голова была налита чугуном и ныла. Надо было собрать и привести в порядок мысли, а боль мешала этому. Он стиснул зубы, постарался собраться. Внизу грузно топал хозяин, слышались голоса, но слов разобрать было невозможно. Гуляев поднатужился, перекатился на живот и встал на колени. С большим трудом, стараясь не трясти головой, поднялся на ноги. "Ошибочку допустили, господин ротмистр, или как вас там по чину, - подумал он о Яковлеве, - ног не связали. А пока мы на ногах, нас еще не сбили". Он тряхнул головой и тут же чуть не упал от подступившей дурноты. Сейчас эти снизу явятся. Он прислушался. Среди голосов выделялся голос Нины. Он звучал на пронзительных, почти истеричных нотах. Требует вывернуть его наизнанку? Откуда такая горячность? Но вот уже полминуты что-то отвлекало его от голосов в гостиной. Слышался еле уловимый звук во дворе. Чуть-чуть звякнуло стекло, точно его коснулись чем-то металлическим. Неужели свои? Гуляев перестал дышать, слушал. Это было бы слишком большой удачей. К нему иногда присылали связных от Бубнича или Иншакова. Но как они могли явиться именно сейчас? На выстрелы? Но выстрелы в глубине дома почти не слышны на улице. Да и дом стоит внутри двора. Он услышал, как скрипнула входная дверь и крадущиеся шаги нескольких человек прошуршали в передней. Он ждал, боясь пошевелиться. Те, внизу, могли услышать по скрипу пола, что он уже на ногах. Вдруг ахнула дверь, и тотчас раздался крик Нины, в гостиной затопали, зарычали сдавленными голосами.

Гуляев шагнул было к двери, но вспомнил: за его спиной окно. Оно закрыто. Открыть он его не сумеет, но, если ударить плечом, можно высадить раму. Но куда бежать: ведь пришла помощь. Он подошел к двери и остановился. С яростной матерщиной кто-то выволок что-то тяжелое в прихожую.

- Ну, фрайер! - услышал он остервенелый голос. - Куда камушки запрятал?

В ответ глухо сопели.

- Будешь говорить? - накаленно спросил голос, тупо прозвучал удар по живому, в ответ застонали, и одышливый голос купца запричитал:

- Ай мы не расплатились с тобой? Что ж ты, как грабитель, ко мне врываешься?

- Не расплатились! - злобно сказал голос допрашивающего. - Мне склад был не нужен. Я по договору его брал. Я по мизеру не играю. Для вас старался. А потом? Нагрели меня, думали Фитиля обвести? Где камушки?

- Да откуда у меня камушки? - плаксиво забормотал купец. - Сколько обысков было, сколько голодали, продал все!

- Гляди, косопузый, - яростным шепотом пообещал голос, - даю тебе полминуты! Не вспомнишь, где камни лежат, пришьем и тебя, и твою девку, и зятя. Это я тебе гарантирую.

Вдруг в гостиной опять закричали, забегали и заворочались. Гуляев мгновенно принял решение. От грабителей ждать пощады нечего. Наших надо предупредить о заговоре, о том, кто такой Яковлев и семейка Полуэктовых. Он разбежался, вышиб плечом окно. Зазвенели разбитые стекла. Он сел на подоконник, высунул в сплошной мрак ноги и прыгнул.

К ночи большинство постояльцев садовой сторожки нашло себе занятие. Семка засел за карты с обоими парнями, дьякон захрапел, а Клешков, поглядывая на заставленные изнутри фанерой окна, все чаще начал выходить на улицу. Сначала Семка и тут не отпускал его от себя ни на шаг и покорно вставал рядом у кустов, как только Санька ступал из двери на садовую, усыпанную жухлой листвой землю. Немедленно появлялся и дьякон, и все трое сторожко, ощущая присутствие друг друга, смотрели в осенний мрак.

Потом, не разговаривая, молча возвращались. Наконец Семке надоело выходить за Клешковым, дьякон утомился и захрапел, и Клешков почувствовал, что теперь самое время бежать.

Можно было просто бежать в милицию. Или в исполком. Но на это ушло бы не меньше часа. Семка и остальные спохватились бы. И страшнее всего - от этого терялась суть его сообщения. Он знал теперь замысел повстанцев и городского белого подполья. И надо было сообщить об этом своим, не встревожив врага. Вот в этом и состояла задача.

Клешков встал. Не спеша подошел к двери и открыл ее.

- Куда пошел? - крикнул за спиной Семка. Оборвался храп дьякона.

- До ветру, - сказал он и ступил в сад. Из дому не выходили. Дом был шагах в пятидесяти. Он шагнул было в сторону и явственно услышал звук револьверного выстрела, за ним еще два. Потом он услышал сторожкие шаги во дворе. Пока ничего нельзя было разобрать, и инстинкт разведчика приказывал ему ждать. Наконец у тускло освещенной веранды появилась плохо различимая фигура. Прижалась к двери. Послышался звук вырезанного стекла, потом дверь раскрылась, и тот, кто открыл ее, а за ним еще трое беззвучно скользнули в дом.

Вдруг наверху с треском вылетела, звеня осколками стекол, рама, и тотчас же в прогале окна появился и с глухим шумом упал вниз человек. Клешков вскочил и в несколько прыжков домчался до кустов, где должен был находиться выпрыгнувший. Тот лежал лицом вперед, со странно заведенными за спину руками. Он хрипел. Клешков осторожно повернул его голову и не поверил своим глазам: перед ним был Гуляев. Клешков похлопал его по щекам. Гуляев открыл глаза. Он долго щурился, всматривался в почти прислонившееся к нему лицо Клешкова, потом бормотнул:

- Санька... - и тут же дернулся. - Предатель!

Клешков наклонился к самому его уху:

- Молчи. Идти сможешь? Не предатель я, задание у меня.

Гуляев попробовал поднять голову. Клешков разрезал веревку на его руках, помог сесть.

- Володя, не перебивай, - сказал он, - слушай внимательно.

Он быстро и четко пересказал ему все, что он знал о планах подполья и повстанцев, потом поднял, поставил его и попросил пройти. Гуляев чуть не упал. Но взял себя в руки и сказал, что дойдет.

- Иди, - сказал Клешков, - только вот что... Кто там в доме? Что за шум?

- Налетчики, - невнятно пробормотал Гуляев, - купца моего щупают. А купец - сам в подполье, и все там оттуда. Надо брать их.

Клешков увидел, как Гуляев шатаясь двинулся к саду. Он подождал, пока тот дойдет до деревьев, и, невесомо ступая, двинулся к двери дома.

На пороге он остановился. В комнате горели свечи в трехсвечнике на столе, и в их свете видна была привязанная к креслу светловолосая женщина. В углу над сидевшим на полу мужчиной в гимнастерке стоял широкоплечий малый в тужурке и кепке. Его обрез был уперт в темя сидевшего. Трое других толпились над кем-то, привязанным ко второму креслу, и один из них, самый высокий, все время спрашивал приглушенным голосом:

- Надумал колоться, падло? Нет? - Потом они что-то сделали, хрип усиливался. И снова равнодушно-свирепый голос высокого спрашивал:

- Развяжешь язык, старая портянка? Нет?

Дверь была полуотворена, она не скрипнула, и в течение, может быть, нескольких секунд, но секунд настолько долгих, что Клешков не забыл их потом всю свою жизнь, он был свидетелем пыток. Первой его заметила женщина и осеклась в крике. От этого оглянулся парень в кожанке и, дернувшись, вскинул свой обрез. Клешков выстрелил в него и тут же, присев на колено, выпустил все патроны в обернувшихся от кресла. Все они упали со стуком. Длинный попытался подняться. Но военный, сидевший в углу, вскочил и выстрелил ему в голову из перехваченного у своего мертвого сторожа обреза.