Кружение над бездной - Борис Кригер

Я сравниваю с себя с Гоголем не из гордыни, не потому что считаю себя тождественным его таланту, а просто использую его как архетип, пример писателя, пришедшего к православию и оказавшегося под ударом со всех сторон. Гоголь — одна из самых аскетических фигур нашей литературы. Последнее его десятилетие проходит под знаком все усиливающейся тяги к земному претворению христианского идеала. Не давая важнейших обетов монашества — целомудрия и нестяжания, — он воплощал их в своем образе жизни. «Нищенство есть блаженство, которого еще не раскусил свет. Но кого Бог удостоил отведать его сладость и кто уже возлюбил истинно свою нищенскую сумку, тот не продаст ее ни за какие сокровища здешнего мира».

Однако подлинный трагизм ситуации заключался в том, что монашеский склад был только одной и, вероятно, не главной стороной гоголевской натуры. Художническое начало побеждало в нем; кризис Гоголя — следствие глубочайшего внутреннего конфликта между духовными устремлениями и писательским даром.

«Выбранные места…» были враждебно встречены критикой и большинством читающей публики: перелом в умонастроении Гоголя, явственно отразившийся в книге, для многих стал полной неожиданностью. Гоголь как бы нарушил законы жанра и в светском произведении заговорил о таких вопросах, которые исконно считались привилегией духовной прозы. Вяземский не без остроумия писал: «…наши критики смотрят на Гоголя, как смотрел бы барин на крепостного человека, который в доме его занимал место сказочника и потешника и вдруг сбежал из дома и постригся в монахи». В спорах быстро выявилась основная тенденция — неприятие книги. Ее безоговорочно осудили не только западники, но и люди, близкие Гоголю. Апофеозом стала статья Белинского и его известное письмо, в котором критик утверждал, что Гоголь изменил своему дарованию и убеждениям, что книга написана с целью попасть в наставники к сыну наследника престола; в языке книги он видел падение таланта и прямо намекал на сумасшествие Гоголя.

Гоголь был потрясен несправедливостью многих упреков.

Весьма сдержанно отнеслось к книге и духовенство, традиционно не вмешивающееся в дела светской литературы. Хотя митрополит Московский Филарет сказал, что «Гоголь во многом заблуждается, но надо радоваться его христианскому направлению», а святитель Игнатий (Брянчанинов), один из авторитетнейших духовных писателей XIX века, канонизированный Русской Православной Церковью, отозвался о книге Гоголя довольно критически: «…она издает из себя и свет и тьму. Религиозные его понятия неопределенны, движутся по направлению сердечного вдохновения неясного, безотчетливого, душевного, а не духовного».

Вот вам пример попытки светского писателя всерьез заговорить о православии и Боге… Молитесь за меня, гордеца и грешника Герберта Адлера!

14

Герберт много времени проводил в своей часовне. Несмотря на подорванное материальное благополучие, он ничего не жалел на благолепие своего маленького храма. Он любил зажигать много свечей и затихал в уголке в полумраке с набожным выражением лица дремлющего ангела.

— Господи, спасибо тебе, что дал мне посвятить Тебе этот скромный храм! — шептал он, с запретной гордостью разглядывая иконы, подсвечники, позолоченный запрестольный крест… Церковную утварь поставлял ему секретарь Владыки протодиакон Ануфрий. Его имя чрезвычайно подходило к нему. В переводе с древнеегипетского языка Ануфрий — «священный бык». Его носитель — дородный мужчина в полном расцвете своего диаконского таланта. Бас у него был знатный, глубокий и не такой, что можно пройти мимо, не обращая внимания, мимоездом… Рядом с ним вспоминалась старинная шутка, дескать, на Руси чудес много, а главных из них три: Царь — Колокол, Царь — Пушка и диакон Андрюшка… Вот таким чудо–протодиаконом Ануфрий и был. Палитра его голоса была поразительна еще и тем, что какими–то общими чертами пересекалась с его талантом иконописца. Так музыка и цвет всегда неразрывно шествуют по нашей жизни.

Отец Ануфрий вернулся из поездки с Владыкой по Украине. Расцеловавшись с Гербертом по–православному три раза, он оглядел внутреннее убранство храма и удовлетворенно забасил:

— У меня для вас приятная новость. Мы с Владыкой гостили у архиепископа Фомы и подарили ему Ваши газеты. Его преосвященство был поражен, что такую работу может проделывать один человек. А когда мы рассказали, что недавно освятили домашнюю часовню, которую вы открыли для местного народа, а между тем раньше у вас там был обеденный зал, бильярд, рулетка, местный воротила, сидящий по правую руку от владыки Фомы, вдруг просиял. Оказалось, он — бывший владелец четырех казино. Став духовным чадом Владыки Фомы, он образумился и продал три из них. Четвертое закрыл, но здание в центре города никак не продавалось. «Владыко, благословите создать в бывшем казино храм». «Почему бы и нет», — ответил Владыка Фома, и на следующий день воротила подарил здание церкви. Вот так и не знаешь, как ваш поступок здесь отзовется на другом конце земли. Воистину уж неисповедимы пути Господни.

Герберт был очень доволен, услышав такие вести.

— Спасибо, отец Ануфрий. Порадовали вы меня, Теперь милости просим в баньку.

— А сами вы не желаете?

— Я не люблю парилку… здоровье не позволяет.

Отец Ануфрий, попарившись с сопровождавшим его иподиаконом, пожаловал за стол, но к удивлению и даже некоторому облегчению Герберта выпить водки отказался. Точнее, пригубил и отставил стопку.

— Здоровье не позволяет, — пояснил он. Герберт, сам не любитель спиртного, не настаивал.

Поскольку был рождественский пост, откушали постного борща, сваренного Эльзой, потешили себя капустным пирогом, а от картошки с грибами отказались, поскольку были сыты. За чаем гости, блаженно кряхтя и потягиваясь, принялись расспрашивать Герберта о его житье–бытье.

— Тяжело, но стараюсь не роптать. Мне недавно пришла в голову мысль, что на Бога чаще ропщут как раз именно верующие, потому что те, кто не верует, зачем на Господа станут роптать? Он ведь на Него не полагался, значит, и нельзя сказать, что Бог не оправдал его ожиданий. А чем более верующий человек полагается на Бога, тем больше соблазн роптать. Ведь Бог становится повседневным собеседником, партнером во всяком деле… — Герберт, не желая показаться неофитом, пристально вслушивался в каждое свое слово и предложение, однако это не помогло. Гости выдали свое отношение к сказанному благодушными улыбками.

— Да, бывает, долго ищешь Бога, а как найдешь, так и не знаешь, что с ним делать, — пошутил отец Ануфрий. — Я слышал, вы не поладили с отцом Матвеем?

Отца Матвея приписали к часовне, устроенной Гербертом. Хотя отец Матвей и был ровесником Герберта, выглядел он моложе. Это был угрюмый человек, весьма сосредоточенный на себе. Герберт же, привыкший в своей светской жизни, что ему все в рот заглядывают, со временем, естественно, стал плохо переносить отца Матвея. Он платил ему по двести пятьдесят долларов за каждую службу и надеялся, что тот хотя бы будет элементарно уважать его мнение. Однако отец Матвей чем больше получал, тем сильнее сердился на Герберта. Ссора разразилась внезапно. Накануне службы отец Матвей прибыл в гости к Герберту с матушкой и годовалой дочкой. Когда после обеда все вышли из–за стола, Герберт возразил отцу Матвею по поводу какой–то мелочи. Отец Матвей немедленно вспылил и ушел, хлопнув дверью, крикнув матушке из прихожей: «Домой!».

Пока матушка собиралась, Герберт успел выказать свое недовольство.

— Ну и что это, христианское поведение? — возмутился он.

Матушка, кутая ребенка, успокоила его:

— Ничего, он скоро отойдет.

— Зато я отойду не скоро! — возразил Герберт, всем своим видом стараясь дать понять, что он этого так не оставит.

Через час позвонил отец Матвей и извинился.

— Бог простит, а я простил, — ответил Герберт и в свою очередь тоже извинился. Но, к сожалению, обмен извинениями остался формальностью. На следующее утро оба были раздражены и с трудом переносили необходимость служить вместе литургию. Герберт, который выполнял обязанности алтарника, псаломщика и отчасти диакона, не любил свое занятие. Ему, привыкшему руководить, трудно было вовремя подавать кадило и следить за тем, чтобы оно не погасло. Кроме того, о каком молельном настроении могла идти речь? Мало того, что нужно следить за тысячей мелочей во время службы, так еще и со священником отношения паршивые. Бес особенно любит ссорить служителей церкви в алтаре. В этом он большой специалист.

Из алтаря нервозность передавалась жиденькому хору, состоявшему из Эльзы, немолодого прихожанина и застенчивой прихожанки. По неопытности они частенько давали петуха, а отец Матвей не очень им помогал, лишь нервически посмеиваясь, когда они делали очередную ошибку.