Озорные рассказы. Все три десятка - Оноре де Бальзак

больше, нежели добилась бы она надменностью; её пригласили ко двору и просили бывать всюду, куда бы она ни пожелала прибыть, – столь велико было обаяние её большого сердца и её великой любви к супругу. И то сказать, под покровом добродетели прелесть этой женщины приобрёла ещё больше очарования. Король пожаловал де Лиль-Адану должность наместника Иль-де-Франс и прево города Парижа, титул виконта де Бомона и вскорости назначил губернатором всей провинции, – так он вошёл в число самых видных вельмож при дворе. Однако ж сердцу госпожи де Бомон в то знаменательное посещение короля нанесена была рана: некий злопыхатель, завидуя этому безоблачному счастью, спросил Империю, как бы шутя, поведал ли ей супруг о первой своей любви к девице Монморанси, которой исполнилось ныне двадцать два года, принимая во внимание, что ей было шестнадцать, когда виконт де Бомон сочетался в Риме браком, и девица эта столь сильно его любила, что никого не пожелала взять в мужья. Ныне она угасает, томясь в безбрачии, не в силах забыть своего милого, и собирается удалиться в Шелльскую обитель. В течение шести лет замужества Империа ни разу не слышала от мужа этого имени и заключила отсюда, что истинной возлюбленной была она сама. И впрямь, годы эти пролетели как единый день, и мнилось влюблённым, что их брак совершился лишь вчера, и каждая ночь для них была брачной ночью, и если графу случалось отбыть ненадолго по какому-либо делу, он грустил, расставаясь с женой, и тосковал, не видя её, так же как и она страдала, не видя его. Король, крепко любивший графа, однажды сказал ему слово, будто шипом вонзившееся в его сердце: «Имеешь ли ты детей?» На что Бомон ответил так, словно ему в кровавую язву вложили перст: «Государь, у брата моего есть потомство, следовательно, род наш имеет продолжателей». Но случилось, что оба сына его брата погибли злой смертью: один упал с коня на турнире, другого унёс недуг. Старший де Лиль-Адан столь скорбел об этой утрате, что вскоре и сам умер с горя, так сильно любил он своих сыновей. Следствием сего оказалось, что графство Бомон, земли Гарнель, Сен-Мартен, Нуантель и ближайшие поместья, с принадлежащими им лесами, приобщены были к феоду Лиль-Аданов, и младший Лиль-Адан стал старшим в роде. К тому времени супруге его минуло сорок пять лет, и она была ещё способна произвести потомство, ибо сохранила свою свежесть и гибкость мышц, однако она не зачинала. И, видя, что роду их грозит угаснуть, она решила во что бы то ни стало подарить своему супругу младенца, каковой носил бы славное имя Лиль-Аданов. Ни разу в течение семи лет замужества у Империи не возникало подозрения в беременности, и потому она прибегла к совету одного лекаря, тайно выписанного ею из Парижа. Этот учёный муж сказал, что её бесплодие проистекает оттого, что оба они, и она и супруг, более любовники, нежели супруги, ибо постоянно в избытке дарят друг другу наслаждения, а это препятствует зачатию. Тогда Империа как добрая жена порешила в течение некоторого времени принимать супруга своего с превеликим спокойствием, уподобляясь в том курице при её соединении с петухом, ибо названный учёный объяснил ей, что в природе не бывает прохолоста, потому что самки не прибегают ни к каким ухищрениям, заигрываниям и причудам, которые служат для приманки; недаром же этих божьих тварей называют просто «животные». Поэтому Империа дала обещание предать забвению все измышленные ею сладостные забавы и не играть более своими прелестями. Она стала вести себя скромно, наподобие некой немецкой баронессы, которая до того неподвижна и холодна была, что её супруг, не распознав, что она преставилась, возлёг с нею на ложе, после чего несчастному барону пришлось отправиться в Рим молить у папы отпущение греха, а святой отец издал знаменитый указ, в коем он обращался к женщинам Франции и наставлял их двигаться слегка, будучи на супружеском ложе, чтоб такой грех больше не повторялся. Несмотря на примерное своё поведение, госпожа Империа не зачала и впала оттого в великую печаль.

Вскоре стала она замечать, как грустит подчас её муж, и подглядела, как он украдкой плачет, горюя, что любовь их не приносит плода. Отныне супруги смешали свои слёзы, ибо в их совершённом браке всё было общее и ничего они не таили друг от друга, так что мысль одного становилась мыслью другого. Когда Империи случалось увидеть ребёнка какого-нибудь бедняка, она приходила в отчаяние и целый день не могла найти покоя. Видя скорбь любимой супруги, Лиль-Адан приказал, чтобы дети не попадались на глаза госпоже Империи, и, обращая к ней слова утешения, говорил, что дети часто идут путями зла, на что она отвечала, что дитя, рождённое ими, столь любящими друг друга, было бы самым прекрасным на свете. Он говорил, что их ребёнок мог бы погибнуть, подобно сыновьям его несчастного брата, на что она возражала, что своих детей не отпускала бы от себя ни на шаг, взяв пример с курицы, которая зорко следит за цыплятами круглым своим глазом. Итак, на всё у неё был готов ответ. Империа тогда призвала к себе одну женщину, подозреваемую в колдовстве, – как говорили люди сведущие, природа открыла ей все свои тайны. Женщина эта сказала, что ей доводилось часто видеть, что жёны не рожали, несмотря на всё их усердие, и оказались в тягости, лишь переняв повадку скотов, которой нет проще. Империа решила этому совету последовать, но и тогда ничего не произошло, живот её не вздувался и оставался твёрд и бел, как мрамор. Вновь она обратилась к парижским лекарям и послала за прославленным арабским врачом, приехавшим во Францию, желая открыть учёным новую науку. Названный врач, прошедший школу Аверроэса, произнёс над Империей жестокий приговор: по той причине, что она принимала на своём ложе множество мужчин, покоряясь всем их прихотям, как она имела обыкновение поступать, творя своё ремесло куртизанки, она раз и навсегда погубила в себе некие грозди, к коим матерь наша природа прикрепляет яйцо, которое после оплодотворения созревает в утробе матери, а при разрешении от бремени вылупливается из него детёныш; то бывает у всех млекопитающих, доказывается сие тем, что нередко новорождённый тащит за собой и свою скорлупу. Подобное объяснение всем показалось нелепым, скотским, бессмысленным, противоречащим Святому Писанию, каковое утверждает величие человека, созданного по образу и подобию Божию, а также противоречащим установленным учениям, а следовательно, здравому разуму и истине. Парижские учёные подняли такие речи на смех, и арабскому лекарю пришлось оставить Медицинскую школу, где с тех пор имя Аверроэса, коего он чтил, не упоминалось. А все столичные знахари, к которым втайне обращалась Империа, толковали ей, что она может смело идти тем путём, каким шла, раз она в те дни, когда жила для любви, родила кардиналу Рагузскому дочь Феодору. Способность рожать сохраняется у женщины, пока естество её подчинено влиянию Луны, и супругам следует лишь усилить старания. Такой совет показался Империи разумным, и она приумножила число своих побед, но и количество своих поражений, ибо срывала цветы, не получая плодов. Бедная страдалица написала тогда папе, каковой весьма любил её,