1941. Разгром Западного фронта - Дмитрий Егоров

Особенно много войск скопилось в пяти километрах к востоку от Лунинца. На совещании комсостава старшим войсковым начальником был выбран зам. командира 143-й дивизии 47-го стрелкового корпуса по политчасти полковой комиссар Н. Х. Сериков (совсем как в Гражданскую войну, см. выше — так голосовали и за полковника Козыря). Но затем Сериков с двумя более-менее сколоченными батальонами (возможно, что из своей дивизии — как известно, 143-я СД вышла на переформирование только с двумя стрелковыми полками и одним артполком) в 21:30 28 июня погрузился в эшелон и убыл на Житковичи. Оставшийся за него полковник А. Н. Каранов («бьется» по ОБД, как начштаба артиллерии 14-го мехкорпуса) решил, «что далее обороняться бесцельно, так как части смешаны, плохо обеспечены боеприпасами… а многие красноармейцы без винтовок, поэтому отдал приказ на отход Житковичи всем частям в 23.00 28.6.41». Но вот что интересно, Каранов утверждал, что особенно плохо дело обстоит с боеприпасами и горючим для танков Т-34, коих, как известно, в 14-м МК не было. Эти машины имелись в 6, 11 и 13-м корпусах.

Герой Советского Союза полковник Д. П. Щербин был в 41-м году лейтенантом и командовал разведвзводом 8-го полка 4-й танковой дивизии. Он писал, что 24 июня в ходе боев под Гродно группа из нескольких боевых машин потеряла связь с основными силами и начала отходить на Волковыск. «В 4 часа утра на опушке леса недалеко от Волковыска немецкий самолет выбрасывал десант. Получили команду взять десантников в плен. Около 30 человек расстреляли на месте. Часов в 5 с Волковысской церкви по нас был открыт пулеметно-минометный огонь. Вот так нас встретил Волковыск. Предательство, измена. Обидно было до того, что слезы появлялись на глазах, а некоторые плакали от всех ужасов. От Волковыска мы взяли курс отступления к юго-западу от Минска, а 26 июня, израсходовав все боеприпасы и горючее, начали прорываться группами в Полесье — в направлении Мозыря, лишь бы не попасть в плен. И вот началось мытарство — не то ты военный, не то гражданский. Всю ночь идешь голодный, а днем смотришь из-за леса, как сплошным потоком в небе плывут двухмоторные самолеты с черной свастикой в направлении Смоленска и Москвы». Экипажи этой группы пришли в Полесье уже пешими, но ведь пришли же! Почему не могло случиться так, что кому-то повезло больше? Тем более что тракторным керосином, пригодным (если добавить моторного масла) для дизелей В-2, которые стояли на тридцатьчетверках, в полесском глухоманье наверняка можно было разжиться: на МТС, лесо- и торфоразработках или еще где-нибудь. Так и могли оказаться Т-34 из 6-го корпуса за сотни верст от Гродно — там, где никто и не думал их встретить.

Отдав самовольный приказ на отход, полковник Каранов исчез неизвестно куда, и М. Р. Аканин его не нашел. Тогда своей властью он собрал еще одно совещание начсостава, назначил старшим общевойсковым командиром подполковника Яковлева — по словам Аканина, командира 7-й бригады не то ПТО, не то ПВО. Он запретил какой бы то ни было отход, выставил на дорогах заслоны; в частях стали приводить себя в должный вид, и это снова стало походить на армию. Но деморализация была очень сильна, и чекист счел нужным отметить, что у армейцев, даже у командиров частей, чувствуется большая тяга уйти за старую границу. Он считал необходимым штабу 4-й армии в кратчайший срок назначить командира, который мог бы возглавить эту группировку. Яковлев, по его мнению, для такой должности не годился. Также Аканин считал необходимым для повышения боеспособности восстановить на этом направлении службы тыла и выделить работников, ибо в частях они практически отсутствуют. Где какие склады и базы снабжения, никто, в том числе и командование, не знает, все полагаются на офицеров ВОСО (коменданта и его помощников). Работники складов пассивны, инициативы по раздаче своего имущества частям не проявляют.

В конце доклада командир погранотряда определил мероприятия, необходимые для наведения порядка на пинско-мозырьском направлении, и обращался к замнаркома с просьбой вмешаться и ускорить доставку винтовок, боеприпасов для пушек калибра 122 мм, гаубиц — 152 мм, бронебойных выстрелов к пушкам Т-34, 45-мм боеприпасов, горючего для Т-34, обмундирования и продовольствия. Также наладить связь штаба 4-й армии с этой группой, так как она отсутствует с 22 июня, подкрепить ее артиллерией, обеспечить авиационную поддержку. Чувствуется очень грамотный подход пограничника к специфическим военным вопросам. Впрочем, не удивлюсь, если окажется, что полковник Аканин имел за плечами Академию имени М. В. Фрунзе, которая была «альма-матер» для многих командиров войск НКВД.

В заключение Аканин доложил о необходимости провести ряд чисто организационных мероприятий: создать этапные пункты, которые занимались бы «фильтрацией» уходящих на восток; выслать представителя от военного трибунала, так как имеют место самосуды; организовать сбор военного имущества на путях отступления, ибо дороги от Пинска до Лунинца и далее за Пинск завалены материальной частью вплоть до пушек, зенитных установок последних образцов, не говоря уже об автомашинах, пулеметах и боеприпасах. И, сорвавшись, видимо, с взвешенного тона на эмоции, закончил так: «Областные партийно-советские организации абсолютно ничего не делают, а стараются прорваться или через Туров, или через линию [границы]. Районные организации растерялись, не имеют никаких указаний. Районные работники отправляют семьи, срываются сами, создают панику среди местного населения. Такой хаос — трудно вообразить».

Очень показательно в данном контексте сообщение (также по телеграфу) секретаря Лунинецкого райкома КП(б)Б В. И. Анисимова: «Люди скитаются без цели, нет вооружения и нарядов на отправку людей. В городе полно командиров и красноармейцев из Бреста, Кобрина, не знающих, что им делать, беспрерывно продвигающихся на восток без всякой команды… В Пинске сами в панике подорвали артсклады и нефтебазу… а начальник гарнизона и обком партии сбежали к нам в Лунинец, а потом, разобравшись, что это была просто паника, вернулись в Пинск, но боеприпасы, горючее пропали, — и дискредитировали себя в глазах населения»[460]. Секретарь Пинского обкома партии Минченко нарисовал еще более невеселую картину: «Все воинские части, которые находились в Пинской области и проходили через Пинскую область, никакого боя с противником не принимали. Отходили, услышав приближение противника, за 40–60 км. Например, авиаполк — полковник Колесненко, ведающий материально-технической базой аэродромов, дважды отступал из Пинска со своим полком и в первые дни войны заявил, что не сможет ничего сделать по обороне города — нет вооружений. В то же время, как это установлено работниками НКГБ, на разбитых самолетах были оставлены, разобраны враждебным элементом пулеметы, патроны и др. вооружение. Он даже не побеспокоился о его сохранении. Пинская военная флотилия — контр-адмирал т. Рогачев заявил в обкоме партии, что он из Пинска будет уходить последним, принявши серьезный бой. Рассказывал о больших планах обороны, а ушел почти первым из Пинска со своими кораблями, когда противник был на расстоянии 40 км от Пинска. 75 сд в Пинске находилась около суток. Установила расположение противника около города, не принявши боя, отступила на Лунинец. В ночь на 4 июля, когда ушла дивизия, противник подошел к окраинам города — 2 эскадрона кавалерии, 5 танков и 40–50 мотоциклистов. В городе находилось 70 чел. из войск НКВД и партактив, вооруженный 50 винтовками. Этими силами пришлось оборонять город. После короткого боя мы вынуждены были отступить, противник пустил в ход минометы и легкие орудия».

11.3. Действия советских войск внутри кольца окружения

Начало

Вернемся из Полесья на Принеманскую равнину и на высоты Слонимской и Новогрудской возвышенностей. С занятием противником Минска основные силы Западного фронта можно было считать полностью окруженными, но это вовсе не означало, что все советские войска, находившиеся западнее Минска, немедленно сложили оружие и сдались. Тяжелые и кровавые бои продолжались на огромной, но постепенно сужавшейся площади кольца окружения еще около двух недель.

Отряд штаба 13-го корпуса, занявший оборону у Большой Берестовицы, на рассвете 28 июля был атакован превосходящими силами противника при поддержке танков. Ю. С. Погребов писал: «…на наши позиции обрушили свой смертоносный груз 8 немецких самолетов Ю-88. С корнем вырывая деревья и кустарник, рвались тяжелые авиабомбы. Помню, что во время бомбежки была повреждена наша взводная рация и сгорело несколько наших автомашин». Вскоре с севера, со стороны Индуры, на дороге, идущей через господствующую высоту (205 м), показалась колонна войск противника из шести танков в сопровождении пехоты на трех бронетранспортерах и нескольких грузовиках. Первым вступило в бой боевое охранение старшего лейтенанта Уточкина, вслед за этим прямой наводкой открыли огонь противотанковые орудия батареи лейтенанта Касленко. Первым же выстрелом был подбит шедший головным Pz-III, затем вспыхнул бронетранспортер, были перебиты гусеницы у двух легких Pz-II. Ружейно-пулеметным огнем были подбиты два грузовика. Поняв, что прорваться с ходу к Большой Берестовице не удалось, прикрываясь огнем танков и БТРов, немцы отошли назад. После этого позиция советских войск была обстреляна огнем гаубичной артиллерии. Когда артподготовка закончилась, противник повторил атаку большими силами. На изрытый воронками рубеж советской обороны двинулось до трех десятков боевых машин и до полка пехоты. От прямого попадания вспыхнул один танк, со второго снаряд сорвал башню. Прорвавшиеся машины, которым удалось подойти к линии окопов, были забросаны гранатами. Ценой своей жизни подбил Pz-III раненный в голову и левую руку заместитель политрука транспортной роты И. Покатилов. Мстя за его смерть, бойцы сводного отряда под командованием капитана Рябцева поднялись в контратаку — по всей линии окопов завязался яростный рукопашный бой. Немцы снова не выдержали и, побросав убитых и раненых, отошли под прикрытие танков. Как только они отошли за высоту, снова ударили тяжелая артиллерия и минометы. Потом началась третья атака, ее удалось отразить из последних сил. Ночью отряд генерала Ахлюстина начал отход на рубеж реки Зельвянка.