Генерал Багратион. Жизнь и война - Евгений Анисимов

Н. И. Греч по этому поводу высказался весьма любопытно, даже парадоксально, пытаясь приоткрыть дверь за воображаемой «точкой исторической бифуркации»: «Кончина молодого блистательного полководца опечалила всю Россию, но нельзя не видеть в этом грустном обстоятельстве милосердия Божия. Если бы Каменский кончил удачно кампанию с турками, он непременно был бы назначен главнокомандующим армиею против французов (в 1812 году), никак не согласился бы на выжидательные и отступательные действия, пошел бы прямо на Наполеона, был бы разбит непременно, и вся новая история России и Европы приняла бы иной вид — а какой — легко можно сказать теперь, по исходе полувека. Темны и неисповедимы пути Божии! От нетерпения молодого русского генерала на берегах Дуная в 1810 году зависела судьба царств и народов»72.

Глава десятая

В тени хвостатой кометы

Все мемуаристы, как один, вспоминают комету осени 1811-го — лета 1812 года. Да и трудно было ее не заметить даже самому далекому от астрономии и астрологии человеку — комета каждый вечер повисала у всех над головой, и при взгляде на нее многим становилось страшно. Как вспоминал современник, «в конце лета явилась знаменитая комета как бы в подтверждение народного поверья, что эти небесные тела предвещают войну и другие общественные бедствия. Тогда уже было известно о натянутых отношениях между нашим и французским правительствами, носились слухи о близкой войне. Комета 181! года была очень замечательна по своей величине и блеску, она имела большое ядро, хвост не длинный, но очень густой и светлый; когда не было луны, то от кометы освещалась часть неба»1. Несколько месяцев комету с хвостом, подобную чудовищной метле, видели в Петербурге, Москве, Житомире… Простолюдины, сняв шапки, стояли и крестились на небо, а люди просвещенные значения сему явлению старались не придавать. Потом выяснилось, что во Франции 1811 год принес изумительный урожай винограда, и еще долго в европейских странах смаковали шампанское, названное «вином кометы» («vin de la comete»)…

Но вернемся к делам земным. Примерное 1810 года в высших сферах России было окончательно признано, что мир с Наполеоном недолговечен и необходимо готовиться к грядущей войне. Множество обстоятельств ставили под удар тильзитскую дружбу и нескрываемое общее намерение поделить мир. В их числе экономические противоречия сторон, ибо континентальная блокада для России — традиционного поставщика англичанам леса, железа, пеньки и других товаров — была крайне невыгодна. Не находили союзники общего языка и в Германии, где Наполеон распоряжался как полновластный хозяин. С нескрываемым раздражением смотрели в Петербурге на то, как Наполеон под боком Российской империи возрождает вроде бы навсегда исчезнувшую с карты Европы Польшу.

Одним из инициаторов разработки планов будущей войны с Францией — уже третьей по счету за одно десятилетие! — был военный министр М. Б. Барклай де Толли, подавший в марте 1810 года Александру I записку «О защите западных пределов России». Это был набросок стратегической программы на случай вооруженного столкновения с Наполеоном. Так как угадать точно, куда направит удар будущий противник, было трудно, Барклай предлагал заняться укреплением обороны на трех основных направлениях — в Прибалтике, Белоруссии и на Украине. Оборона должна была опираться на оборонительные линии по Западной Двине и Днепру в сочетании с уже имевшимися, но требовавшими усиления и модернизации крепостями (Рига, Динабург, Бобруйск, Киев), а также на особые укрепленные лагеря и крупные склады продовольствия. Полевая, действующая армия была частью этой системы. Барклай предложил разделить войска на три части: 1-я Западная армия должна была защищать Прибалтийское направление, 2-я Западная армия (самая крупная) — сосредоточиться на Волыни и наконец 3-я Западная (резервная) — находиться на линии Минск — Вильно. К 1812 году выполнить этот грандиозный и дорогостоящий план защиты западных границ не удалось, армии располагались по-другому, а из крепостей прилично подготовлены к обороне были только Рига, Динабург, а также почти заново отстроенный Бобруйск2.

Кроме плана Барклая, появилось еще не менее трех десятков проектов ведения будущей войны. Тут важно заметить, что в окружении Александра f активно обсуждались планы не только (и не столько!) оборонительных действий, но и превентивного удара по Восточной Пруссии и Варшавскому герцогству, находившимся под контролем французов. Багратион тоже писал проект. Как и ряд других генералов, он был сторонником наступательной войны. И. Ф. Паскевич сообщал, что «еще в 1811 году князь Багратион предлагал броситься на Польшу, пока силы неприятеля были еще не собраны. Он надеялся, что, разбив его по частям, всегда будет иметь время отступить к назначенному пункту». В этом смысле наступление планировалось не как завоевание, а как начальная стадия отступления, как военные действия на подступах к русской границе. Для этого следовало пересечь тогдашнюю западную границу, проходившую по Неману, чтобы занять сопредельные польские территории и не дать неприятелю сосредоточить силы непосредственно возле русских рубежей. После этого предстояло отступать к своей границе, изматывая противника сложными маневрами и операциями казачьего корпуса атамана Платова во флангах и в тылу неприятеля, тем самым препятствуя планомерному наступлению сил Наполеона. Паскевич, как и многие другие генералы, не одобрял замысла превентивного удара: «…план смелый, который по обстоятельствам трудно было исполнить, хорошо, что его не приняли»3. Багратиону же эти планы были по душе, и он вновь вернулся к ним в 1812 году. Оборона и отступление как способ борьбы с противником были абсолютно неприемлемы для истинного ученика Суворова. В одном из писем Барклаю за 1811 год Багратион писал: «Оборонительная война по тактике есть самое пагубное и злое положение, ибо, сколько мне известно, ни один великий, ни посредственный генерал еще не выигрывал баталию по тактике, а потом и нация наша не привыкла сему (обороне. — Е. А.), и трудно будет заставить сему ремеслу»4. И все же Паскевич, который писал об идеях Багратиона, не обладал знанием всей совокупности фактов. Багратион не был ни первым, ни последним из тех, кто предлагал план превентивного наступательного удара.

Не был Багратион и прожектером-одиночкой. Планы нападения на французов (точнее — на довольно слабые силы, которые французы держали в Польско-Прибалтийском регионе, то есть Германскую армию маршала Даву) активно обсуждались в окружении императора. Планы эти, конечно, можно назвать как угодно — превентивным ударом, началом активной обороны с последующим отступлением на свою территорию, но суть оставалась одна — наступление. Это был вполне реальный вариант развития событий — численное превосходство русских армий над Даву было очевидно. Осенью 1811 года, когда возникла угроза уничтожения Наполеоном остатков Прусского королевства, был принят план вторжения в Восточную Пруссию на помощь пруссакам, подобный тому, что был принят в 1806 году. Командующий корпусом генерал граф П. X. Витгенштейн, стоявший за Неманом, получил императорский указ о немедленном наступлении через границу. Более того, 17 октября 1811 года Багратион (назначенный к тому времени командующим Подольской, или 2-й Западной, армией) также получил секретное предписание, в котором было сказано: «Хотя и нет никакой причины ожидать, что может случиться разрыв между нами и французами, но в виду меры предосторожности предлагается вашему сиятельству под строжайшим и непроницаемым секретом: 1. Как скоро получите чрез нарочитого курьера от гр. Витгенштейна известие, что он вступает в Пруссию, то, нимало не медля, извольте приказать войскам, коим тут, в особенном пакете, прилагаются маршруты, тотчас выступить и следовать по сим маршрутам к назначенным пунктам… Дабы не сделать прежде времени напрасной тревоги, то не предписывать войскам формально, чтобы готовы были к походу, но содержать их в готовности к оному частыми осмотрами»5. Пакеты с маршрутами не сохранились (есть только реестр пакетам)6, но ясно, что возможное движение армии Багратиона пролегало через Варшавское герцогство. Чуть позже тревога рассеялась, планы наступления были отменены, а конверты с маршрутами отобраны. Впрочем, быстро двинуть армию в поход Багратион все равно не смог бы. В ответ на предписание военного министра он писал из Житомира: «Обязанностию поставляю сказать, что если случится экстренное движение, армия скоро собраться не может, ибо, как вам известно, расположена весьма обширно и в трех губерниях»7. Забегая вперед предположу, что именно в низком уровне мобилизационных возможностей русской армии и состоит главная причина, по которой был в конечном счете заморожен план превентивной войны. Пока были бы собраны по всем сусекам зачастую неукомплектованные полки и дивизии, переброшены на сотни верст к местам своего сосредоточения, эффект внезапности — важнейший, непреложный элемент превентивной войны — исчез бы. И французы за это время смогли бы перебросить войска если не из Испании, то наверняка уж из самой Франции. Непосредственно со стратегическими планами наступления связаны различные военно-организационные мероприятия власти, целью которых было намерение подвести армию как можно ближе к границе и за ее спиной сосредоточить все необходимое, а самое главное — магазины с запасами продовольствия. Известно, что при отступлении пришлось сжечь магазины с зерном в разных городах у границы, но все же французы захватили в Вильно огромные запасы продовольствия, приготовленные для 1-й Западной армии. Но об этом будет сказано ниже.